Можно сказать, что смена цивилизаций юга и центра Европы шла долго, болезненно, при этом сопровождалась бесконечными нашествиями из южнорусских степей в центр Европы все новых потоков индоевропейского населения, раз от разу лучше вооруженных и лучше организованных.
В дальнейшем, в III–II тыс. до н. э., уже освоившиеся, прочно оседлые и процветающие индоевропейские общности Европы, в свою очередь, многократно подвергались нашествиям своих же сородичей, сметавших предшественников, несмотря на их крепости и цветущее сельское хозяйство, и всякий раз начинавших новый виток, а подчас и целую эпоху (как это трижды происходило в Элладе в III–II тыс. до н. э.) в европейской истории.
Реконструкция поздненеолитической деревни Айхбюль (Баден-Вюртемберг), (по Шмидту)
На севере Европы проникновение степной индоевропейской культуры, привнесшей скромную по форме и скупо украшенную геометрическим орнаментом плоскодонную керамику и обычай насыпать курганы над каменными погребальными камерами, носило по вполне объективным климатическим причинам не столь мощный характер, как в центре Европы, но зато проявилось сразу и в абсолютно незамутненном виде как новое яркое явление индоевропейского культурного ряда Евразийского континента. На севере Европы не оказалось этнически чуждого пришельцам населения, скорее наоборот, и в силу этого индоевропейские культуры степей юга России, в Скандинавии, Ютландии и на юге Балтики не переживали эпохи борьбы с аборигенами и сохранялись в наиболее чистом, вообще присущем классическим индоевропейцам виде.
Образно говоря, балтийский север явился белым листом, на котором в дальнейшем были начертаны ярчайшие страницы индоевропейской истории Европы. Малонаселенный суровый север Европы оказался местом сложения германской и отчасти славянской, а на востоке и балтийской ветвей великого индоевропейского древа Евразии.
И в дальнейшем глухие лесные многоводные районы севера Европы ревностно сохраняли ярчайшие проявления индоевропейской культуры, некогда безраздельно господствовавшей в степях Евразии. Благодаря изначальной малозаселенности север явился прибежищем крестов, символизировавших цивилизацию Передней Азии и юга Туркмении V–IV тыс. до н. э. А много позже, уже в исторически засвидетельствованную эпоху, именно русский север сберег былины восточных славян и древнюю евразийскую традицию изготовления женских подвесок в форме спирали, корнями уходящую в центры Северного Ирана V–IV тыс. до н. э. и юга Урала II тыс. до н. э., после, как казалось, смертельного удара, нанесенного монголами славянам в центре и на юге Русской равнины и всей Восточной Европы.
А до нашествия монголов славянский мир, защищавший Европу с востока и юго-востока, только в I тыс. н. э. пережил и отразил нашествия этнически чуждых полчищ гуннов, аваров, печенегов, угров. И всякий раз, когда Восточная и Центральная Европа, истекая кровью, задыхаясь в дыму пожарищ, насилуемая и разграбляемая, унижалась и уничтожалась завоевателями, северные леса служили надежным убежищем, не просто укрывавшим и сберегавшим бежавшее от гибели и рабства славянское население, но и сохранявшим его культуру и язык со всеми их проявлениями — от приемов домостроительства и манеры украшать женщину до былин и песен.
Первозданная чистота севера Европы наиболее ярко высветила сам дух и аскетизм индоевропейского мира, неудержимо рвавшегося к берегам Атлантики из все более засушливых летом и холодных зимой степей юга Сибири, Средней Азии и России.
Пришельцы-кочевники, не встречая на берегах Балтики сколько-нибудь серьезного сопротивления, с которым им приходилось сталкиваться в центре и на востоке Европы, постепенно переходили к оседлому ведению хозяйства, сохраняя при этом чистоту языка и культуры, сопровождавшей их некогда в долгих скитаниях, пути которых пролегали от гор Алтая и Копетдага до утесов Британии и Скандинавии.
Степная индоевропейская культура середины IV тыс. до н. э. привнесла на север Европы знаменитый орнамент в форме отпечатка перевитого шнура. Традиция украшения керамики шнуровым орнаментом бытовала в степях и лесостепях юга России ещё в V тыс. до н. э. В дальнейшем шнуровая керамика неизменно сопровождала индоевропейские культуры Евразии от Британии до Индии в течение четырёх тысяч лет, где бы они ни проявлялись.
Керамика культуры воронковидных кубков была плоскодонной, с достаточно скромным орнаментом, состоящим из упомянутого перевитого шнура, ямочного, нарезного и накольчатого узоров. Нередко на сосудах запечатлевался елочный узор, изображавший деревья (обычай, широко распространенный в культурах Передней Азии и юга Туркмении в V–IV тыс. до н. э.). Одним из немногих отличий возникшей на северо-западе Европы индоевропейской культуры от ее степных культурных прародительниц был обычай завершать горловину сосуда воронкой, давшей название всей культуре воронковидных кубков.
Боевые топоры-молоты, распространившиеся на севере Европы вместе с воронковидными сосудами, в IV тыс. до н. э. еще оставались кремневыми. Но по форме они уже напоминали знаменитые медные боевые топоры индоевропейской культуры шнуровой керамики, захлестнувшей север Европы от Средней Волги на востоке до устья Рейна на западе на полторы тысячи лет позже, в XXII в. до н. э.
Каждый последующий после середины IV тыс. до н. э. поток индоевропейского населения, наводнивший леса Европы от Урала до юга Скандинавии и берегов Британии, во многом повторял формы предыдущих культур, при этом совершенствуя их, привнося больше металла и более производительные формы ведения хозяйства.
Никакого практического влияния земледельцы древних средиземноморских культур центра Европы на создателей воронковидных сосудов севера в IV тыс. до н. э. не оказали. Культура воронковидных кубков явилась прологом долгого процесса рождения, расслоения и кристаллизации европейских общностей древнего индоевропейского населения Евразии. Создатели воронковидных сосудов середины IV тыс. до н. э. оказались первым выпуклым культурным пластом Европы, положившим начало обособлению и самостоятельному развитию дотоле единого пранарода, населявшего степи Евразии и долины Передней Азии VIII–V тыс. до н. э. Именно к середине IV тыс. до н. э. можно отнести начало обособления языков исторически засвидетельствованных индоевропейцев, сумевших к этому времени выработать общие для всего индоевропейского языкового древа слоговые и глагольные формы, касающиеся сельского хозяйства, домостроения, родства, основополагающих религиозных понятий. Так было положено начало разделению индоевропейского праязыка на языки, сохранившие тем не менее и до наших дней потрясающее сходство от Ирландии до севера Индии.
Пашущий земледелец. Наскальное изображение из Финнторпа. Бохуслен, Швеция
Следует особо указать на то, что местом сложения общих индоевропейских языковых форм Евразии явились бескрайние степи юга России, Урала, Сибири и Средней Азии.
Этническое родство населения Передней Азии и юга Туркмении VIII–IV тыс. до н. э. с индоевропейским населением степей Евразии видно, во-первых, из близости культур и широкой беспрепятственной миграции изделий и технологий из развитых центров юга на север и запад, а во-вторых, и это очень важно, из-за многократных перемещений больших групп пастушеского населения из Ирана в Месопотамию (V–IV тыс. до н. э.) и из степей Евразии в Иран, Афганистан и далее в Индию, Месопотамию и Малую Азию. Без всякого сомнения, происходили и значительные перемещения населения из центра Ирана и юга Туркмении на север континента, на Кавказ, в долину Турана, на юг Урала и далее на запад, в степи юга России.
Результатом частых миграций подвижных пастушеских групп индоевропейского населения, отличавшегося к тому же крайней воинственностью, явилось то, что уже около середины IV тыс. до н. э. значительные пространства континента, от крайнего запада Европы до долин Белуджистана на востоке, представляли собой зону распространения индоевропейского праязыка, пракультуры и прарелигии.
Дальнейшие многократные перемещения, без конца происходившие на континенте, вносили новые оттенки во все более обособлявшиеся культурные провинции индоевропейцев. Однако окончательное обособление языковых и культурных общностей началось только с прекращением крупномасштабных перемещений на континенте, причем исходными плацдармами для них почти всегда были степи юга России, Урала, Сибири и Средней Азии.
Культура воронковидных кубков развивалась более полутора тысяч лет, при этом пережила естественные этапы зарождения, расцвета и упадка. Впечатляет не только временной, но и территориальный масштаб индоевропейского культурного и этнического плацдарма на севере Европы в IV–III тыс. до н. э. Если на западе культура была распространена на юге Скандинавии, в Дании и Голландии, то восточные ее рубежи достигали земель Волыни и Галиции на западе Украины. При этом южная граница культуры захватывала Чехию и шла отрогами Карпатских гор, служивших естественным барьером, делившим в IV тыс. до н. э. индоевропейцев и средиземноморцев.
