особую молитву: «Соблюди, Господи, старосту братчины сей».
Псковская Судная Грамота еще раз возвращается к судебной правоспособности братчин. В приведенной выше статье рядом с пировым старостой действуют и рядовые члены пира-братчины [1705], но в ст. 113 эта же мысль выражена в более категорической форме: «А братьщина судить как судьи» [1706].
Данную статью можно понимать двояко: во-первых, как право производить судебное разбирательство непосредственно во время пира и, во-вторых, как право собственной юрисдикции не случайно пирующих вместе гостей, а какой-то более или менее оформленной корпорации.
М.К. Рожкова и А.И. Яковлев, следуя за более ранними исследователями, имели в виду первое значение и считали юрисдикцию братчин пережитком язычества [1707].
Мне представляется маловероятным, чтобы пьяным участникам пира было предоставлено право (и притом без всяких ограничений), судебного разбора дел, возникших под воздействием хмеля. Отметим, что Судная Грамота ничем не ограничивает компетенцию братчинного суда; это было бы совершенно непонятно, если бы мы понимали под братчиной простую пирушку. О конфликтах на пиру Судная Грамота говорит не раз (ст. ст. 27, 80, 114), но она особо выделяет деревенские пирушки (в волости на пиру), ни разу не называя эти пирушки братчинами. Я склоняюсь ко второму решению вопроса о братчинном суде и считаю, что ст. 113 Псковской Судной Грамоты, говорящая о самостоятельной юрисдикции братчин, является параллелью западному средневековому законодательству, признающему право суда за ремесленными и купеческими городскими корпорациями. В пользу этого взгляда говорит и постоянный замкнутый состав братчин, и наличие внутри них особой администрации — старост, — и неограниченность братчинного суда, и иммунитет братчин в отношении представителей власти.
Время включения статьи о братчинном суде в кодекс псковских законов должно быть связано с эпохой расцвета городских братчин, а такой эпохой мы вслед за М.Н. Сперанским считаем XIV век, век упоминания «обчин» в летописи и создания легенды о кузьмодемьянской братчине.
Свои поиски внешних признаков ремесленных корпораций в средневековой Руси мы начали с патрональных церквей и кончили их совместными пирами. В обоих случаях поиски увенчались некоторым успехом: нам удалось найти кузьмодемьянские церкви, предположительно связываемые с корпорациями кузнецов, и братчины (в их числе и кузьмодемьянские), перерастающие значение обычного пира, обладающие правом суда и старостой. В обоих направлениях нам больше всего дала история крупнейших промышленных городов — Новгорода и Пскова.
Собирание косвенных данных о древнерусских корпорациях нами закончено. Нельзя сказать, чтобы в итоге получилась ясная картина — слишком отрывочны и неполны наши материалы, но все же из смутных и неясных отрывков вырисовываются отдельные детали, пренебречь которыми нельзя.
Если мы отбросим такие объединения, как «конец» и «улица», ввиду их явного отличия от западных цехов, и такие, как «собор» и «суседи», ввиду неясности их характера, — у нас останутся «сотня», «ряд» и «братчина».
Состав каждой такой корпорации мог быть и чисто профессиональным (что облегчалось профессиональной локализацией населения городов), мог быть и смешанным ремесленно-торговым (вероятно, в пределах одной специальности, напр., мастера-серебреники и продавцы ювелирных изделий). Каждое такое объединение избирало своего старосту и других доверенных лиц. Корпорации и их старосты обладали всей полнотой судебной власти в отношении отдельных сочленов и не подчинялись суду посадника или других представителей власти. Внешними формами объединения были церкви, построенные членами корпорации в центре своего поселка, и пиры-братчины, устраиваемые в определенные сроки, часто совпадавшие с церковными праздниками.
Письменные документы типа цеховых статутов об этих корпорациях до нас не дошли, но отдельные элементы корпоративного права проникли в важнейшие кодексы, вроде Судебных Грамот Новгорода и Пскова.
Временем расцвета ремесленных и торговых корпораций нужно считать XIV в. и первую половину XV в. — эпоху наибольшего обострения классовой борьбы, эпоху восстаний и ересей. К концу XV в. они уступают место новым порядкам, связанным с политикой складывающегося централизованного государства (массовое переселение ремесленников, создание государевых слобод, усиление власти наместника). Впредь до XVII в. ремесленные корпорации продолжали развиваться, но в неблагоприятных условиях, что сказалось на общем облике этих элементов цехового строя.
Трудно сказать, в каком взаимоотношении между собой находились «сотня», «братчина» и «ряд». Исключали они друг друга или как-то переплетались — неизвестно.
В отношении терминологии необходимо указать, что у нас, как и на Западе, не было единого термина для обозначения ремесленной корпорации. В Кельне, Бремене и Любеке применялось — Amt, officium; в Саксонии и Вестфалии — Jnnung, Gilde, Bruderschaft; в Аугсбурге, Мюнхене и Базеле — Zunft; в Страсбурге и Нюрнберге — Handwerk; в Вене — Zeche [1708].
Вполне возможно, что и наши корпорации Новгорода и Пскова при одинаковой (или близкой) сущности могли иметь разные названия. Помимо множественности названий, можно предположить, наличие нескольких однородных объединений в пределах одного города (напр., несколько кузнечных братств).
Сопоставляя все данные о русских корпорациях с западными цехами, мы должны признать целый ряд точек соприкосновения между ними. Выше мы наметили три этапа развития цехового строя на Западе. Русские братчины, «сотни» и «ряды» (XIV–XV вв.) можно сопоставлять только с первым этапом, характеризующимся отсутствием уставов, отсутствием Zunftzwang’a и наличием таких элементов, как цеховое самоуправление и суд, патрональные церкви и, цеховые пирушки (Zeche). Возможно, что не все ремесла имели корпоративную организацию, но в отношении кузнецов (или металлистов вообще) она прослеживается довольно хорошо.
Передовые русские города в XIV–XV вв. шли тем же путем развития, что и западноевропейские, но интенсивность этого развития была у нас иной. Как показали материалы, собранные в первой части, уже в XI–XII вв. можно говорить о ремесленных братчинах (в Вышгороде), мастерах и подмастерьях, может быть, даже о шедеврах (работа мастеров Братилы и Косты). Интересно отметить, что интересовавшие нас здесь церкви Кузьмы и Демьяна несколько раз упоминаются в XII в., именно тогда, когда появляются первые сведения о купеческих братствах при церквах Ивана на Опоках и Параскевы-Пятницы. Вполне возможно, что зарождение ремесленных корпораций цехового типа происходило еще в домонгольской Руси, одновременно с Западной Европой, но затем этот процесс был прерван татарским нашествием и только в XIV в., в связи с общим подъемом хозяйственной и общественной жизни русских городов, он возродился вновь.
Последний вопрос, связанный с ремесленными корпорациями XIV–XV вв., — это вопрос об их политической роли в жизни Новгорода и Пскова. К сожалению, для столь важной и интересной темы мы располагаем всего лишь одним свидетельством, которое может быть привлечено только при условии правильности наших построений относительно кузьмодемьянских братств кузнецов.
В 1331 г. в Новгороде Великом на вакантную архиепископскую кафедру был выбран кузьмодемьянский поп: «… и възведоша на сѣни Григорья Калѣку, попа святого Козмы и Дамьяна с Холопьи улици, и пострижеся въ черньци генваря I, и
