До этого времени Ленин соглашался со Сталиным по грузинскому вопросу. Но в конце ноября, в раздражении на Сталина, изучая поступившие из Тифлиса материалы, он пришел к выводу, что все не так уж ясно в грузинском деле. Он потребовал отправить в Грузию особую комиссию по изучению фактов. Сталин поставил во главе комиссии Дзержинского. Не доверяя действиям Генерального секретаря и желая наладить собственный контакт с Тифлисом, Ленин попросил Рыкова также отправиться в Грузию. Один из секретарей Ленина отметил, что он со жгучим нетерпением ожидал результатов расследования171.
Дзержинский вернулся из Тифлиса 12 декабря. Ленин тотчас же выехал из Горок в Москву на встречу с ним. Дзержинский полностью оправдывал Орджоникидзе и Сталина, но Ленина это не убедило. Особенно его удручил рассказ о том, что в ходе политического спора Орджоникидзе ударил товарища по партии (тот назвал Орджоникидзе «сталинским ишаком»172). Ленин приказал Дзержинскому вернуться в Грузию и собрать дополнительные свидетельства. На следующий день (13 декабря) он в течение двух часов беседовал со Сталиным — это была их последняя встреча. После этого разговора Ленин собирался послать Каменеву подробную записку по национальному вопросу, но еще один удар, случившийся 15 декабря, не позволил ему осуществить это намерение.
Ленин чувствовал себя преданным своими соратниками, и в оставшиеся ему 13 месяцев жизни он категорически отказывался встречаться с кем бы то ни было из них, общаясь лишь через своих секретарей. По хронике его жизни видно, что в течение 1923 года он не виделся ни с Троцким, ни со Сталиным, ни с Зиновьевым, Каменевым, Бухариным или Рыковым. Никого из них не допускали к нему по его прямому распоряжению173. Такое отстранение от ближайших соратников напоминало поведение Николая II, который в последние месяцы царствования решил порвать, отношения с великими князьями.
* * *
Ленин вновь приступил к работе в конце декабря и в оставшиеся два месяца в короткие промежутки просветления сознания надиктовывал отрывочные заметки, в которых выражал крайнюю озабоченность направлением, какое приняла советская политика во время его болезни, и указывал пути реформирования. Эти записки характерны отсутствием связности, нарушением логики построения фразы, повторами — всеми симптомами помутнения сознания. Самые острые из них оставались не опубликованными вплоть до смерти Сталина. Поначалу использованные преемниками Сталина с целью его дискредитации, позднее, в 80-е годы, они послужили оправданием процесса перестройки, начатого Михаилом Горбачевым. Записки посвящены экономическому планированию, проблемам кооперации, реорганизации Рабоче-крестьянской инспекции и отношениям между партией и государством. Во всех статьях и речах Ленина последнего времени проходит сквозной темой беспокойство об отчаянно низком культурном состоянии страны, в котором он стал видеть главное препятствие для построения социализма. «Раньше мы центр тяжести клали и должны были класть на политическую борьбу, революцию, завоевание власти и т.д. Теперь же центр тяжести меняется до того, что переносится на мирную организационную "культурную" работу»174. Этими словами Ленин признавал, что тридцать лет назад он ошибался, отвергая как «буржуазные» рассуждения Петра Струве о том, что России прежде, чем перейти к социализму, следует признать пробелы в культуре и пройти школу капитализма175.
Самые важные из поздних статей Ленина посвящены проблемам преемства власти и национальному вопросу. Между 23 и 26 декабря, а затем еще и 14 января, готовясь к предстоящему XII съезду, Ленин составил отдельные персональные характеристики своих ближайших соратников, составившие так называемое «Завещание Ленина». [Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 45. С. 343—348. Весной 1924 г. Крупская, по просьбе Ленина, передала его записки товарищам по партии. Каменев зачитал «Завещание» Совету старейшин XIII съезда партии в 1924 году. Благодаря предложению Зиновьева не ворошить прошлого Сталин избежал острой ситуации, которая могла возникнуть, если бы текст был роздан всем делегатам. Невзирая на возражения Крупской, но при поддержке Троцкого, было решено, что делегатов с документом ознакомят, однако опубликован он не будет (Яковлев Е. // Московские новости. 1989. № 4/446. 22 янв. С. 8—9). Содержание его впервые стало известно из статьи Макса Истмена в «Нью-Йорк тайме» 18 октября 1926 года. Троцкий, который в 1925 году категорически отрицал существование «завещания» (Большевик. 1925. № 16. С. 68), десять лет спустя опубликовал его под заголовком «Скрытое завещание Ленина». Здесь он припомнил, что, когда «Завещание» зачитали лидерам партии, Сталин, услышав замечания Ленина о нем, выругался; что именно сказал Сталин, Троцкий не сообщает (Скрытое завещание Ленина. С. 16). В СССР «Завещание» было впервые опубликовано в 1956 году.]. Обеспокоенный соперничеством между Сталиным и Троцким, он предлагал расширить состав ЦК с 27 до 100 человек, набирая новых членов из рабочих и крестьян. Таким образом достигалась двойная цель: смыкание пропасти между партией и «массами» и рассредоточение власти руководящих партийных органов, теперь находящихся целиком в руках Сталина.
Ленин требовал, чтобы эти и подобные им документы хранились в строгом секрете в запечатанных конвертах, которые вскрывать имеют право только он сам или Крупская. Однако секретарша М.А.Володичева, записывавшая за Лениным с 23 декабря, не решаясь взять на себя ответственность за сокрытие столь важного документа, обратилась за советом к Фотиевой, которая предложила показать его Генеральному секретарю. Прочтя его в присутствии Бухарина и Орджоникидзе, Сталин попросил Володичеву сжечь бумаги, что она и сделала, не сказав, что в Горках в сейфе хранится еще четыре копии176.
Не подозревая ничего дурного, Ленин на следующий день продиктовал Володичевой еще более резкие характеристики ведущих деятелей партии177. Он опасался, что Сталин, получивший на посту Генерального секретаря «необъятную власть», не сумеет «всегда достаточно осторожно пользоваться этой властью». 4 января он продиктовал Фотиевой следующее дополнение: «Сталин слишком груб, и этот недостаток, вполне терпимый в среде и в общениях между нами, коммунистами, становится нетерпимым в должности генсека. Поэтому я предлагаю товарищам обдумать способ перемещения Сталина с этого места и назначить на это место другого человека, который во всех других отношениях отличается от тов. Сталина только одним перевесом, именно, более терпим, более лоялен, более вежлив и более внимателен к товарищам, меньше капризности и т.д.»178.
Ленин, как можно видеть, уловил лишь мелкие пороки Сталина, сводившиеся к вспыльчивому темпераменту, а его садистскую жестокость, манию величия, ненависть ко всем и всякому, кто может быть в чем-то выше его, так до конца и не разглядел.
Троцкого Ленин охарактеризовал как, «пожалуй, самого способного человека в нынешнем ЦК, но при этом чрезмерно самоуверенного и чрезмерно увлекающегося чисто административной стороной дела». Под последним вождь подразумевал не пристрастие к бумажной работе, а неколлегиальный, командный стиль руководства. Он припомнил постыдное поведение Зиновьева и Каменева в 1917 г., когда они выступили против захвата власти, однако нашел несколько добрых, хотя и сдержанных, слов в адрес Бухарина и Пятакова — первого он оценил как самого выдающегося теоретика и любимца партии, хотя и ненастоящего марксиста, немного схоластичного. Кого он сам предпочел бы видеть на посту Генерального секретаря, Ленин не говорит, но ясно, что не Сталина. [За год до того Ленин давал такие уничижительные эпитеты Каменеву: «бедненький, слабенький, боязливенький, интимидированный» (РЦХИД-НИ. Ф. 2. Оп. 1. Д. 22300).]. Эти обрывочные записки оставляют впечатление того, что Ленин не находил среди своего ближайшего окружения никого, кто был бы достоин принять на себя его функции. Фотиева немедленно сообщала содержание записок Сталину179.
Другой постоянной темой размышлений последних дней Ленина был национальный вопрос, которому посвящены три записки, надиктованные 30—31 декабря. В них он резко раскритиковал манеру обращения партийного аппарата с нацменьшинствами. [Впервые опубликованные в «Социалистическом вестнике» (1923. № 23— 24/67—70. 17 дек.), эти записки по причинам, указанным ниже, не обнародовались в Советском Союзе вплоть до XX Съезда КПСС (1956) (Полн, собр. соч. Т. 45. С. 356—362). Опубликованный за два года до того, в 1954 году, перевод был сделан автором этой книги на основе копии, хранящейся в Архиве Троцкого в Гарварде.]. Основной пафос записок: сталинские тезисы «автономизации», к тому времени уже отклоненные, совершенно не учитывают обстановки и имеют целью дать возможность советской бюрократии, пережитку царизма, распространиться по стране. Он обвинял Сталина и Дзержинского в шовинизме: первого он назвал «не только истинным и настоящим "социал-националистом", но и "великорусским держимордой"». Сталин и Дзержинский должны нести персональную политическую ответственность за «эту истинно великорусскую националистическую кампанию» против грузин. В практическом плане Ленин требовал укрепления Союза, но, в то же время, предоставления народам максимума прав, не нарушающих национального единства: всякое посягательство на независимость со стороны республиканских министерств, подчеркивал Ленин, «может быть парализовано достаточно партийным авторитетом». Это типично ленинское решение — скрыть за демократическим фасадом тоталитарную сущность. Знал или нет Сталин об этих заметках по национальному вопросу, неизвестно: во всяком случае у него не могло быть сомнений, что Ленин разворачивает против него широкую кампанию, в результате которой он может лишиться многих, если не всех, своих постов. (Троцкому Ленин открылся, что «готовит бомбу» против Сталина на XII съезде партии.) Сталин боролся за свое политическое существование: при всем его могуществе в единоборстве с Лениным у него не оставалось шансов на победу. Он мог надеяться лишь на плохое физическое состояние вождя, на то, что он потеряет дееспособность прежде, чем успеет низвергнуть Сталина.
