также можно рассматривать как показатель его враждебности к Литве. Василий Калика ладил с Калитой и в 1335 г.: «князь великый позва владыку къ себѣ на Москву,
на честь… и владыка Василiй, бывше на Москвѣ, много чести видѣлъ» [1721].
После смерти Ивана Даниловича Василий был сторонником приглашения на новгородский стол Симеона Гордого, ненавистного новгородским боярам, но о котором говорилось, что его любили смерды [1722].
Именно в это время окончательно оформилось тяготение черных людей Новгорода, Торжка, Брянска, Костромы, Нижнего-Новгорода к сильной власти московского князя, в котором они хотели видеть защитника от боярского насилия. Таким образом, московская ориентация Василия лишний раз подчеркивает его демократические устремления, так же как борьба Моисея с Москвой вытекает из интересов представляемой им боярской стороны.
Столь же противоположны оба архиепископа и во внутренних новгородских делах. Позиция Василия Калики вполне определилась в связи с событиями 1342 г. Убийство боярина Луки Варфоломеевича в Заволочье было сигналом к восстанию черных людей: «И услышано бысть въ Новѣгородѣ, и оскорбишася о немъ [Луке] черныя люди, и возсташа на посадниковъ» (курсив наш. — Б.Р.) [1723].
Посадники Федор Данилович и Ондреян бежали в Копорье. Сын убитого Онцифор Лукич требовал суда над Федором. Здесь на сцену выступает владыка Василий, которому удалось вернуть беглецов в Новгород. Федор Данилович успел созвать вече на Ярославовом дворище; Онцифору пришлось созвать второе вече у Софийского собора.
Владыка Василий был послан Онцифором для переговоров на Торговую сторону, но происшедшее сражение прервало его дипломатическую миссию. Онцифор Лукич бежал, а Василию удалось предотвратить дальнейшее преследование его сторонников, среди которых мы вправе предполагать черных людей, возмущенных убийством отца Онцифора, Луки. Василий действовал совместно с наместником московского князя [1724]. Василию был отдан на воспитание княжич Михаил, сын Александра Тверского. Любопытно, что Василий воспитал его так, что он «боляромъ не потакаше» [1725], за что и пользовался любовью народа.
Нам неизвестна позиция Моисея в 1342 г., но в другое время он явно обнаруживал симпатии к людям, враждебным группировке Василия и Онцифора (группировке, за которой мы вправе сохранить название демократической). Примерами могут служить Семен Судаков, союзник посадника Федора, и посадник Андреян [1726]. Возможно, что и вторичный уход Моисея с кафедры в 1359 г. как-то связан с событиями, вылившимися, в конце концов, в восстание, во время которого «бояр многыхъ били и полупили и хламиды съ нихъ драли» [1727].
Интересно отметить, что оба «добровольных» ухода Моисея с архиепископской кафедры совпали с назначением на его место лиц, противоположных ему как по своим политическим убеждениям, так и по церковной политике. В 1331 г. его заменил Василий Калика, материал о котором приведен выше, а в 1359 г. (в год восстания) его места занял «шестник» Алексей, попустительствовавший стригольникам (и даже покинувший кафедру в год их казни), более близкий по своей политике к Василию.
Моисей известен и своими выступлениями против еретиков.
Итак, Моисей предстает пред нами как богатый боярин, враждебный черным людям Новгорода, враждебный вольномыслящим еретикам-стригольникам, враждебный московскому великому князю, в котором видели свою опору городские низы. Если его второй уход, отдаленный на 35 лет от первого вступления на кафедру, можно еще объяснить тем, что ушел «немощи деля своея», то в 1330 г. он находился в расцвете сил и уступил кафедру Василию едва ли по своей воле.
Кузьмодемьянский поп, Василий Калика, став главой не только новгородской церкви, но всей новгородской республики, оказался на этом посту выразителем интересов третьего сословия, интересов «черных людей» новгородского посада. Все это придает некоторую убедительность нашему предположению, что Василий был ставленником одной из ремесленных корпораций Новгорода — кузьмодемьянского братства кузнецов. Ремесленники-металлисты обычно более других специальностей обнаруживают корпоративные связи.
Среди политических деятелей Новгорода Василий стоит не совсем одиноко: столетием раньше «простая чадь» поставила рядом с архиепископом двух мужей, один из которых был известный нам Микифор «щитник», т. е. опять-таки связанный с кузнечным делом [1728]. В XIV в. с Василием Каликой можно сближать архиепископа Алексея, выходца из среды софийских клирошан, среды, считаемой исследователями наиболее восприимчивой к демократическому вольнодумству ересей. Наличие в составе кузьмодемьянского братства широко образованного путешественника и выдающегося писателя интересно как показатель известной притягательной силы у самого братства. Продвижение же своего кандидата (может быть после 8 месяцев борьбы) на пост архиепископа свидетельствует о той важной роли, какую играли объединения черных людей в политической жизни государства в XIV в. [1729]
Один дополнительный штрих к облику Василия Калики дают нам былины Новгородского цикла.
Неоднократно отмечалось, что эти былины в синтетических образах отражают напряженную классовую борьбу в Новгороде XIII–XV вв. Особенно это относится к былине о Ваське Буслаеве, в которой богатому удалому молодцу Ваське противопоставлены посадские мужики и «старчище-пилигримище», пытающийся остановить буйствующую дружину молодого боярина.
В. Келтуяле принадлежит интересная гипотеза: в «старчище-пилигримище», у которого на голове шляпа земли греческой, а в руках каличья клюка, он видит Василия Калику [1730].
Ничто не противоречит этому допущению: «пилигримище» является синонимом «калики», действия владыки Василия в 1342 г. (когда он был, очевидно, уже не молод) [1731], очень напоминают былинного героя.
Симпатии Василия и «старчища-пилигримища» лежат на стороне черных посадских людей. Если это допущение верно, то интересно, что исторической канвой для былины послужила деятельность именно архиепископа Василия, современника и участника бурных событий XIV в.
Итоги данной главы могут быть сведены к следующим положениям:
1. Прямых указаний источников на существование в русских городах XIV–XV вв. ремесленных корпораций с оформленными уставами в нашем распоряжении нет.
2. Источники последующей эпохи (XVI–XVII вв.) содержат ряд разрозненных данных об элементах цехового строя в русских городах. Нередко эти элементы находятся уже в стадии разложения, что может свидетельствовать об известной длительности их предшествующего развития.
3. Общая обстановка развития городского ремесла (степень дифференциации, техническая оснащенность, участие ремесленников в городском самоуправлении, ожесточенная классовая борьба) позволяет сопоставлять наиболее крупные русские города XIV–XV вв. с городами Западной Европы, для которых на этом этапе характерно развитие ремесленных корпораций.
4. Внешними признаками западных средневековых цехов в ранний период их развития были:
а) церкви, построенные в честь покровителя данного ремесла;
б) пиры и праздники, на которых обязаны были присутствовать нее члены цеха.
5. Розыски косвенных данных о русских средневековых корпорациях позволили установить:
а) существование христианских покровителей кузнечного дела (Кузьма и Демьян);
б) наличие кузьмодемьянских церквей в городах XII–XVII вв.;
в) расположение церквей во имя покровителей кузнечного ремесла в кузнецких слободах XIV–XVII вв.;
г) существование в Новгороде в XIV в. пиров-братчин, посвященных Кузьме и Демьяну;
д) предположительно устанавливается участие в XIV в. представителя кузьмодемьянского братства кузнецов в управлении городом (владыка Василий Калика 1331–1353 гг.).
