Указ нашему тайному действительному советнику Никите Панину
По теперешним не безтрудным обстоятельствам рассудили мы за благо во время отсутствия нашего канцлера препоручить вам исправление и производство всех по иностранной коллегии дел; чего ради и повелеваем вам, до возвращения канцлера, присутствовать в оной коллегии старшим членом, поколику дозволяют вам другие ваши должности.
Екатерина
Поначалу и Екатерина, и Панин смотрели на это назначение как на временное - покуда не минуют чрезвычайные обстоятельства и не сыщется достойная замена. Никита Иванович даже после назначения в коллегию еще долго продолжал заниматься внутриполитическими делами, например помогал императрице организовывать комиссию для рассмотрения коммерции. Но, вопреки его желанию, дипломатическая деятельность затянулась на многие годы. Со временем Панин привык к новой должности, как привыкли и в других европейских столицах отождествлять дипломатию России с его именем.
Взяв в свои руки внешнюю политику, Никита Иванович быстро стал ее не только формальным, но и фактическим руководителем. Дипломатия во все времена почиталась делом первостепенной важности для государства, поэтому монархи всегда стремились по мере сил и способностей лично заниматься иностранными делами. Екатерина, разумеется, не была исключением. Она регулярно читала дипломатическую переписку, часто беседовала с иностранными послами и находила время для того, чтобы вникать даже в сравнительно мелкие вопросы. Своих дипломатов императрица тщательно контролировала, но не более того. Разработка внешней политики - изучение положения, обдумывание дальнейших шагов, подготовка детальных инструкций для русских представителей за границей - все это было сосредоточено в руках Панина.
Из донесения графа Мерси д'Аржанто государственному канцлеру графу Кауницу
Я на днях имел случай говорить с г. Паниным и в приличных, хотя и в общих выражениях, возобновил ему уверения в дружественном образе мыслей моего высочайшего двора относительно здешнего, прибавив, что мои всемилостивейшие повелители вменяют себе в истинное удовольствие действовать в настоящих польских делах вместе с русской Государыней. Вышеупомянутый министр отвечал мне столь же, по-видимому, дружественными словами, но с ясностью присовокупил, что наш высочайший двор не должен вменить здешнему в вину, если последний, в отношении польских дел, распространит свои мероприятия несколько далее, чем прочие державы, ибо для значения, влияния на общемировые дела и существенного интереса России весьма важно видеть на польском престоле короля, преданного этому государству...
(Шифровано). Кредит единственного благомыслящего графа Бестужева упал и едва ли восстановится. Быть может, усилия его и увенчались бы успехом, если бы граф Орлов, на которого он так рассчитывал, оказал бы ему лучшую и более ловкую помощь. Но последний, хотя и благонамерен, но до того неспособен, что не может быть ни в чем употреблен с пользой...
К этому можно добавить, что, когда вскоре граф Мерси перебрался из Петербурга в Варшаву, Бестужев вступил с ним в тайную переписку. Это стало известно Екатерине и ускорило отставку Бестужева.
Взявшись за решение вопроса о вакантном польском престоле, Панин хорошо представлял, что следует предпринимать. В Швеции он, по существу, решал сходную задачу - лавируя между противоборствующими политическими силами, добивался усиления союзников России. Но теперь его возможности были несравненно шире. Правда, и задача была сложнее, требовалось не только умело направлять развитие событий в самой Польше, но и постоянно учитывать противоречивые и изменчивые интересы других держав.
Главным противником России в польском вопросе была Франция, впрочем, не только в польском. Интересы двух стран сталкивались и в Швеции, и в Турции. Эти государства традиционно играли роль противовеса, который Франция создавала своим когда явным, когда потенциальным соперникам - Австрии и Пруссии. Поэтому любое усиление влияния России в Варшаве, Стокгольме или Константинополе неизбежно означало ослабление там влияния Франции. Впрочем, сам факт возникновения на востоке Европы обширной державы, быстро набиравшей силы, вызывал в Версале самые мрачные опасения. Поэтому французские политики считали своим долгом всемерно и повсеместно противодействовать России.
Французский король Людовик XV, отправляя ко двору Екатерины своего посланника барона Бретейля, наставлял его: "Цель моей политики относительно России состоит в удалении ее, по возможности, от европейских дел... Вы должны поддерживать все партии, которые непременно образуются при этом дворе. Только при господстве внутренних смут Россия будет иметь менее средств вдаваться в виды, которые могут внушить ей другие державы. Наше влияние в настоящую минуту может быть полезно в том отношения, что даст благоприятный оборот всем польским делам и переменит тон, с каким петербургский двор обращается к этой республике. Будущее влияние должно воспрепятствовать России принимать участие в войне против меня, против моих союзников и особенно противиться моим видам в случае королевских выборов в Польше".
Но ко времени "опорожнения" польского престола настроение Людовика XV изменилось. Франция все еще не могла оправиться после Семилетней войны, казна была совершенно пуста. Противоборство же с Россией в Польше обещало быть предприятием трудным и дорогостоящим. Король хорошо помнил, как в 1734 году он безуспешно пытался утвердить на польском престоле, вопреки мнению России, своего тестя Станислава Лещинского. К тому же при Людовике XV у французской дипломатии была одна любопытная особенность. Король совершенно не доверял своим министрам и помимо официальных представителей за границей содержал там еще и тайных, с которыми вел секретную переписку. Причем политика, составлявшая "секрет короля", и политика официальная часто имели между собой мало общего. В конце концов его величество окончательно запутался в двойной дипломатии и, когда возник вопрос о польском престоле, просто махнул на него рукой.
Русский посланник в Париже князь Д.А. Голицын верно уловил суть происходящего и доносил Екатерине, что Франция "будет интригами своими перечить всем намерениям вашего величества; но... чувствуя, как мало ей надежды пересилить их, она теперь, не более как для одного виду, несколько, может быть, и поспорит, а наконец с радостью согласится на все, что ваше величество ни пожелаете, дабы показать, что она имеет в Польше большое влияние и без ее согласия ничто в Европе не делается".
Другой страной, от которой в польском вопросе следовало ожидать неприятностей, была Австрия. Австрийский канцлер граф Кауниц уже говорил русскому послу, что в Вене предпочли бы видеть на польском престоле одного из саксонских принцев. Впрочем, австрийцы на этом не настаивали, и, даже когда стало ясно, что Екатерина намерена сделать королем Понятовского, между двумя странами поддерживались внешне вполне дружественные отношения. Кауниц и императрица-королева Мария Терезия были согласны на любого короля, лишь бы не произошло изменений в государственном устройстве Польши.
Третьим источником опасности была Турция. Во внешней политике этой страны тоже были свои особенности. При дворе султана к европейским монархам относились если не с презрением, то по крайней мере довольно скептически. Блистательная Порта, например, никогда не опускалась до того, чтобы держать при европейских дворах своих посланников. Информацию о событиях в мире в Константинополе получали в основном от иностранных информаторов. Правда, презренные гяуры ухитрялись одни, и те же факты истолковывать совершенно по-разному, чем нередко приводили слуг султана в некоторое замешательство. Что касается событий в Восточной Европе, в том числе Польше и России, то основным источником сведений для Порты был крымский хан.
В 1763 году в Крыму правил хан Крым-Гирей I. Среди своих подданных хан слыл человеком решительным и мужественным воином. Он организовывал кровавые набеги да молдавские и южнорусские села и даже грозился "повесить свою плеть на столице русских, Петербурге, и заставить их вновь платить дань, как это было при его отцах и дедах". После смерти польского короля хан слал в Константинополь донесения, в которых требовал не доверять русским, задумавшим, как он полагал, посадить в Польше своего короля, чтобы потом захватить эту страну.
Резидентом России в Константинополе был в ту пору замечательный дипломат Алексей Михайлович Обресков. Ему удалось довольно быстро развеять опасения турецких вельмож и доказать, что интересы России и Порты в польских делах явно совпадают, а если чего и следует опасаться, так это происков коварных австрийцев. Внушения Обрескова возымели действие, и султану донесли о происходящем следующим образом: "У поляков издавна так повелось, что, когда умирает их король, у них происходят распри и усобицы; а чтобы со стороны Высокой Державы оказывалась какая-либо им помощь или делалось какое-либо вмешательство, этого не бывало прежде. Поэтому следует... предоставить означенное дело решить им самим между собой".
