Теперь обоим депутатам, подробные отчеты которых сохранились в венецианских государственных архивах, оставалось только уехать. Но Бонапарт еще не все сказал им. Его гнев утих. Теперь он предложил им остаться на обед и во время трапезы, которую послы в своих отчетах охарактеризовали как incommodissima (неудобнейшая), подверг их допросу, порой издевательскому, порой откровенно враждебному. Он расспрашивал о Совете десяти, о государственных обвинителях, о тюрьмах и пытках, о канале Орфано (где в Средние века республика тайно избавлялась от неугодных) и. как они написали, «о прочих предметах, с помощью которых французы собирались обесславить или дискредитировать наше правительство, против чего мы протестовали, заявив, что праведным бояться нечего и народ их любит». По окончании обеда последовала еще одна тирада, и только потом несчастной паре позволили удалиться.
На следующее утро они отбыли в Венецию, но на пути их встретил курьер с новой депешей от синьории, такой неприятной, какой они не могли себе даже представить. Начиналась она описанием деталей случая с «Освободителем», о котором они узнали впервые, а заканчивалась требованием провести с Бонапартом новую встречу и рассказать ему венецианскую версию этих событий. Депутаты еще находились под впечатлением от вчерашней встречи, поэтому им можно простить несколько вольную интерпретацию правительственных указаний. Они решили передать эти новости письменно. Через два часа им пришел ответ:
Господа!
Я с негодованием прочел ваше письмо, касающееся убийства Ложье, и нахожу его — за исключением тех мест, где вы проводите параллели из истории современных государств — возмутительным потоком лжи, с помощью которой ваше правительство пытается оправдаться.
Я не могу поверить вам, господа, поскольку ваш сенат пропах французской кровью. Когда в моих руках окажутся адмирал, приказавший открыть огонь, командир крепости и обвинители, руководящие городской полицией, я выслушаю их оправдания. А вас я попрошу самым кратчайшим путем убраться из континентальной Италии.
Однако, господа, если в депеше, которую вы получили, есть еще что-нибудь, что касается случая с Ложье, вы можете предстать передо мной.
Бонапарт
С содроганием, они предстали. Последовал новый поток обвинений. Генерал кричал, что он уже принес свободу многим народам, а теперь он идет, чтобы разбить оковы народа Венеции. Он знает, что правительство находится в руках кучки нобилей, а Совет восьмисот (!) так и не собрался за последние три недели. (И Дона, и Джустиниани жаловались, что он ничего не знает и знать не хочет о делах Венеции.) Если республика желает избежать гибели, продолжал он, этих нескольких, которые злоупотребляют своей властью и насаждают враждебное отношение к Франции, следует объявить вне закона. Депутаты в отчаянии неосторожно заметили, что республика может «предоставить возмещение как-нибудь иначе», но это вызвало только новую волну нападок. Все богатства Перу, гремел он, не удержат его от мести за своих людей.
Оба венецианца понимали, что тут уже ничего не скажешь. Собрав остатки достоинства, в страхе и печали, они удалились.
Когда до Венеции дошел отчет о первой встрече Дона и Джустиниани с Наполеоном, дож Манин и синьория уже знали, что республика обречена. Война была неизбежна, дальнейшие переговоры невозможны, terra firma уже потеряна, и единственная надежда избежать уничтожения состояла в том, чтобы покориться завоевателю. Его требования были просто ужасны — не больше, не меньше, чем отречение всей олигархии, отмена конституции, действовавшей более тысячи лет, и введение демократии. Фактически, требовалась революция, но революция, привнесенная сверху, теми, кто оказывался ее основной жертвой, то есть самоубийство государства.
Но как должно было совершиться это самоубийство? Его нельзя оформить конституционно, через сенат, где подобное предложение встретит жестокое сопротивление. Обсуждение займет многие дни, а французы появятся в лагуне гораздо быстрее. Обсуждения все равно не избежать, а нужно ли считаться с конституцией в вопросе ее отмены? Сенат собрался 29 апреля, чтобы принять ряд формальных решений, не имеющих особенной важности. Когда решения приняли, сенат обычным порядком закрыл заседание, чтобы больше уже не собраться никогда.
На следующий день, ближе к вечеру, дож собрал особое совещание. Кроме него и шести его советников присутствовали трое глав кварантии, все старейшины, в том числе, трое прикрепленных к совету, трое глав Совета десяти и трое общественных обвинителей. Хотя принятие решений таким составом было совершенно неконституционно, его 42 участника представляли все структуры исполнительной власти правительства, то есть авторитет его был весьма значителен. Никто не надел должностных мантий. Все участники совета оделись в черное, и Черный совет (Consulta Nera), как его прозвали, стал единственным органом власти в последние дни Республики.
Однако Большой совет еще существовал, его 1169 членов еще представляли собой политическую силу в республике. Его нельзя было игнорировать так же просто, как сенат, поэтому первым решением Черного совета было собрать Большой совет следующим утром на чрезвычайное заседание, на котором дож должен официально изложить ультиматум Бонапарта и выслушать предложения. Черный совет еще спорил, уточняя формулировки, когда внезапно пришла депеша от Томмазо Кондульмера. Он писал со своего флагмана, стоявшего возле Фузины, что первые французские солдаты уже прибыли на берега лагуны и теперь размещают перед самым городом тяжелые пушки. Эта новость произвела эффект разорвавшейся бомбы. Среди общего оцепенения одни впали в панику, другие рыдали. Франческо Песаро — один из самых храбрых и суровых приверженцев жесткой линии в отношении Франции — открыто объявил о своем намерении бежать в Швейцарию. Сам дож подавал не лучший пример, расхаживая взад-вперед по комнате, воздевая руки и повторяя слова, которые потом не мог себе простить до конца своих дней: «Sta notte no semo sicuri neanche nel nostro letto».[328]
Но эта ночь прошла без происшествий, а на следующее утро, 1 мая, когда собрался Большой совет, Дворец дожей хорошо охранялся арсеналотти и далматскими войсками. Дож Манин, «смертельно бледный, со слезами, бегущими по щекам»,[329] занял место на кафедре, так встревожив аудиторию своим эмоциональным и физическим состоянием, что боялись, сможет ли он закончить свою речь. Затем, грустно и просто, он описал положение, в котором оказалась Венеция, и предложил через двух депутатов, Дона и Джустиниани, передать Бонапарту, что все политические узники будут отпущены и все, кто поднял руку на французов, будут наказаны. Затем уполномочил депутатов обсудить изменения конституции, которых требовал генерал.
Дож не мог знать, что к тому времени, как они приняли это решение 598 голосами против семи, при 14 воздержавшихся, оба депутата уже возвращались назад, в Венецию. А также и того, что в тот же день Бонапарт издал манифест о 15 пунктах против враждебной Венеции — большинство из них искажало действительность — и официально объявил Венеции войну. В то же время он послал своему представителю в городе Лаллеману инструкции, в которых предписывал немедленно покинуть город, оставив хитрого, вечно интригующего секретаря Вийетара в качестве поверенного в делах. Командующим французскими войсками в Италии были направлены другие приказы — рассматривать всех венецианцев как врагов и уничтожать или сбрасывать изображение льва святого Марка, где бы оно не встретилось.
Дальше катастрофические события разворачивались быстро. 9 мая Вийетар выдвинул ультиматум, провозгласив более детально, чем раньше, требования Бонапарта. Требования были следующими.
Граф д'Антрэг, считавший себя послом Людовика XVIII, но никогда таковым не воспринимавшийся в Венеции, должен быть арестован и освобожден только после того, как все его бумаги будут переданы парижской Директории.
Тюремные камеры pozzi и piombi, расположенные, соответственно, на нижнем этаже (над уровнем воды) тюрем и на верхнем этаже, под свинцовой крышей Дворца дожей должны быть открыты для народной инспекции после того, как из них выпустят последних троих политических заключенных.
Дела всех остальных заключенных надлежит пересмотреть, смертную казнь отменить.
Далматские войска разоружить и распустить.
Патрулирование города доверить командам, находящимся в подчинении специально созданного комитета, возглавляемого генералом Салимбени, бывшим главнокомандующим венецианскими силами на terra firma, и другими людьми, известными своими демократическими взглядами.
На пьяцце Сан-Марко следует установить «дерево свободы».
Необходимо учредить временный муниципалитет из 24 венецианцев, которых впоследствии заменят делегаты из городов terra firma, Истрии, Далмации и Леванта.
