Владимир Литвиненко - Подлинная история СССР

Свидетельствует офицер 18-й танковой дивизии вермахта, записавший в дневнике: «Несмотря на огромные пройденные расстояния, не было чувства, которое у нас было во Франции, не было чувства, что мы входим в побежденную страну. Напротив — здесь было сопротивление, всегда сопротивление, каким бы безнадежным оно ни было…».

Даже откровенный апологет гитлеровской армии Пауль Карель (псевдоним оберштумбанфюрера СС Пауля Карла Шмидта) в книге «Восточный фронт», описывая первые дни войны, отдает должное стойкости советских солдат: «Немецкие солдаты начинали сознавать, что с таким противником нельзя не считаться… 126-я пехотная дивизия из земли Рейн-Вестфалия, сражаясь бок о бок с солдатами из Шлезвиг-Гольштейна, также на собственном горьком опыте познали силу и стойкость советских войск… То, что эта танковая война в Прибалтике не станет веселой прогулкой, легким блицкригом, встречей профессионалов с дворовой командой, немцы на горьком примере познали уже в первые сорок восемь часов после начала кампании…».

И ещё один факт: за первую неделю войны только в Москве 170 тыс. человек подали заявления о добровольном уходе на фронт.

Во-вторых, народ и армия, к большому сожалению Гавриила Попова, сражались не просто за Родину — Россию, а за социалистическую Родину — СССР. Это вынужден был признать уже в июле 1941 г. адмирал Канарис: «Не все идет по намеченному плану. Увеличиваются признаки того, что эта война не только не вызовет ожидавшийся в России внутренний коллапс, но, напротив, приведет к укреплению большевизма». Это зафиксировало и верховное командование вооруженных сил Германии (ОКВ) в приложении к директиве от 8 сентября 1941 г.: «Впервые в этой войне немецкому солдату противостоит противник, подготовленный не только как солдат, но и как политический противник, который видит в коммунизме свой идеал, а в национал-социализме — своего злейшего врага». И, наконец, это подтверждает статистика: в годы войны только в армии и на флоте в коммунистическую партию вступили 3820 тыс. чел.

На самом деле морально-политическое состояние армии и народа было высоким. В книге «Эпоха диктатур. 1918–1947 гг.» П. Тибо так пишет о моральной атмосфере в СССР: «Единство нации укреплялось перед войной всеми возможными (и невозможными) средствами и было сильно, как никогда, в то время как весь мир, введенный в заблуждение чистками и репрессиями 1936–1938 гг., полагал, что СССР стоит на пороге краха. Только 22 июня 1941 г., когда Гитлер напал на Россию, миру открылась подлинная мощь этой страны».

А вот с необходимым сосредоточением сил и средств, умелым их применением на направлениях главных ударов агрессора, с обученностью личного состава и боевой слаженностью подразделений и частей армии дело обстояло плохо. Несмотря на большие усилия Советского правительства по укреплению в марте — июне 1941 г. приграничных округов, командование этих округов не смогло организовать в своей сфере ответственности эффективную разведку. В результате войсковая разведка не смогла выявить реальный боевой порядок гитлеровских войск, и на направлениях главных ударов немцы имели многократное преимущество (см. табл. 3.1.). При таком превосходстве вермахта степень приведения в боеготовое состояние советских войск, принявших на себя первый удар вермахта, не имела значения.

В целом дело не в репрессиях и несвоевременном приведении войск в полную боевую готовность: Красная Армия значительно уступала вермахту в готовности к войне, и это было обусловлено объективными причинами. СССР в подготовке к войне отставал от Германии примерно на четыре года: Гитлер объявил всеобщую воинскую повинность с 1 марта 1935 г., а экономика СССР дала возможность это сделать лишь с 1 сентября 1939 г. В 1939 г. вермахт насчитывал 4,7 млн. чел., а Красная Армия — в 2,5 раза меньше (1,9 млн. чел.). В течение 1939–1941 гг. численность Красной Армии возросла в 3 раза (с 1,9 млн. чел. на 24.02.1939 до 5,8 млн. чел. на 22.06.1941).

За этот срок просто физически невозможно было подготовить ее к ведению современной маневренной войны с опытнейшим противником — вермахтом. Сталин реалистически, трезво оценивал возможности Красной Армии. На совещании начальствующего состава 17 апреля 1940 года, посвященном обобщению опыта боевых действий против Финляндии, он отмечал: «Культурного, квалифицированного и образованного командного состава нет у нас или есть единицы… Требуются хорошо сколоченные и искусно работающие штабы. Их пока нет у нас… Затем для современной войны требуются хорошо обученные, дисциплинированные бойцы, инициативные. У нашего бойца не хватает инициативы. Он индивидуально мало развит. Он плохо обучен…».

Именно поэтому Сталин стремился оттянуть начало войны: он считал, что Красная Армия будет способна на равных бороться с вермахтом не ранее середины 1942 года. В 1941 г. враг объективно был сильнее, хитрее, искуснее.[25] Но постепенно положение менялось, и к середине 1943 года боеспособность войск противоборствующих сторон выровнялась, а с 1944 года по боевому мастерству и солдаты, и офицеры, и генералы Красной Армии превосходили немецких солдат, офицеров и генералов. По этому поводу немецкий генерал-майор Фридрих Вильгельм фон Меллентин написал он в своем известном труде «Бронированный кулак вермахта»: «В ходе войны русские постоянно совершенствовались, а их высшие командиры и штабы получали много полезного опыта, изучая опыт своих врагов и немецкой армии. Они научились быстро реагировать на всякие изменения обстановки, действовать энергично и решительно. Безусловно, в лице Жукова, Конева, Ватутина и Василевского Россия имела высокоодаренных командующих армиями и фронтами…»

А 16 марта 1945 года Й. Геббельс напишет в своем дневнике: «Я сообщаю фюреру о представленной мне для просмотра книге генштаба о советских маршалах и генералах, добавляя, что у меня сложилось впечатление, будто мы вообще не в состоянии конкурировать с такими руководителями. Фюрер полностью разделяет мое мнение…» (курсив мой. — В. Л.).

Пресловутый писатель Виктор Суворов (он же — мерзкий предатель и перебежчик Владимир Резун) в книге «День „М“» утверждает, что Сталин мог предотвратить Вторую мировую войну, объявив, что Советский Союз будет защищать польскую территорию как свою собственную. При этом Резун ссылается на аналогичное заявление Советского правительства в 1939 году относительно защиты территории Монгольской Народной Республики: «Советский Союз официально заявил: „Границу Монгольской народной республики мы будем защищать, как свою собственную“ („Правда“, 1 июня 1939 года). …Именно так мог поступить Сталин и на своих западных границах: официально и твердо заявить, что нападение на Польшу превратится в упорную и длительную войну, к которой Германия не готова…».