Виктор Петелин - История русской литературы второй половины XX века. Том II. 1953–1993. В авторской редакции

Надо именно теперь проучить эту публику так, чтобы на несколько десятков лет ни о каком сопротивлении они не смели и думать…» (Там же. С. 118). Изъятием церковных драгоценностей, золота, серебра, жемчугов, рубинов должен был заниматься Калинин и ни в коем случае – Троцкий, Каменев, Зиновьев. Так продолжалось много лет. Вывезли из России 5000 картин выдающихся художников мирового икусства, больше 450 храмов и церквей ограблено, ограблены дворянские усадьбы, частные коллекции… «Монгольское нашествие – светлый сон по сравнению с тем, что обрушилось на Россию», – пришёл к выводу В. Солоухин, проходя от ступени к ступени познания революционной России. Сталин через несколько лет после прихода к власти закрыл Интернационал, отстранил от власти старых большевиков, обвинил крупных большевиков-интернационалистов, захвативших власть в 1917 году, в заговоре против советской власти. И В. Солоухин в связи с этим рассуждает на любимую тему: «Когда говорят о репрессиях, сразу называют тридцать седьмой год. А собственно, почему? Чем тридцать седьмой хуже (или лучше, не знаю уж, как сказать), скажем, года 1919-го? Думаете, в тридцать седьмом году уничтожено больше людей, нежели в девятнадцатом? Или думаете, в период коллективизации меньше уничтожено людей, чем в тридцать седьмом году? Потому же никто не твердит нам про страшные 1918, 1919, 1920, 1921 и т. д. годы, а все твердят про тридцать седьмой? Потому что в 1937 году Сталин сажал носителей власти, нанося последний, решительный удар по силам Интернационала и окончательно отбирая у них власть в захваченной и оккупированной ими стране… но за этим внешним благополучием шёл активный процесс очищения основных государственных учреждений, основных рычагов власти от евреев, и они это прекрасно знали. Именно про этот год и сказала Надежда Яковлевна Мандельштам в своих воспоминаниях в том смысле, что, мол, «могли ли мы знать, отменяя всякую законность в 1917 году, что мы отменяем её и для себя». Да, им начинало отмеряться той же мерой. Начали отливаться кошке мышкины слёзы» (Там же. С. 168).

Так к В. Солоухину пришла последняя ступень познания России в ХХ веке. Большевики, по признанию В. Ленина, завоевали Россию. Большевиков поддерживают интернациональные бригады, сознательные рабочие, которые едут в деревню отбирать «излишки хлеба, продуктов». Москва и Петроград, ограждённые отрядами, голодают. Мужики сопротивляются, они знают, сколько труда вложено в этот хлеб и продукты, сопротивляются, возникают даже восстания, которые жестоко подавляются. А в это время Лариса Рейснер устраивает вечера, купается в ванне из шампанского; тощий Зиновьев приехал в Россию и за несколько месяцев превратился в откормленного судию. Улицы, проспекты, площади были срочно переименованы, Царское Село получило название Детское имение товарища Урицкого, Дворцовая плащадь в Петербурге стала площадью Урицкого, Воскресенская площадь в Москве стала площадью Свердлова. И этим переименованиям не было конца.

На ХII съезде партии Троцкий говорил: «Кто считает, что социализм и принуждение – это разные вещи, тот ничего не понимает в социализме. Со стихийной Русью пора покончить. Мы должны организовать население в трудовые армии, легко мобилизуемые, легко управляемые, легко перебрасываемые с места на место. Эти армии должны работать по методу принуждения. А чтобы принуждение было для них не столь тягостным, мы должны быть хорошими организаторами. Сопротивляющихся принуждению мы должны карать, а подчиняющихся поощрять системой премиальных, дополнительной оплатой, повышенной пайкой хлеба». Яснее как будто уж и не скажешь. Заметим также, что всё это говорилось в присутствии Ленина и, надо полагать, с его ведома. Так что сваливать теперь на позднейшие перегибы по крайней мере наивно. Эта идея трудовых армий, работающих по принуждению, вскоре обрела две формы: лагерей и колхозов» (Там же. С. 133—134). В первые годы после революции было запрещено слово «Россия». Характерна в этом смысле позиция Осипа Брика, критика и сотрудника ЧК, когда он оценивал стихи Анатолия Кудрейко: «Этим стихам для того, чтобы быть полностью белогвардейскими, не хватает одного только слова – Родина». Итак, Родина – «белогвардейское слово. России нет и как бы не было… Всё начинается с 1917 года. До этого была тьма, хаос, невежество» (Там же. С. 111). Ссылаясь постоянно на статьи и выступления В. Ленина по продовольственной программе, В. Солоухин приходит к выводу, что Ленин обвинял не кулаков, не деревенскую буржуазию, а простого крестьянина: «Если вы будете называть трудовым крестьянином того, кто сотни пудов хлеба собрал своим трудом и даже без всякого наёмного труда, а теперь видит, что может быть, что если он будет держать эти сотни пудов, то он может продать их не по шесть рублей, а дороже, такой крестьянин превращается в эксплуататора, хуже разбойника». Вот теперь всё по-ленински ясно. Все крестьяне, которые трудом вырастили хлеб и хотели бы его продавать, а не отдавать его бесплатно, – все они разбойники. Не те разбойники, оказывается, кто с оружием в руках пришёл в деревню отнимать хлеб, а те разбойники, кто не хочет его бесплатно отдавать. «Потому что, распределяя его, мы будем господствовать над всеми областями труда» (Там же. С. 279). Потом взялись за искоренение всего русского, национального. Москва была самым ярким городом с точки зрения национального своеобразия. А поэтому было решено уничтожить это своеобразие. Некий Заславский вместе с секретарём ездил по Москве и тыкал пальцем, указывая, что нужно было уничтожить. Уничтожили церкви, «златоглавые церкви и злагоглавые московские монастыри», 427 храмов и монастырей (Там же. С. 127). В начале революции были запланированы такие акции: «Из окончивших Московский и Петербургский университеты надо уничтожить девяносто процентов; высшего духовенства надо уничтожить девяносто семь процентов; выпускников гимназий надо уничтожить до восьмидесяти процентов; бывших офицеров русской армии, не ушедших в эмиграцию, – девяносто процентов; бывших воспитанниц пансионов благородных девиц – семьдесят пять процентов; бывших купцов – девяносто пять процентов; бывших генералов и адмиралов – девяносто пять процентов; бывших лесничих и агрономов – шестьдесят восемь процентов; бывших дипломатических работников – девяносто девять процентов…» (Там же. С. 225—226). В. Солоухин видел своими глазами то, что происходило в деревне. Кукуруза заполонила все самые черноземные земли. Хрущёв провёл кампанию по отбору частных коров. Колхоз скупил этих коров. У деревенского хозяина забот убавилось. Решено было также запретить городскому жителю содержать всякую живность. «Хрущёв зачеркнул Сталина, Брежнев зачеркнул Хрущёва, а что ждёт повышения цен, какие крупноблочные дома-скороспелки, какие закручивания гаек?» (Там же. С. 240) – так со всей беспощадностью писатель оценивает управление страной со стороны Генеральных секретарей КПСС, так ничего путного и не придумавших после смерти Сталина, после победы в Великой Отечественной войне.

Наконец, Кирилл Буренин заговорил о тайне времени и напомнил фразу, которую произнесла недавно Голда Меир: «Никогда не наступит такого момента, когда Соединённые Штаты сказали бы: «Нам не нравится то, что вы делаете» (Правда. 1976. 31 мая). Кеннеди высказался против помощи Израилю, высказался против разжигания ненависти против арабов, и его тут же убили. Никсон тоже попробовал затормозить какое-то дело и тут же был скомпрометирован и ушёл из президентов. «Израиль, – сказал Буренин, – это болезнь всего человечества, это рак крови. Болезнь началась давно, ещё в древности, а теперь выходит на финишную прямую… Ты только представь себе: все религии мира твердят с небольшими вариациями – «люби ближнего, не убей, не укради, все люди братья». И только одна религия из всех человеческих религий твердит евреям: отними, презирай, покори, заставь служить себе, уничтожь. Деньги, находящиеся не у евреев, – это твои деньги, они только временно находятся в других руках, поэтому при первой возможности отбери любыми средствами… Многие думают, что на земном шаре происходит борьба классов, борьба философии и идей. Нет! На земном шаре происходит только одна борьба: последовательная, многовековая борьба евреев за мировое господство. Другое дело, что они используют в этой борьбе и философию, и искусство, и всевозможные средства, а классовая теория – это их отмычка к любому народу» (Там же. С. 295—299). К. Буренин ссылается на Достоевского, на историю всех мировых революций, в которых главную роль, прежде всего финансовую, играли евреи.

Неожиданно В. Солоухину позвонил отец Алексей из Троицко-Сергиевой лавры. Встретились, поговорили. И отец Алексей сказал В. Солоухину, что К. Буренин «со всех сторон окружен чекистами и провокаторами… Поэтому мы после долгих колебаний и решили вас предупредить, чтобы не допустить вашей гибели. Если ещё не поздно.