Теперь все ждали, что же предпримет Советский Союз для расстройства сговора империалистических сил против страны социализма.
…Помню один из субботних вечеров в августе. Мы сидели с пресс-атташе нашего посольства в бюро ТАСС у открытого окна, выходящего на тихую Клюкштрассе. С улицы в комнату врывались звонкие голоса детей и звяканье запоров закрывающихся на ночь магазинов. От Нолендорфплац несся мелодичный перезвон колоколов. Только что приобретенный мной «Телефункен» передавал из Москвы веселые волжские песни.
Предвечерняя идиллия была вдруг грубо нарушена — под нашими окнами застучали кованые солдатские сапоги, а затем заскрежетали гусеницы танков. Клубы бензинового перегара заполнили комнату. Немецкая воинская часть во всем снаряжении проходила по нашей улице.
— Проклятые авантюристы, и когда только они сломают себе шею, — сказал я, захлопывая со злостью окно.
— Надо владеть своими чувствами, — сказал нравоучительно мой собеседник, — тебе приходится вращаться среди немцев, и такие настроения могут помешать работе.
Затем он сообщил, что в ближайшее время, очевидно, произойдет поворот в советско-германских отношениях. Англия и Франция, рассказывал пресс-атташе, намеренно затягивают в Москве [политические] переговоры, не желают брать на себя обязательства на случай агрессии и ведут себя неискренне. Они до сих пор не прислали в Москву делегацию для ведения военных переговоров, очевидно, из-за боязни обострить свои отношения с Германией. Советское правительство в таких условиях обязано позаботиться о том, чтобы не дать англичанам и французам натравить на нас Гитлера. В связи с этим не исключена возможность заключения советско-германского договора о ненападении.
Признаться, все эти вести произвели на меня ошеломляющее впечатление.
Я все больше углублялся в смысл сказанных слов. Надо было принимать в расчет вопросы большой политики. Действительно, назревала опасность заключения соглашения Германии с Англией и Францией, сговора стран Европы против Советского Союза.
Когда мой друг сообщил затем о начавшихся уже переговорах между СССР и Германией и о том, что в ближайшее время Риббентроп выедет в Москву, я весь вечер находился под впечатлением важных надвигающихся событий, свидетелем которых я становился».
Попытаемся проанализировать сказанное. Во-первых, Риббентроп приехал в Москву 23 августа 1939-го. Во-вторых, военные переговоры в Москве с делегациями Англии и Франции начались в субботу, 12 августа. Таким образом, «один из субботних вечеров в августе» до 12 августа остается только в одном варианте — суббота 5 августа. Но тогда получается, что советская сторона еще до начала переговоров с Англией и Францией уже вела некие переговоры с немцами, в планах которых был приезд Риббентропа в Москву. И пресс-атташе советского посольства был в курсе этих событий. И получается, что он даже заранее знал о том, что военные переговоры в Москве с Англией и Францией скорее всего закончатся неудачей. Но при этом может возникнуть вопрос: так только предполагалось, что эти переговоры закончатся неудачей или это было заранее запланировано? Предложение их начать СССР выдвинул в субботу, 23 июля 1939-го. До субботнего вечера 5 августа оставалось 13 дней. Причем в Москве должна была быть информация о немецких планах подготовки войны с Польшей, в том числе и из сообщений Рихарда Зорге, опубликованных в сборнике «СССР в борьбе за мир накануне Второй мировой войны (сентябрь 1938 — август 1939)» (Москва, 1971). В частности, Зорге сообщал:
«Завершение подготовки Германии к войне против Польши приурочено к июлю-августу… Весь этот проект встречает в Берлине лишь одну оговорку. Это — возможная реакция Советского Союза».
А в среду, 9 августа, сам Астахов послал в Москву телеграмму о немецких приготовлениях:
«В связи с усилением кампании по вопросу о Данциге напряжение здесь возросло. Это чувствуется в прессе и в беседах с дипломатами, которых я видел сегодня на приеме у боливийского посланника. Положение сравнивают с прошлогодним предмюнхенским периодом. Немцы открыто распространяют слухи (правда, через неответственных лиц) о предстоящей расправе над Польшей в течение нескольких дней и уверяют, что Англия не вмешается».
Или телеграмма советского военно-воздушного атташе в Англии в Генштаб РККА 12 августа 1939-го (в день начала военных переговоров в Москве с Англией и Францией):
«По проверенным данным, Германия проводит военные приготовления, которые должны быть закончены к 15 августа. Призыв резервистов и формирование частей резерва проводятся в широком масштабе и замаскированно. 15 августа ожидается издание приказа «Шпаннунг» по всей Германии. Подготавливается удар против Польши силами 1-й армии — 2, 3, 4, 8,13, 17 и 18-м армейскими корпусами и бронедивизией, ориентированными на восток. На западе проводятся только оборонительные мероприятия… И. Черный».
Но информация о немецких планах войны с Польшей должна была поступать раньше. Причем сами поляки вполне серьезно относились к угрозе со стороны немцев, в том числе из расшифровок немецких сообщений, зашифрованных с помощью машинки «Энигма». В Польше смогли вскрыть ее устройство и разработали методику расшифровки. Но в середине лета 1939 г. руководитель польского Генштаба генерал В. Сташевич принял решение передать всю наработанную польскими криптологами информацию французам и британцам. Передача состоялась в лесу Пыры около Варшавы 25–27 июля 1939-го в рамках специальной конференции. После начала войны польские криптографы были эвакуированы во Францию и Англию. Судьба французской группы оказалась сложной и трагической. В Англии в нескольких невзрачных домиках на территории поместья Блетчли-Парк (кодовое название — «Станция X») в Бакингемшире была создана сверхсекретная правительственная школа кодов и шифров. В частности, из этого канала информации в начале 1941-го Черчилль получил сведения о подготовке немецкого нападения на СССР. Но это уже другая тема.
А тогда, в середине лета 1939-го, Сталин вполне был в курсе желания Гитлера начать войну с Польшей. Еще он знает, что Гитлеру надо как-то получить информацию о позиции СССР на такое событие. Желательно, нейтральное. А еще лучше конкретно договориться. Но за договор, как правило, платят. То есть можно поторговаться. И в этих условиях Сталину остается выбрать, что лучше — подыграть Англии и Франции? Или договориться с Гитлером? Но если Гитлер (с его слов) решил договориться со Сталиным осенью 1938-го, то товарищ Сталин условия для договора с немцами начал готовить еще с весны 1938-го (после аншлюса Австрии). Об этом можно судить и по замене посла, и по началу подготовки специалистов по прессе (Филиппова). И не только. В 1939-м в переговорах между советскими и немецкими представителями все чаще звучала мысль, что между двумя странами как бы нет противоречий в международной политике. Но процесс улучшения советско-германских отношений наметился в ноябре 1938-го. А между прочим, особенно до ноября 1938 г. серьезное «противоречие» между СССР и Германией очень даже существовало — в виде войны в Испании (которая окончательно закончилась 30 марта 1939-го). Так вот, видимо, здесь имеет смысл вспомнить, что прощальный парад интербригад состоялся в Барселоне 15 ноября 1938 г. К покидающим Испанскую республику бойцам с пламенной речью обратилась Долорес Ибаррури. Но чтобы этот парад состоялся, надо было провести определенную предварительную работу. В частности, надо было придумать саму идею плана вывода иностранных волонтеров из Испании. А потом его согласовать. Так вот, он был разработан международным Комитетом по невмешательству. Советским представителем в нем был Иван Михайлович Майский. Он согласился с планом вывода добровольцев 27 мая 1938-го. И нарком Литвинов объявил, что СССР будет только рад уйти из Испании на условии «Испания для испанцев». А 17 июня 1938-го в «Правде» Илья Эренбург предложил протянуть «руку примирения» фалангистам, которых он назвал «испанскими патриотами»…
Но более подробный обзор действий Сталина в Европе в 1938 г. — это тоже отдельная тема. Речь не только о подробностях ухода из Испании. Не все еще выяснено по советскому участию в немецко-чехословацком конфликте. А в текущем разговоре пора вернуться в август 1939-го. И обсудить еще один вопрос: а была ли речь Сталина на пленуме 19 августа (о которой написало агентство «Гавас»)?
Предыдущее обсуждение (выше) показывает, что и 19 августа 1939-го могло состояться какое-то совещание с участием членов Политбюро. Но так как Сталин, Ворошилов и Молотов были вполне в курсе ведущихся мероприятий, то необходимости в особой «разъясняющей» речи Сталина не было. Но одна международная проблема все же оставалась. О ее сути неплохо написал Иван Филиппов в разделе своих мемуаров под названием «Замешательство среди врагов и друзей»:
