Конечно, Сталин не мог пренебрегать вероятностью укрепления сторонников Троцкого в аппаратах управления и на происки оппозиции ответил адекватно. 8 октября ЦК РКП(б) принял важное постановление о порядке подбора и назначения всех руководящих партийных и государственных работников снизу доверху.
В соответствии с этим решением были созданы семь комиссий, которые занялись пересмотром состава работников в структурах промышленности, хозяйственных, административных и советских органах. В списки лиц, подлежащих назначению, вошли должности от руководителей предприятий и начальников главков до членов Совнаркома, ВЦИК, ЦИК СССР, членов президиумов и коллегий наркоматов.
Любому обществу всегда не хватает действительно деловых людей. И «пугавшее» советского обывателя понятие «номенклатура», от латинского nomenclatura — перечень, список имен, в практике деятельности государства имеет не только контрольную, но и организационную функцию. Это заслон проходимцам с улицы, случайным людям, приходящим к власти и постам на ажиотаже предвыборной демагогии; лишь претендентам на полезную деятельность.
Впрочем, и в «несоветском» обществе ни один уважающий себя предприниматель никогда не возьмет на работу случайного человека, не удостоверившись в рекомендациях о его профессиональной пригодности. Но в то непростое время, при остром кадровом голоде, предварительное рассмотрение и коллегиальное утверждение лиц, назначаемых на руководящие должности, становилось деловой стороной той же демократии; мерой, носившей действительно коллективный характер.
Троцкий болезненно воспринял эти организационные шаги Сталина. Выдержав паузу и приведя к знаменателю свои неудачи, он возобновил свои атаки, выступив 11 октября с «презентацией» своей брошюры «Новый курс».
Теперь он уже не призывал к милитаризации жизни в стране, а назвал главной угрозой «опасность консервативно-бюрократической фракционности». Похоже, что, помимо простуды на охоте, он приобрел еще и фурункул, а как известно, «можно играть хоть со сломанным позвоночником, но с фурункулом — никогда».
Видимо, находясь еще под впечатлением недавнего общения с врачами, он использовал в своем опусе медицинскую терминологию: «Вывод только один: нарыв надо вскрыть и дезинфицировать, а кроме того, и это еще важнее, надо открыть окно, дабы свежий воздух мог лучше окислять кровь».
«Окислять кровь» Троцкий решил направленно, нажимая на амбиции «новичков» в партии и противопоставляя их «старым кадрам». Фраза из его брошюры: «Молодежь — вернейший барометр партии — резче всего реагирует на партийный бюрократизм», — стала почти крылатой.
Ее многообещавшую тонкость полнее всего оценили партийцы в студенческой среде. В московских учебных заведениях начались яростные дискуссии между троцкистами и приверженцами ЦК. Микоян, прибывший в конце ноября из Ростова, с удивлением обнаружил, что в Московском университете «с утра до позднего вечера, с небольшим перерывом... проходили очень шумные и бурные, иногда беспорядочные выступления... Сторонников линии ЦК среди выступавших было очень мало... Нападки же на линию партии были весьма резки».
Сразу после этого собрания он зашел на квартиру Сталина и, делясь впечатлениями от увиденного, с возмущением заявил, «что в столице нет Московского комитета партии, все пущено на самотек», а ЦК «самоустранился от фактически уже начавшейся дискуссии и тем облегчает троцкистам возможность запутать неопытных и добиваться легких побед».
К удивлению Микояна, Сталин выслушал его с поразительным спокойствием. Он сказал, что «особых оснований для волнений нет». При этом он сослался на проведенные Политбюро «два частных совещания с Троцким» по вопросам хозяйственного и партийного строительства, не вызвавшим «серьезных разногласий», и на создание комиссии для выработки согласованной резолюции ЦК и ЦКК «О партстроительстве».
Сталин пояснил: «Мы добиваемся, чтобы и Троцкий проголосовал за эту резолюцию. Единогласное принятие в Политбюро такого решения будет иметь для партии большое значение и, возможно, поможет нам избежать широкой дискуссии, которая крайне нежелательна».
Насущные заботы не давали ему возможности отвлекаться на второстепенные вопросы. Для него было важно определить политическую линию на высшем уровне руководства, и суета вокруг темы о партийной «демократии» его в этот момент мало тревожила.
И все-таки, проявив внешнее спокойствие, Сталин не пропустил полученную от Микояна информацию мимо сознания.
Он не стал откладывать проблему в долгий ящик. С присущими ему решительностью и деловитостью он сразу раздал поручения. По воспоминаниям Лазаря Кагановича, он «предложил немедленно вызвать в ЦК секретарей МК».
Выслушав их, Сталин обратился к первому секретарю московского комитета: «Вы, товарищ Зелинский, хотя и занимаете правильную линию в борьбе с троцкизмом и всеми оппозиционерами, но вы слабо организуете бой ленинизма с троцкизмом... Немудрено, что троцкисты захватили ряд ячеек. Этак они могут захватить и районы, как это случилось в Хамовническом районе. Вам нужно круто изменить весь стиль и практику работы МК. Нам, Секретариату ЦК, необходимо вплотную заняться Москвой».
В помощь московским секретарям было решено послать Кагановича. Оставшись с ним после совещания, Сталин посоветовал: «Вы там дипломатию не разводите, а берите дело в свои руки. Удобнее всего вам сейчас засесть в Агитпропе (отдел агитации и пропаганды. — К. Р.), поскольку там никакого руководства нет... Организуйте в первую очередь идейное наступление на распоясавшуюся оппозицию в тех ячейках, которые они сумели захватить, пользуясь ротозейством большевиков, не сумевших собрать силы для отпора. Свяжитесь не только с районами, но и с ячейками».
Меры, принятые Сталиным, оказались эффективными. При его прямом участии была разработана программа «наступления на троцкистов». Для проведения стихийно возникшей дискуссии были привлечены лучшие силы пропагандистов, большевиков с дореволюционным партийным стажем. Навязанная партии оппозицией дискуссия обернулась для ее инициаторов поражением. Результаты не замедлили проявиться. «Можно без преувеличения сказать, — пишет Каганович, — что старые большевики оказали неоценимую помощь партии, ЦК, МК в разгроме троцкистов в Московской организации».
Генеральный секретарь и сам принял участие в начавшейся полемике. Он не терял уверенности и 2 декабря в выступлении на расширенном собрании Краснопресненского районного комитета РКП(б) отметил, что «дискуссия — признак силы партии... признак подъема ее активности».
Опытный политик, в проводимой кампании он сделал безошибочный и даже изящный ход. Выступая против троцкистов, он не только не стал оспаривать необходимость демократизации партийной жизни, а призвал проводить ее еще более активно. Против фрондирующей оппозиции он умело обернул ее же оружие.
Он указал, что одна из причин «недочетов» состоит в «пережитках военного периода» и в чрезмерной «милитаризованности» партии. «Необходимо, — говорил он, — поднять активность партийных масс, ставя перед ними на обсуждение все интересующие вопросы... обеспечивая возможность свободной критики всех и всяких предложений партийных инстанций».
Это не было хитростью. Демократизация партии совершенно не противоречила его задачам и целям. Наоборот, и он пошел еще дальше: высказав мысль об организации системы «постоянно действующих совещаний ответственных работников всех отраслей работы — хозяйственников, партийцев, военных, ...чтобы на совещании ставились вопросы, какие оно найдет необходимым поставить».
Более того, он предложил вовлечь в круг вопросов производственных ячеек весь комплекс дел предприятий и трестов, привлекая к их обсуждению и беспартийных. Демократизацию Сталин рассматривал не как свободу дискуссий для кучки обиженных в отстаивании групповых разногласий. Он видел в ней способ привлечения широких масс к действительному управлению производством и общественной жизнью.
Это был призыв к творчеству масс. Он осуществил совсем иной замысел, имевший противоположные цели тем, на которые рассчитывали его оппоненты. Вместе с тем Сталин не забывал и главных действующих лиц, представлявших себя в образе «защитников» демократии, — вождей оппозиции.
15 декабря «Правда» опубликовала его статью, имевшую необычно длинное название: «О дискуссии, о Рафаиле, о статьях Преображенского и Сапронова и о письме Троцкого». В ней он с сарказмом указал «кто есть кто» из новоявленных «демократов».
Сталин подкреплял свою аргументацию не просто словами, а фактами. «В рядах оппозиции, — отмечал он с сарказмом, — имеются такие, как Белобородов, «демократизм» которого до сих пор остался в памяти у ростовских рабочих; Розенгольц, от «демократизма» которого не поздоровилось нашим водникам и железнодорожникам; Пятаков, от «демократизма» которого не кричал, а выл весь Донбасс; Альский, «демократизм» которого всем известен; Бык, от «демократизма» которого до сих пор воет весь Хорезм».
