Нарушив обыкновение, Насими с сопровождавшими его мюридами, присоединившись к служителям - чернорясникам, пошли в Ущелье Судного дня и собственными ушами услыхали голоса ада. Но доносились они не из-под земли, а из тех могилоподобных впадин, в которых ютились смертники. Мюриды насильно накормили и напоили больных, сознательно отказавшихся от еды и испытывающих адские муки голода и еще более страшные муки жажды среди раскаленных от солнца, пышущих жаром камней. Они провозились с больными в зловонном ущелье до сумерек, и Насими, пытаясь рассеять страшное заблуждение смертников, говорил с ними - с арабами и иудеями на арабском, с персами на персидском и с тюрками на тюркском. "Вы стали жертвами лжи, несчастные!" - говорил он. "Судный день и воскрешение из мертвых - это ложь!" - говорил он. Но больные оставались равнодушны к его словам, смотрели, как глухонемые, а если кто отзывался, то подозрительно и грубо. "Чего ты хочешь? Какая тебе в пас корысть?" - говорили они.
К вечеру мюриды устали до изнеможения. "Здесь царит телесная боль. Какие тут могут быть слова?" - сказали они Насими, и он согласился с ними. Забрав опустошенные бурдюки из-под воды, они устало и безнадежно побрели назад. Насими шел со всеми, но душой оставался внизу, словно бы не Ущелье Судного дня покидал, а весь мир, не чужих и чуждых людей оставлял в их зловонных ямах, а все человечество. Нельзя было оставлять их там, оставить их означало согласиться с бессмысленностью и бренностью бытия, и, прежде чем осознать это, Насими вдруг резко повернулся назад и крикнул на все ущелье: "Эй вы, неведающие, слушайте! Человек может жить вечно! Человек телесно может жить вечно!"
Мюриды, остановившись, с изумлением взирали на него. Ни в учении Фазла, ни в других источниках они подобной мысли не встречали. Откуда у халифа, пленявшего всех силон своего ума, такая нелепая и странная мысль? Не помутился ли у него рассудок?
Растерявшись от неожиданного крика, мюриды смотрели то на Насими, то на выраставшие из земли силуэтам, медленно движущиеся к ним.
"Смерть - это тоже плод ложной веры и невежества! Не ведая о движении и изменениях во вселенной, человек не ведает об изменениях в самом себе..." начал Насими свою проповедь о человеке и вселенной, и мюриды, сознавшиеся потом ему в своих сомнениях, слушали его до утра не менее зачарованно, чем толпа смертников.
... Объясняя, в посольском покое изумленному Ибрагиму причину и природу их выносливости, которую шах назвал нечеловеческой, Насими, в сущности, повторил проповедь, произнесенную некогда в Ущелье ада.
- Если бы человек изучил природу творящих частиц в своем теле, то он, подобно своему творцу - вселенной, и сам бы достиг вечности, - говорил он.
Необычная речь и кипение искр в глазах уже не казались Ибрагиму дьявольщиной, хоть и по-прежнему внушали удивление. Он приказал оказать послам врачебную помощь, и личный лекарь шаха перевязал им раны. Личный тазоносец и личный водолей шаха подали им умыться, после чего принц Гёвхаршах повел их в ярко освещенный множеством свечей в люстрах и шандалах тронный зал. В коридорах по пути их следования кроме телохранителей стояли аскерхасы, и вслед за послами плотно прикрывались двери.
О чем говорилось в ту ночь за закрытыми дверями тронного зала, в летописях нет ни единой строки. Согласно порученной Фазлом строгой секретности и взаимному желанию шаха беседа велась без записей. В сущности, это было продолжение порученного Фазлом намаза перед Высокоименитым, и, по условиям намаза, Ибрагим обязался обеспечить Фазлуллаху и его мюридам безопасность на территории Ширвана; хуруфиты же, в свою очередь, обещали через посредство тайного мюрида Фазла, состоявшего на службе у эмира Тимура, уведомлять шаха обо всех важнейших событиях в стане повелителя, равно как и о настроениях его, укреплять связи шаха с начальником крепости Алинджа сардаром Алтуном и прибывшими к нему на подмогу правителями Шеки, Гянджи Шамхора и Тавуша, а также с аснафом Нахичевани и Карабаха Все это означало подготовку к войне против Мираншаха которую предполагалось начать в окрестностях Алинджи и затем двинуть дальше. В первые же дни войны хуруфиты общали поднять восстание по ту сторону Аракса, дабы свергнуть Мираншаха и посадить на тебризский трон Ибрагима.
После переговоров шах пригласил послов в пиршественный зал, но, отказавшись от угощения, хотя и отведав в знак уважения к союзнику знаменитого ширванского вина "рейхами", поднесенного им в золотых чашах самим шахом они поблагодарили его и тотчас ушли. Как ни слабы они были носче пережитого, в глазах их сверкал блеск большой победы.
После короткой встречи на тайной квартире с мюридами-гасидами мовлана Махмуд и раис Юсиф сели на коней и поспешили к месту укрытия Фазла, чтобы сообщить ему о результатах и вывести наконец из подполья, а Насими в сопровождении группы мюридов, которым Юсиф открыл вновь назначенное место жительства Устада, поехал туда. Одновременно с ними во все ремесленные общины отправились гасиды чтобы сообщить о результатах намаза Сеида Али перед Высокоименитым и порадовать сердца новыми рубаи Насими.
Света от тьмы отделенье - придите узреть.
Правды от лжи отлученье - придите узреть!
В лике моем - озаренье - придите узреть
Бога во мне откровенье - придите узреть!
Эта радостная весть и вместе с тем призыв освободили от напряженного ожидания и беспокойства тысячи людей и знаменовали новый поворот в их жизни.
ОТЛУЧЕНИЕ
7
Путь Насими и мюридов лежал через горы и ущелья, где уже царила весна. В расщелинах шумели бурные потоки, образованные талыми горными снегами, и здесь сильно ощущался запах мяты. На взгорках и перевалах запах полыни перемежался с настоявшимся запахом испепеленных за день весенним солнцем маков. Топот коней по иссохшим, едва приметным "о тьме тропинкам подчеркивал тишину ночи. Позабыв и о пытках в железной клетке, и о беседе с шахом, позабыв даже радость победы, Насими думал сейчас о Фатьме, тоскующей в разлуке с ним, как эти истомившиеся от зноя маки. Время от времени вдруг слышалось ржанье коней, и мюриды, натянув поводья, медленно спускались в ложбину, чтобы снизу разглядеть путников, силуэты которых отчетливо вырисовывались в звездном свете и выдавали в них друзей или врагов. Присохшие повязки отставали при спуске, причиняя страшную боль в растревоженных ранах, но ни боль, ни возможная опасность не могли отвлечь его от мыслей о Фатьме, которая наверняка уже знает о его возвращении из дервишских странствий и вместе с отцом и мюридами едет сейчас, должно быть, в новую резиденцию, где Насими увидит ее.
Несколько лет тому назад тайный мюрид Фазла, сидевший пред очами Дива, как называли хуруфиты эмира Тимура и что в лексиконе их означало "человек-зверь", перехватил послание дервиша-хабаргира, в котором содержались сведения о халифах Фазла, в том числе и о Насими, и переслал в бакинскую резиденцию Фазла. "Насими, - сообщал дервиш-хабаргир, - известный среди тюрков поэт и несчастный влюбленный".
О причинах несчастья дервиш не писал, ибо не мог знать о них. У Насими, как у всех хуруфитов, и счастье, и горе были связаныс учением Фазла.
Согласно учению, утверждающему, что "Фазл есть Хакк", мюриды видели в Фазле весь мир, а в целом мире видели Фазла. По их лексике слово "Фазлуллах" означало науку и достоинство мира, порожденное самим миром и принадлежащее человечеству. Пока человек несовершенен, он отлучен от своего достоинства; по достижении же совершенства он познает, что сотворен вселенной и носит ее в себе, осознает себя как творца. И наступит тогда конец двойственности, разделяющей творца и сотворенного, образуется единство, и человечество станет цельным, как "алиф". И когда человечество станет единым и цельным, как вселенная, исчезнут различия в языке, религии, нравах; воцарится взаимопонимание и братство; не станет гнета и страха, всего, что принижает достоинство человеческое.
Вот почему каждый новый человек, принимающий учение Фазла, являл собой новый шаг на пути к единству, и чем больше мюридов Фазла, тем короче путь. Но путь этот сам порождал свои трудности. Привлечь людей к хуруфизму не составляло большого труда, ибо чем острее разил меч завоевателя, чем тяжелее давил гнет, тем больше людей рвалось из-под него и искало прибежища в учении Фазла. Гнет сам обращался против себя, невежество и мракобесие увеличивали нужду в познании. Но беда заключалась в том, что и в людях, посвятивших себя борьбе за совершенство, проявлялось несовершенство, и на пути к единству вставали преграды, которых не мог преодолеть сам Фазл.
Одной из таких преград, с которой не умел справиться Фазл, было отношение халифов к его старшей дочери, избраннице Фатьме. Халифы-знали, что Фазл, называемый ими "несомненным богом", один из смертных на пути познания, а Фазл-Хакк, заключенный в нем, не имеет возраста и не подвержен смерти. На первом этапе обучения, не подведя еще мюридов к отрицанию ложного "лаилахаиллаллаха", Мухаммеда и его Корана, им говорили, что лицом совершенного человека, которое увидел и полюбил Мухаммед в миг вознесения, было лицо Фазла-Хакка. Человек этот безначален и бесконечен, и когда шейх Фазлуллах уйдет из жизни, его дух перейдет в избранного им человека и будет жить в его теле. А так как избранницей Фазла была его старшая дочь Фатьма, то, следовательно, дух его перейдет в тело Фатьмы, а после ее смерти переселится в тело ее наследника или же в любимого человека, и, таким образом, переходя из поколения в поколение, Фазл-Хакк будет жить вечно. Наследник Фазла поэтому должен быть так же совершенен, как - и сам Фазл, главное же - не допустить ошибки в высшем мериле совершенства - в любви. В противном случае дух Фазла погибнет, а вместе с ним погибнет и мечта о единстве, и воля к борьбе, и человечество погрязнет в темноте и невежестве.
