Чарлз Оман - Военное искусство в Средние века

Число и прочность крепостей в Западной Европе объясняют явную тщетность многих кампаний того периода. Страну нельзя было быстро завоевать, когда каждую область охраняли три-четыре замка или обнесенных стенами города; прежде чем взять любой из них, требовалась многомесячная осада. Кампании имели тенденцию превращаться либо в грабительские набеги, либо в длительные осады какой-либо крепости. Изобретение пороха было первым преимуществом, оказавшимся в руках наступающей стороны за три столетия. Однако и артиллерия еще долгие годы давала весьма незначительный эффект. Взятие Константинополя (1453) Мехмедом II было, пожалуй, первым событием европейского значения, в котором артиллерия играла главную роль.

Прежде чем перейти к рассмотрению новых видов боевой мощи, положивших конец превосходству феодальной кавалерии, было бы неплохо бросить взгляд на такие интересные военные кампании, как Крестовые походы. Принимая во внимание их необычный, особый характер, можно было бы ожидать от них больше результатов, чем проследить на деле. Сталкиваясь с непривычной для них тактикой, западное рыцарство неизменно приходило в замешательство. В сражениях вроде Дорилейского (1097) их спасла от катастрофы только неукротимая энергия; потерпев поражение тактически, они выпутались из беды единственно благодаря отчаянным усилиям. (В битве при Дорилее турки-сельджуки опрокинули конницу колонны Боэмунда (все крестоносное войско из-за большой численности двигалось двумя колоннами), затем сумели ворваться в вагенбург из повозок, обороняемый пехотой, где устроили резню. Но вторая колонна крестоносцев, колонна Готфрида, находившаяся в нескольких километрах, пришла на помощь, атаковала турок, расположив в центре боевого порядка пехоту и на флангах конницу, и обратила их в бегство. – Ред.) В довольно спорных случаях, как, например, в Антиохии (1098), они имели такое же превосходство над восточной конницей, какое до этого демонстрировали, как правило, византийцы. Но после недолгого знакомства с западной тактикой турки и сарацины отказались от крупных сражений. Они обычно действовали большими группами легкой кавалерии, быстро перемещавшейся с места на место, отрезая обозы и нападая на отдельные части. В XII веке крестоносцам редко представлялась возможность ввязаться в решительные сражения, которых они так жаждали. Мусульманские предводители были готовы сражаться только тогда, когда превосходство было безраздельно на их стороне; обычно же они уклонялись от боя. (Однако в 1187 г. Салах-ад-Дин разбил крестоносцев при Тивериадском озере, после чего взял Иерусалим. – Ред.) На Востоке, как и в Европе, война была войной осад; считавшиеся по европейским меркам XIII века огромными, армии оказывались прикованными к стенам второсортной крепости вроде Акры и, отчаявшись взять ее штурмом, были вынуждены прибегать к длительному процессу осадных работ, чтобы взять гарнизон измором. С другой стороны, ничто, кроме всеобъемлющего преимущества обороны, не могло продлить существования «Королевства Иерусалимского» и других владений крестоносцев, когда они превратились в цепь изолированных крепостей, усеявших побережье Леванта от Антиохии до Акры и Яффы.

Если и говорить о каких-либо изменениях, внесенных крестоносцами в способы ведения в Европе войны благодаря опыту, обретенному на Востоке, то они, за исключением усовершенствований в фортификации, не имели большого значения. Греческий огонь, если его состав был действительно установлен, кажется, мало применялся на Западе; конные лучники, скопированные с конницы турецких султанов и других мусульманских правителей, не отличались большими военными успехами; сабли, мавританские копья, булавы всадников[49] и кое-какое другое оружие вряд ли заслуживают упоминания. В целом военные достижения крестоносцев были на удивление невелики. Европейский мир полностью игнорировал их опыт. Когда через 150 лет западная армия снова оказалась перед лицом восточного противника, она совершила при Никополе (в 1396 г.) на Дунае точно такую же ошибку, которая привела к проигрышу сражения у Эль-Мансуры в дельте Нила.

В XIV веке, после тысячелетнего периода нахождения на вторых ролях, пехота наконец вновь обрела свою долю военной значимости. Почти одновременно с этим оформились два народа, утверждавших свое влияние в европейской политической жизни благодаря высокой боеспособности своих пеших войск. Они отличались особой манерой военных действий, как отличались и национальными особенностями и географическим положением, но ни тот ни другой никогда не сходились ни на мирной, ни на военной стезе, что фактически делало их союзниками в борьбе с войсковыми формированиями, набранными из рыцарей. Рыцарям, которые так долго тиранили население Европы, теперь приходилось признавать превосходство других в военном искусстве. На победную стезю вставали пехотинцы (и прежде всего лучники) Англии и уроженцы Альп, горожане, скотоводы и земледельцы Швейцарии.

Если войну свести к ее простейшим составным частям, то обнаружится, что существует всего два способа встретить и разгромить противника. Его нужно поражать либо прямым ударом, либо метательным снарядом. В одном случае победители одерживают верх, лично бросаясь на противника и поражая его благодаря своему численному преимуществу, весу, силе, превосходству своего оружия или лучшему владению оружием. Во втором случае они берут верх благодаря такому непрерывному смертельному ливню метательных снарядов, что либо уничтожают противника, либо заставляют отступить, не давая ему приблизиться. Каждый из этих способов может сочетаться с применением самого различного оружия и самой различной тактики и открыт для бесчисленных вариаций. На протяжении истории оба способа попеременно утверждали свое преимущество: в раннем Средневековье явно преобладала тактика рукопашных схваток, в первые века новой эры им на смену пришли метательные средства [и снова это произошло в механизированных войнах XX века].

Английские лучники, швейцарские копейщики и алебардисты представляли эти два крупных вида боевых средств в их простейших, самых первоначальных формах. Посредством одного полагались на возможность отразить атаку противника путем скорой и точной стрельбы. Посредством другого можно было гнать намного превосходившего численностью противника неудержимым ударом и мощным нажимом сомкнутой колонны, ощетинившейся частоколом алебард и копий. Испытанные в схватках с прежде господствовавшей в Европе закованной в броню конницей, оба этих способа оказались достаточными, чтобы обеспечить победу тем, кто их применил. (Английские лучники праздновали победы только в начальной стадии Столетней войны, начиная с Орлеана французы нашли против них контрмеры; Столетняя война была проиграна и Англией, и лучниками. – Ред.) С этого времени вся средневековая военная система претерпела основательные изменения. До сих пор неоспоримое превосходство конной атаки было подвергнуто сомнению, вследствие чего произошла череда удачных и неудачных экспериментов с сочетаниями действий конницы и пехоты, тактики рукопашного боя с тактикой использования метательного оружия. Позже усложненная применением огнестрельного оружия, эта борьба продолжается по сей день.

Швейцарцев XIV и XV веков с большой долей правдоподобия сравнивают с римлянами ранней республики. У швейцарцев, как и у римлян, глубочайший патриотизм сочетается с известной долей меркантильности. У обоих непоколебимая отвага и готовность к высочайшему самопожертвованию соседствовали с жестокостью, презрением и равнодушием к правам и обычаям других. Успешная борьба за независимость вскоре переросла у обоих народов в военную гордыню, породила захватнические и грабительские войны. Как соседи, оба народа были невыносимы из-за своего высокомерия и склонности оскорбляться по малейшему поводу[50]. С противниками оба обращались с преднамеренной и безжалостной жестокостью. Беспощадность, которая представляется чуть ли не простительной у патриотов, до последнего защищающих родную землю, становится жестокостью в агрессивных войнах и достигает вершин бесчеловечности, когда душегубом бывает простой наемник, воюющий за дело, к которому у него нет никакой национальной причастности. Какой бы отвратительной ни была кровожадность римлян, им было далеко до бессмысленной жестокости наемной швейцарской солдатни, проявленной на полях боя в XVI веке[51].

Ни в чем другом мы не найдем большего сходства историй этих двух народов, как в основах их военных успехов. И Рим, и Швейцария в равной мере служат примером того, что хорошая военная организация и разумная национальная тактическая система служат надежнейшей основой неизменных успешных завоеваний. Когда они налицо, сильному государству не требуется непрерывный ряд великих полководцев. Чтобы управлять механизмом войны, который действует почти автоматически и ему редко не удается проложить путь к успеху, достаточно последовательной смены руководства. Избираемые консулы в Риме, избираемые или назначаемые военачальники швейцарских конфедератов не могли вести войска от победы к победе, если бы не системы, которые опыт их предшественников довел до совершенства. Сочетания гибкости, сплоченности и силы в легионе, способности быстро передвигаться и наносить неотразимый удар, присущей швейцарской колонне, было достаточно, чтобы выиграть сражение, не прибегая к выдающимся способностям пославших их в бой военачальников.