В связи с этим любопытно и ещё одно обстоятельство (которого мы уже касались вскользь). К концу 40-х годов существенно изменился состав заключённых в местах лишения свободы. В связи с ужесточением законов и увеличением сроков в лагерях значительно больше стало оседать профессиональных уголовников. А «мужиков» и «фраеров» становилось меньше! Повлияла, понятно, амнистия 7 июля 1945 года, в результате которой на волю вышло 301450 зэков. Но сказалось и определённое изменение обстановки в обществе. «Мужики» нужны были в колхозах, чтобы кормить страну, и на стройках, чтобы её восстанавливать. Война выкосила мужчин, в том числе и специалистов во всех отраслях народного хозяйства. Приходилось с этим считаться и временно ограничить террор в отношении этих людей. Конечно, не в полной мере (производство было и в лагерях, там тоже специалисты были нужны); но всё же соотношение «блатных» и тех, за чей счёт они привыкли жить, за «колючкой» изменилось — и не в пользу «честных урок». Так что работяг на всех явно могло не хватить…
Напомним, что ещё задолго до «сучьей войны» в «законах» уголовного мира стали появляться некоторые изменения. Разумеется, никто не собирался напрочь отказаться от знаменитой формулировки — «Вор ворует, фраер пашет». Однако по отношению к лагерному существованию она стала более гибкой. Теперь уже для «блатного» работать считалось не «западло». Но только не в тепле, в «зоне», а на общих работах вместе с основной массой арестантов — на лесоповале, рытье траншей и пр. Конечно, при этом сам «вор», «блатной» чаще всего не марал белых рученек, ему просто приписывали норму выработки. Но уж во всяком случае видимость создавал, и для начальства показатель вывода на работу обеспечивался.
Но даже этих уступок под давлением обстоятельств многим представителям «блатного братства» казалось недостаточно. Они считали, что неразумно, сделав первый шаг, не сделать второй. А именно: раз уж всё равно теперь допускалось «законному вору» выходить на общие работы, надо идти дальше. «Воровская масть» должна занимать все более или менее значимые, «хлебные» арестантские должности и внутри «зоны» — стать нарядчиками, хлеборезами, заведующими банями и т. д. То есть теми, кого арестантское сообщество иронически именовало «придурками», умеющими устроиться в жизни за счёт общей массы зэков, «пашущей» на тяжёлых работах. (Вспомним опять же, что это бы не противоречило «традициям» старорежимных «бродяг» царской каторги, которые именно так и поступали).
Но такой шаг подразумевал обязательное сотрудничество с «ментами», с «вертухаями» — с лагерным начальством. А ведь «закон» требовал совершенно определённо: никаких дел с «мусарней» — ни в «зоне», ни на воле! Никаких соглашений и компромиссов!
Часть «блатных», даже не воевавших в штрафных подразделениях, склонялась к мысли, что одно дело — «держать стойку», когда тебе «впаяли» пару лет, и совсем другое — когда «разматываешь пятнашку» или «тянешь четвертак».
— Мы же не «политики», не «фашисты»! — возмущались они. — Главное — любыми способами захватить власть в «зонах», и тогда там действительно будет «воровской закон»! Ради этого все средства хороши! Кто выиграет от того, что мы все передохнем или превратимся в «доходяг»? Те же «менты»! Какой понт рогами упираться и корчить из себя «несгибаемых», если это на руку только лагерным «начальничкам»?
Но основной костяк «праведных воров» (а их насчитывались тысячи) резко выступил против таких «революционных нововведений». Это были люди, действительно преданные своей «воровской идее». Сумев пережить тяжёлые лагерные времена во время войны, имея солидный авторитет в уголовном мире, эти «законники» решили не отступать от принципов и традиций, выработанных «шпанским братством».
— Что, очко заиграло? — со злой иронией спрашивали они у собратьев-«реформаторов». И тут же вспоминали известную лагерную присказку (придуманную, впрочем, не ими, а «политиками»-долгосрочниками): — Не боись, в лагере только первые десять лет тяжко. Потом пообвыкнешься. И помни заповеди порядочного арестанта: «Не верь. Не бойся. Не проси».
И всё же в рядах «блатного» сообщества число колеблющихся росло, в то же время в лагерях и тюрьмах росло и количество «военщины» — бывших «штрафников», ставших в глазах их бывших «коллег» «ссученными». Эти уголовники, прошедшие самыми страшными дорогами войны, видевшие море крови и легко умевшие её проливать, не смирились с тем, что им определили место среди «овец» (то есть безропотных, не умеющих постоять за себя арестантов). А самое главное: у них уже не было особого предубеждения против людей в погонах. Они и сами носили погоны, воевали под руководством офицеров. Кроме того, многие «суки» во время войны тоже дослужились до офицерских чинов. Поэтому «суки» легко и даже демонстративно переступили через «воровской закон». Более того: по преданиям старых лагерников, в 1948 году «ссученные» на «толковище» в пересыльной тюрьме бухты Ванино на Колыме приняли свой собственный, «сучий закон». Краеугольным камнем этого «закона» как раз и стало тесное, активное сотрудничество с администрацией — с целью заручиться поддержкой лагерного начальства в кровавой резне с «ворами». Им был нужен сильный союзник: ведь, что ни говори, а «штрафники» составляли в лагерях меньшинство.
Будем справедливы: на первых порах «суки» (как и «воры») не особо жаждали крови. Их главной целью было другое: заставить «воров» принять «сучий закон», отказаться от «воровской идеи» и тем самым подтвердить правильность выбора тех «блатарей», которые решили жить в «зонах» по-новому, «по-сучьи». Кровь и «гнуловка» при этом были всего лишь неприятной необходимостью в случае, когда «воры» не желали идти навстречу своему «счастью». Вот что об этом пишет известный писатель Ахто Леви, сам в своё время прошедший сталинские лагеря, в автобиографическом романе «Мор» («Роман о воровской жизни, резне и воровском законе»):
Не физическая смерть воров важна для сук — им важно моральное их падение, духовное поражение; сукам необходимо «согнуть» воров, заставить отказаться от воровского закона; сукам выгоднее, если воры предадут свой закон так же, как сделали они сами, и станут тогда с ними, с суками, на одном уровне. И вот они идут, достопримечательные суки. На убийства тела и духа, ибо, если кто из воров не захочет согнуться — тому смерть. Сукам уже нечего терять, они уже не могут кичиться воровской честью. У воров же что-то ещё осталось, и это необходимо у них отнять — таков сучий закон.
Писатель Ахто Леви — бывший узник ГУЛАГа.Короче говоря, «суки» обратились с предложением о сотрудничестве непосредственно к чекистам. И чекисты легко пошли на этот союз, который — как им казалось — сулил немалые выгоды. Ещё бы: ведь поддержки лагерного начальства искали хоть и уголовники, но всё же люди, проливавшие кровь за Родину! К тому же эти «сознательные» заключённые хотели помочь администрации в наведении порядка, ненавидели своих бывших подельников, а самое главное — готовы были взять на себя всю грязную работу, связанную с применением насилия!
В конце концов, что, кроме пользы, может дать резня в воровском мире? — рассуждали чекисты. Чем больше ворья погибнет с обеих сторон, тем лучше. Тем спокойнее станет и в лагерях, и на свободе. В этих рассуждениях, конечно, была своя логика. Но дальнейшие события доказали ошибочность «розовых мечтаний» лагерных теоретиков.
И всё же на первых порах чекисты вручили «сучне» карт-бланш, предоставили «зелёную улицу», которую «штрафники» с энтузиазмом принялись мостить трупами «воров».
Заслуженные «суки» Советского Союза
Для начала гулаговское начальство искусственно обеспечило «блядской масти» численный перевес над «законниками». Прежде всего это стало возможным в тюрьмах — с их камерной системой, где воры содержались относительно небольшими группами и были изолированы друг от друга. Как правило, чисто «воровских» «хат» было мало. Существовали, конечно, «абиссинии» и «индии», но чаще всего «блатные» содержались вместе с общей арестантской массой — «перхотью». И рассчитывать на поддержку этой «перхоти» — «мужиков», «фраеров», «политиков» — «законникам» не приходилось. Вот уж кто меньше всего сочувствовал уголовным «авторитетам»!
Тем более «суки» постоянно подчёркивали, что их главная цель — защитить общую массу заключённых от воровского «беспредела», навести в местах лишения свободы порядок, добиться справедливости… Поначалу многие арестанты этому верили.
Итак, с тюрем начались так называемые «гнуловки» — попытки насильно заставить «воров» отказаться от «воровской идеи» и «закона». Делалось это достаточно просто: в камеру заходила специальная команда «сук», вооружённых с ног до головы ножами, заточками, «пиковинами». Они выявляли среди зэков тех, кто относился к «воровскому братству» (благо, многих «суки» знали не понаслышке: вместе «чифирили», а то и «колупали лабазы»). После этого отделяли «воровскую масть» от общей массы арестантов и предлагали «блатным» здесь же, публично, отказаться от «воровского закона» и принять «закон» «сук». Это обязан был сделать каждый в отдельности, при скоплении свидетелей, чтобы потом не было возможности найти для себя никаких оправданий, «отмазок»: мол, я ничего не говорил, от меня ничего не слышали… Ну, а если «вор» упорствовал — вот тут и начиналась «трюмиловка».
