— Он ко мне хорошо относился, но я у него никогда ничего не просил. Я считаю Сталина гением, а тебя, Вячеслав, великим.
— Я Сталина гением не считаю, великим — да! — ответил Молотов.
Сидевший тут же бывший работник «Комсомолки» напомнил Молотову, как после заключения Пакта о ненападении в 1939 году газета дала два антифашистских материала и получила от него взбучку: «Мальчишки! Не понимаете момента!» Молотову, оказывается, дважды сделал представление на эту тему посол граф фон Шуленбург.
В кинокартине «Освобождение», по мнению Молотова, наиболее удачен Жуков. Рокоссовский не похож. «Роль Сталина в фильме принижена, он какой-то вялый, старый — таким не был. Гитлер похож, но со мной он был более спокоен и не такой толстый. Черчилль похож. Рузвельт был симпатичнее и интеллигентнее, в фильме он упрощен».
Назад в Жуковку мы поехали по Волоколамскому и Ильинскому шоссе. Светофоров там почти нет, и прибыли довольно быстро. Вячеслав Михайлович пригласил меня попить чаю. Он еще немного закусил, так как у Малашкина почти ничего не ел, только выпил рюмку «Напареули». Я попил у Молотова чаю с молоком, и мы сели смотреть телевизор — игру чехов с канадцами. Вячеслав Михайлович спрашивал меня, как пишется, рассказывал, как впервые был в Америке в 1942 году.
— Рузвельт относился к нам с большим интересом, он сказал, что через день даст ответ на наши предложения. Я поехал из Вашингтона в Нью-Йорк, посмотрел город был на небоскребе «Эмпайр». «А мы знаем, где вы были», — сказал мне на другой день Рузвельт. Он подписал мне все, почти без изменений…
Я ушел от Молотова в 21.30, когда кончился хоккей. Было уже совсем темно. Никогда я так поздно не уезжал отсюда.
13.05.1978
К деревне нужен классовый подход
— Крестьянские писатели ругают Сталина и вас за то, что оставили страну без хлеба, и мы до сих пор не можем выправить дело с сельским хозяйством.
— Алексеев, наверно, наполовину так думает, а вот Абрамов, Астафьев… Крестьянину дай свое. Пока дело идет, он — за. А вдруг завтра что-то не то, он придет и скажет: я это испробовал, не хочу. Что делать стране? Но какой бедняк хочет мечтать о прошлой жизни? Кулак — конечно. Кулак жил неплохо. К деревне нужен классовый подход. А бедняк, даже середняк? Они жили в темноте, полуголодные. Как они могут вернуться к старой жизни? А кулак и воевать за это пойдет.
Маркс грубо выразился: идиотизм деревенской жизни. Ленин в «Что делать?» сказал замечательно: наша задача — влить в силу рабочего класса коммунистическое мировоззрение, слить науку с рабочим классом. Рабочих у нас было — кот наплакал! Да и те в войну из-за безработицы превратились в зажигалочников — зажигалки делали! Работы не было, спасительное дело.
Гордость русского человека в том, что он сделал такое: поднял крестьян на революцию!
— Я из крестьян, — говорит С. И. Малашкин.
— Я за крестьян, но под руководством рабочих, — отвечает Молотов.
16.07.1978
Ездили с И. Ф. Стаднюком в Ильинское за Молотовым и возили его к Малашкину на дачу в Ново-Иерусалим. Малашкину девяносто лет.
— Собираюсь догнать тебя! — говорит Молотов.
— Тебе еще почти два года догонять! Они стояли посреди большой комнаты, потом сели и стали вспоминать.
— Меня многие знали, — говорит Малашкин. — Меня Землячка знала…
— Особенно Землячка! — улыбается Молотов. — Тебя Ленин знал, Сталин знал, Молотов почти шестьдесят лет знает.
В разговоре принял участие зять Малашкина скульптор Сергей Дмитриевич Шапошников:
— Я еду к мастерской на трамвае и смотрю на рабочий класс, который валяется под забором и делит бутылку на троих.
— Если мы ничего другого не видим, — говорит Молотов, — мы подслеповатые люди, потому что есть рабочие, которые всю свою силу отдают работе, и крестьяне такие есть, и механизаторы, и немеханизаторы. Мы отучились от более правильного понимания, что такое социалистическое общество, что такое социалистическое государство. Над этим мало думаем и потому терпим такое положение, идем по не совсем правильному пути. Отдельные факты учитываем, дальше носа не видим. Это плохо. Я грубо говорю, потому что меня это возмущает. Вместо того чтобы идти вперед… Ведь вы же интеллигент, вы обязаны были думать над этим более серьезно! Ваши выводы?
— Я задумываюсь над классами, — отвечает Шапошников. — Кем был Третьяков? Купцом. Кем стал? Деятелем культуры.
— Я тоже мог бы стать купцом, — говорит Молотов. — Наверно, мы бы нашли много общих точек соприкосновения, но я считаю, что у нас люди запутаны и кое в чем не могут ориентироваться. Вы не обижайтесь на меня. Нужно кое-что обострить, а потом выяснится дело. Из одного и того же человека может получиться и хороший, и плохой.
— Не было б Советской власти, я в лучшем случае стал бы кулаком, — говорит Стаднюк.
— Но хорошим кулаком, — смеется Шапошников. — Разве я стал бы скульптором?
— А я был бы писателем, — говорит Малашкин.
— Когда мне начинают доказывать, — говорит Стаднюк, — что не было врагов Советской власти в таком количестве, как тогда казалось, мне приходит на ум такая ситуация: если объявить нашей интеллигенции — дачи сдать, машины сдать, накопления сдать — во имя чего-то. Знаете, сколько появится врагов? Это закон человеческой природы.
— Буржуазной природы. Надо шире смотреть, — говорит Молотов.
— Широко шагаешь — штаны порвешь, — шутит скульптор.
— Правильно, бывает, — соглашается Молотов. — И все-таки ничего серьезного у нас в стране без большевиков не было бы, а они широко шагали. Очень много безобразий, недостатков, это правильно. Но на кого-то надеяться — то на Господа Бога, то на царя-батюшку… Если мозги не заставлять шевелиться, там заросли появляются! Сейчас много мягкотелости. Начальство хочет быть добрым, но не во всех случаях доброта помогает.
24.07.1978
В следующий раз мы с Малашкиным встретились у Молотова на даче, когда Вячеславу Михайловичу исполнилось восемьдесят девять лет.
Веселое, шумное застолье. Молотов поднимает небольшую рюмку «Хванчкары» и произносит первый тост:
— От имени кавалеров, присутствующих здесь, мы поздравляем присутствующих среди нас интересных дам с Международным женским днем! Желаем им здоровья и всяческого процветания! Тамада у нас Иван Николаевич[68], он открывает собрание, заседание. Иван Николаевич, начинайте, и чтоб больших пропусков не было.
Взялся за рюмку Малашкин:
— Я вспоминаю Вячеслава Михайловича в Вологодской губернии, он с кем-то вдвоем еще был…
— С барышней, наверное, — говорит Молотов.
— Я знаю его много лет…
— Не затягивай!
— Желаю тебе всего хорошего, доброго.
— Я подтягиваюсь к твоему возрасту. Мы же в прошлом году девяностолетие его отмечали, а он приехал на год раньше времени!
Молотов сегодня веселый, озорной. После очередного тоста предлагает выпить «за докладчика!». Кто-то встает уже не в первый раз:
— За рыцаря пролетарской революции!
— Регламент! — говорит Молотов.
— У меня еще есть время!
— Нет, кончилось. На следующем дне рождения!
09.03.1979
— Меня ругали за «Луну с правой стороны», а ведь неплохо это сделано, девять изданий было, вот хозяйка его, Полина Семеновна, хвалила, — говорит Малашкин.
— Было дело, да.
— Ругали за «Больного человека»[69]. У меня все непохоже. А что же за произведение — прочел, и ничего, все хорошо…
— О Ленине ты интересно сказал:
Какими солнцами блистают
Твои монгольские глаза!
Попал в точку! — говорит Молотов.
— Ленин, по-моему, прочитал, я ему послал сборник стихов «Мятежи». И «Мускулы» у него лежали.
— Я не знаю, обе у него книжки были или одна, — сомневается Молотов. — Припоминается одна — «Мятежи».
— Ты, Вячеслав, еще в Петрограде был, а я дважды бывал у Ленина в Кремле, в кабинете. Я приехал из Нижнего, послали по делам. Я долго сидел у него. Кабинет у него небольшой. А Ленин все на карту смотрит. Деникин наступает, движение белогвардейцев. Ленин сам с собой разговаривает: «Все равно мы победим». Он не со мной разговаривал, а на карту смотрел. А потом этот, украинский, с бородкой, как его…
— Скрыпник? — припоминает Молотов. — Он неплохой большевик был. Премьер-министр Украины.
— Он открывает двери, а Фотиева выводит его. Не пускает. Симпатичная такая женщина, высокая. Закрывает дверь, его отправляет. Ленин мне говорит: «А ты этого знаешь?» Я молчу, ну зачем я буду говорить?
Я-то знал его. Ленин мог бы спросить: «А откуда знаешь его?» Спрашивает: «А кого ты знаешь из военных?» Что я скажу? Кто я такой? Я сказал, что в этом деле не разбираюсь. Ленин махнул на меня рукой. Сижу, молчу. А он сам с собой разговаривает. А этот Скрыпник все-таки ворвался…
