Это произошло во время советско-китайского конфликта 1929 г. И связано это было с так называемыми деньгами генерала Подтягина. Эти деньги — часть русского золотого государственного фонда, попавшего к А.В. Колчаку в 1918 г. В 1919 г. атаман Семенов захватил два вагона этого золота и хранил его в Чите, открыв так называемый Читинский банк. В январе 1920 г. русский военный агент в Токио генерал-майор Михаил Павлович Подтягин приобрел 5 миллионов патронов для белых войск. В сентябре 1920 г. им было перечислено в Чесен-банк 1 миллион 400 тысяч золотых рублей для закупки оружия Дальневосточной армии{188}. Но оружия так и не было получено, деньги же были депонированы в одном из банков Иокогамы на имя Подтягина.
Затем атаман Семенов несколько лет вел судебный процесс, пытаясь их получить. Однако японский суд отказал атаману, мотивируя свое решение тем, что Семенов сам в июле 1919 г. присвоил эти суммы, являвшиеся частью золотого запаса.
После заключения «Конвенции об основных принципах взаимоотношений между СССР и Японией» от 20 марта 1925 г. советское правительство стало требовать передачи этих денег в свое распоряжение, рассматривая их как собственность СССР. Но японское руководство явно не собиралось их отдавать. Несмотря на неоднократные обещания советскому правительству урегулировать этот вопрос и не допустить получение этих денег Семеновым, японские власти все же позволили М.П. Подтягину 10 октября 1929 г., в самый разгар советско-китайского конфликта, получить все деньга (около 18 млн. франков но тогдашнему курсу) в токийском отделении банка.
Как пишет исследователь Аблова, ситуация с «деньгами Подтягина» говорит о поддержке японскими властями антисоветской деятельности белой эмиграции еще в 1920-е гг., о теснейших отношениях атамана Семенова с Токио, о желании японцев материально поддержать белые отряды в китайской армии в самый напряженный момент советско-китайского конфликта{189}.
Тем не менее к силам, которые отрицали какое-либо сотрудничество с Японией, власти этой страны не отнеслись так же, как к Г.М. Семенову и его сторонникам. Речь идет еще об одной сумме денег, размером в 1 250 000 рублей золотом, которая была передана на хранение представителю Японии полковнику Исомэ под расписку Дальневосточной армией в декабре 1920 г. в лице генерал-майора П.П. Петрова. Уже представитель РОВС в Японии генерал-майор П.П. Петров пытался вернуть эти деньги. Но долгие судебные тяжбы, разбирательства, шедшие с 1933 но 1941 г., ни к чему не привели{190}.
Новая активизация сотрудничества с Японией и даже формирование военных отрядов произошло после захвата Маньчжурии Квантунской армией. Когда японские войска вторглись в Китай и захватили его северную часть, включая Маньчжурию, десятки тысяч эмигрантов оказались под их контролем. Большая их часть 5 февраля 1932 г. радостно приветствовала в Харбине японцев. Многие русские приветствовали японских солдат криками «Банзай!» и били китайцев. Русские девушки забрасывали входивших в китайские города японских солдат цветами[8].
Русская харбинка Нина Мокринская в то время записала в своем дневнике: «Над головой гудят японские самолеты. Видно, как по небу разлетается шрапнель. Китайские солдаты подкатывают пушки под подъезд нашего дома. Перестрелка длилась весь день и всю ночь. Утром все стихло. Осторожно выходим на проспект На нем большая толпа, преимущественно русские. Через некоторое время появились японцы. Их войска шли четким строем. Идущий впереди японец с гордостью покачивал огромным белым флагом с красным кругом посередине. Приблизившись, японская лавина разразилась громким гортанным ревом: “Банзай!” Публика им заулыбалась и зааплодировала. Что думали в этот момент русские, на что надеялись?»{191}
Антикитайские настроения части русской эмиграции подогревали беглые солдаты из разбитых японцами китайских частей, которые, отходя, грабили и убивали при отходе всех подряд — как русских, так и китайцев{192}. Непосредственно при захвате Маньчжурии часть эмигрантов поддержала с оружием в руках их продвижение в глубь Китая. Так, Б.Н. Шепунов возглавил небольшой русский отряд, который двигался впереди наступающих японских войск, а после захвата ими Маньчжурии он выступил с ним на станцию Пограничная и действовал как «полицейский надзиратель», заявив, что будет очищать данный район от коммунистов.
Надо сказать, что японцы в скором времени дали сотням и тысячам русских эмигрантов относительно хорошо оплачиваемую в тех условиях работу{193}.
Сразу но вступлении японских войск в Харбин была организована группа представителей от эмиграции для встречи с японским командованием, в нее вошли генерал-лейтенант Е.Г. Сычев, генерал-майор И.Ф. Шильников, также полковники Е.П. Березовский, А.И. Коробов, В.Ф. Иванов, Е.В. Лучшев. Они встретились с японскими генерал-лейтенантом Тамоном Дзиро (начальник 2-й японской дивизии) и генерал-майором Хасэбэ, командиром бригады, которая заняла Харбин. Генерал-лейтенант Тамон Дзиро сказал русским офицерам, что их жизнь теперь «значительно облегчится». Русские же офицеры выразили признательность за осторожность и соблюдение порядка и дисциплины японскими воинскими частями при занятии Харбина{194}.
После оккупации японскими войсками Маньчжурии в 1931 г. Г.М. Семенов был вызван к начальнику 2-го отдела штаба Квантунской армии полковнику Исимуре. Японский офицер заявил, что японский Генеральный штаб разрабатывает план вторжения японской армии на территорию Советского Союза и отводит в этой операции большую роль белоэмигрантам. Он предложил Семенову готовить вооруженные силы из белоэмигрантов{195}.
Русские эмигранты, в большинстве своем отлично знакомые с местностью и способные свободно общаться с местным населением на территории самого СССР без опасения быть опознанными как «шпионы», представляли для японских спецслужб огромную ценность. Поэтому с самого прихода японцев в Северный Китай они начали активную работу среди русских эмигрантов, склоняя их разными способами к службе в пользу Японии в спецслужбах, полиции, вспомогательных войсках и администрации{196}.
Одним из ярких сторонников сближения русской эмиграции и Японии был атаман Оренбургской казачьей станицы полковник Гавриил Борисович Енборисов, который в своих воспоминаниях, вышедших в 1932 г. в Харбине, обозначил, почему именно необходимо сотрудничать с японцами. Он писал: «Кто же может быть наш союзник, кого мы можем заинтересовать своим участием? На этот вопрос можно ответить прямо и открыто: наши союзники государства, не заразившиеся недугом коммунизма, и более всего “страна восходящего солнца”, т.е. Японская империя, как единственное в мире государство, сохранившее традиционный образ правления, свою доблестную армию, которая не потеряла еще способности исполнять волю своего обожаемого Монарха — Императора, которая способна воевать и защищать свои традиции, и к тому же это государство является для советско-еврейской власти главным ненавистником, главной крепостью, на которую большевики устремили свои взоры и ведут главное наступление, подготовляя ожесточенную атаку, не жалея ни средств, ни жертв, не брезгая ничем, и, как Иуды, предают их, следовательно, нужен союз Восточных государств — и мир спасен.
И непосредственно соприкасающийся с очагом коммунизма Китай, который на целые полдесятка тысяч верст соприкасается к зараженному этой болезнью району и который уже борется с этим злом и старается устроить карантин, но все-таки по всем щелям эта зараза проникает и ширится по всему Китаю, особенно в полосе отчуждения КВЖД.
А чем мы можем быть полезны для нашего союзника, или что мы можем внести в будущую кооперацию, какой паевой взнос, или чем мы можем компенсировать за возможную поддержку нас? О! Мы можем весьма и весьма быть полезны для нашего союзника, мы можем оказать колоссальнейшую услугу, мы можем внести громаднейший паевой взнос, как материально, так и личным трудом, мы можем сделать для союзника несравненно больше, чем он для нас, — мы можем спасти его от неминуемой опасности и даже гибели... и только мы. […]
Говорят — Японии нужен рынок; да, это верно — нужен, но это после, потом, а сейчас Японии нужна Япония, и, следовательно, главные заботы ее должны быть направлены к сохранению цельности и неприкосновенности ее, к недопущению к границам ее заразы, необходимо выставить вне пределов государства карантин, принимая во внимание изложенное и борьбу со стихией, плотность и прирост населения.
Японии нужна территория, Японии нужен выход на материк, ей нужны добрые и благонадежные соседи, каковыми должны быть только мы, переболевшие этой болезнью, и Китай, который уже болеет, температура 40, пульс усиленный, заражение идет быстро, и мы видим, что нужны экстренные меры, нужен консилиум, на который необходимо пригласить нас, и этот союз будет стражем, будет карантином, буфером, благо территория есть, и очень соответствующая; этот союз послужит ядром-основанием для организации мирового белого интернационала, он будет якорем спасения мирового корабля, к нему могут примкнуть и другие народы, если они будут удовлетворять условиям, выработанным при заключении этого союза, а это несомненно, и тогда мы подрубим и выбросим корень.
