69
ДЖОН МЭН
ЧИНГИСХАН
ствленной кампании оккупировавшего Северный Китай. С запада и юга Цзинь граничила с мощными державами Си- Ся и Сон и очень нуждалась в спокойствии на северных гра ницах. Отсюда ей грозил Кабул и монголы. Император Цзинь обратился к Кабулу с предложением заключить согла шение. Кабул рискнул совершить путешествие в Пекин — Чжунду (Среднюю столицу), как называли ее в Цзинь, там он должен был провести переговоры. Как и было положено, при этом было выпито много араки. К концу пира Кабул по чувствовал себя настолько непринужденно, что потянулся через стол и ущипнул императора за бороду. Подобная вольность привела придворных Хо-Лома в смятение. Ни о каком соглашении не могло быть и речи. Кабулу, как официальному гостю, позволили со всеми подарками выехать из города, но китайские военачальники решили, что этот пьяница и ненадежный вождь не должен уйти без наказания. На Кабула устроили засаду. Он сумел уйти через Гоби, но ни одна из сторон ничего не простила и ничего не забыла. Цзинь будет помнить нанесенное Кабулом оскорбление и неудачную по пытку перехватить его до случая, когда станет возможным разделаться с этими наглыми кочевниками.
Вот так впервые монгольский вождь столкнулся с пробле мой, которая определяла центральноазиатскую политику свыше двух тысяч лет — хитросплетенные отношения между оседлыми и неоседлыми, кочевниками и земледельцами, миром внутриазиатских степей и азиатским социально-по литическим колоссом, Китаем. С момента образования и возвышения первой кочевнической империи около 300 го да до н. э. эти два мира пребывали в кошмарном сожительст ве, связанные необходимостью и разделенные взаимной не навистью, каждая из сторон смотрела на другую свысока и обдавала презрением.
Кочевники считали, что они свободны как ветер, а земле дельцы — это земляные черви и не стоят самой заурядной лошади. Для них привлекательность Китая была не в его культурных ценностях, а в ценностях материальных: его ме-
талле, шелке, оружии и чае (который стал неотъемлемой ча стью кочевого образа жизни, чем остается и поныне). Если товар можно купить, что же, ладно, если купить нельзя — его ничего не стоит захватить силой. Но приобретения таили в себе опасность. Душа кочевника пребывает в покое, когда за щищена броней традиционного образа жизни, предметы же роскоши, которые привозили из-за Гоби, действуют разла гающе, подрывая его устои.
Китайцы, все как один, от императора до мандарина, купца, ученого и раба, считали, что их собственный древний и мудрый образ жизни создает фундамент подлинной культуры, а кочевники — это просто варвары, воплощение алчности и страсти к разрушению. Подобными эпитетами пестрили ра боты историков на протяжении почти двух тысяч лет: кочев ники — это хищные волки, суровые, жадные, ненасытные, сви репые, ненадежные. Автор первого века такими словами обоб щает китайское отношение к варварам: «Мудрые правители считают их зверями и не стремятся устанавливать с ними кон такт или подчинить... Их земли не поддаются обработке, и управлять ими как подданными невозможно. Поэтому их все гда считают чужаками и никогда не видят в них своих... Обра щайтесь с ними жестко, когда они приходят, и берегитесь, когда ониуходят». Конечно, с этими недостойными существами приходится торговать, но разве что только для того, чтобы приобрести лошадей, на которых можно от них защищаться. Но эти отношения не следует называть «торговлей». Кочевники приносят «дань», китайцы милостиво «одаривают» их. Лю бая связь между теми и другими только иллюзия.
Веками правители недолговечных китайских царств и империй бились над «проблемой кочевников» и проблема ми беспокойной северной'границы, особенно в Ордосе, пустынной области в пределах петли, которую делает Жел тая река. Каким способом лучше всего оградиться от нападе ний: умиротворением, переговорами, конфронтацией или нападением? Какого-то одного решения не находилось, по тому что кочевники все равно в конце концов оказывались в
70
71
2000 Miles 3000 Kilometres
Л ЖОП МЭИ
ЧИНГИСХАН
выигрыше, если только им этого хотелось. Земледельческие общества можно опустошить, а кочевые разорить не получится. Их армии исчезают, как дым над степной равниной, только для того, чтобы, перестроившись, в нужный момент вернуться назад.
Теоретически оставалась еще возможность перегоро дить им путь. Начиная с 300 года до н. э. между соперничавшими китайскими царствами начали возводить стены, и эти глинобитные укрепления относятся к числу самых совер шенных для своего времени оборонительных сооружений в мире. Известны случаи, когда император какого-нибудь но вого и крупного государства соединял несколько стен по меньше в одну, более крупную систему. Остатки нескольких таких «великих стен» сохранились до наших дней. Одна из древнейших протянулась через южную Гоби, где для дорож ного покрытия использовали корку спекшейся от жары почвы, и далее через всю Внутреннюю Монголию, минуя город Паотоу. Еще одна дорога, построенная самими правителями Цзинь, виляет по Северо-Восточной Монголии. И та и другая на картах обозначается как Стена Чингисхана, хотя обе воздвигнуты задолго до него. Остатки этих стен разбросаны по всему Северному Китаю, они то возвышаются посреди пус тыни, то делят надвое пшеничное поле, но в большинстве своем это почти сравнявшиеся с землей основания стен, дав но забытых и разрушенных силами природы. Исключение составляет нынешняя Великая стена, воздвигнутая из камня в XVI веке — последнее и самое величественное свидетельст во ужаса, который с незапамятных времен охватывал китай цев перед лицом нашествия врага с севера. Однако как бы не вероятно это ни звучало, но строительство стены не сыграло никакой роли в сдерживании кочевников. Поражающая во ображение стена взбегает по склонам и кручам гор и спуска ется в долины, что само по себе говорит о том, что как оборо нительное сооружение она не имеет практического значе ния. Армии кочевников не мчатся по горам, и Великая стена ни разу не пережила штурма и никогда не сдерживала враже-
ского нашествия. Но многим другим целям она послужила. Ею пользовались как поднятой над уровнем земли дорогой для переброски войск и наблюдения за тем, что делается по ту сторону стены, она служила разметкой границы, чтобы крестьяне знали свое место и можно было выбивать из них налоги, а также в качестве доказательства способности правителя набирать огромную рабочую силу и заниматься ги гантскими проектами. Великая стена и ее предшественницы были символами силы и власти, точно так же, как военная мощь и богатство современных диктаторов.
Они также служили символом вековых предрассудков, ду ховной Великой стены, которая огораживала территорию цивилизации. Говоря словами китайского историка II века до н. э. Сыма Цянь, внутри стены «те, кто наряжен в шапку с кушаком 1 , вне стен - варвары». Кочевники - антитезис доб родетели и разума, страшная, изрыгающая зло противопо ложность культуры — находились буквально «за пределами культуры», отделенные от нее палисадом цивилизации. Борьба с варваром — удел правителя, доказательство его дее способности и оправдание взятой им на себя власти, и стена была внешним наглядным олицетворением его долга. Эта борьба была бесконечной, потому что никакая политика не могла продержаться сколько-нибудь долго. Так или иначе, объявлялись кочевые кланы или вожди, которые попирали договоры, их армии подходили под стены и прогоняли кре стьян-земледельцев с только что колонизованных ими зе мель назад, в давно освоенные сельскохозяйственные рай оны. Кочевники проникали даже сюда, захватывали города, иногда свергали династии и основывали свои собственные (как в стародавние времена сделали юрчены), потом они подпадали под влияние цивилизации, их захватывал про цесс разложения, они урбанизировались, и, в свою очередь, подобно своим предшественникам, они сталкивались с «проблемой кочевников».
То есть ученые. - (Прим. перев.).
74
75
ЧИНГИСХАН
Так что же происходило с демоном, стоило ему очутиться внутри Стены? А происходила волшебная трансформация. Очутившись внутри стен, демон переставал быть демоном, теперь это был всего лишь китайский правитель. Его присут ствие внутри Стены делалось доказательством не военной мощи кочевников, а мощи Китая, способного цивилизовать даже самые демонические силы. Сам Чингис претерпел бы трансформацию, которой так страшился, выйдя (как это по считали бы китайцы) из своего варварского кокона и преоб разившись в затмевающего своим величием солнце основа теля китайской династии. Именно такую трансформацию уже прошел Хо-Л ома, император династии Цзинь к тому мо- менту, когда в 1140-х годах к нему с визитом прибыл Кабул. Это и послужило причиной, почему так оскорбились китай ские военачальники непочтительным жестом Кабула и что заставило их затаить мечту о мести и с нетерпением ждать дня, когда смогут всласть поглумиться над ним.
