Грекам приходилось искать иные пути развития и добывания материальных благ. Эти трудные и опасные пути вели эллинов через широко раскинувшиеся вокруг их маленькой страны морские бездны к новым землям, где они основывали свои колонии. Бороздя моря, греки открывали для себя и дополнительные источники пропитания, скрытые в пучине, равно как и сокровища морского дна. Неразрывное совместное существование с Посейдоновым царством было для греков жизненной необходимостью. Тому способствовали и развитая сеть портов, и прогресс судоходства, и успехи кораблестроителей, и рост рыболовного промысла и использования подводных богатств. Выражением особой близости, душевной связи обитателей Эллады с морем стали многочисленные описания морской стихии, вообще морские мотивы, пронизывающие всю греческую литературу начиная с Гомера. Вспомним хотя бы поэтичные строки Лукиана:
«И море при тихой погоде способно послать человеку свой вызов и увлечь его странным желанием — но к чему говорить: вы сами знаете это! Даже тот, кто родился и вырос на суше и не изведал ни разу плаванья, захочет, наверно, подняться на корабль и отправиться в дальний путь, надолго оторвавшись от берегов, особенно если увидит он парус, гонимый тихим веяньем попутного ветра, и спокойный бег корабля, легко скользящего по лону ласковых волн» (Лукиан. О доме, 12).
Греки рано научились выбирать наиболее благоприятное время для навигации, когда можно было без опаски выходить в море. Уже в конце VIII — начале VII в. до н. э. греческие мореплаватели следовали советам поэта Гесиода:
И дожидайся, пока не настанет для плаванья время.
В море тогда свой корабль быстроходный спускай и такою
Кладью его нагружай, чтоб домой с барышом воротиться…
Гесиод. Труды и дни, 630–632
Обычно сезон навигации начинался весной. Именно в эту пору благословляет моряков в плавание статуя Приапа на пристани у поэта Леонида Тарентского (III в. до н. э.):
Время отправиться в путь! Прилетела уже щебетунья
Ласточка; мягко опять западный ветер подул,
Снова луга зацвели, и уже успокоилось море,
Что под дыханием бурь волны вздымало свои.
Пусть же поднимут пловцы якоря и отвяжут канаты,
Пусть отплывает ладья, все паруса распустив!
Так я напутствую вас, Приап, охраняющий пристань.
Смело с товаром своим в путь отправляйся, пловец!
Леонид Тарентский. Призыв Приапа
Впрочем, Гесиод не одобрял смельчаков, пускавшихся в плавание уже ранней весной, — гораздо надежнее было выходить в море летом:
Вот пятьдесят уже минуло дней после солнцеворота,
И наступает конец многотрудному знойному лету.
Самое здесь-то и время для плаванья: ни корабля ты
Не разобьешь, ни людей не поглотит пучина морская…
Море тогда безопасно, а воздух прозрачен и ясен.
Ветру доверив без страха теперь свой корабль быстроходный,
В море спускай и товаром его нагружай всевозможным.
Но воротиться обратно старайся как можно скорее:
Не дожидайся вина молодого и ливней осенних,
И наступленья зимы…
Плавают по морю люди нередко еще и весною.
Только что первые листья на кончиках веток смоковниц
Станут равны по длине отпечатку вороньего следа,
Станет тогда же и море для плаванья снова доступным.
В это-то время весною и плавают. Но не хвалю я
Плаванья этого; очень не по сердцу как-то оно мне…
Гесиод. Труды и дни, 663–683
И все же в любое время года мореплавание оставалось рискованным и опасным. Поэт Фалек (конец IV в. до н. э.) предостерегает:
Дела морского беги. Если жизни конца долголетней
Хочешь достигнуть, быков лучше в плуга запрягай.
Жизнь долговечна ведь только на суше, и редко удастся
Встретить среди моряков мужа с седой головой.
Фалек. О мореходстве
На земле, на суше жизнь была более долговечной, но условий к существованию греки находили там мало. Спасали жителей Эллады заморская торговля и рыболовство.
В искусстве кораблестроения греки могли многое позаимствовать у сведущих в этом деле финикийцев. Для осады Трои был отправлен огромный флот, и не было в Греции правителя, который бы не пополнил военные силы царя Агамемнона своими кораблями. Греческая традиция приводит хотя и не точные, но впечатляющие цифры: сам Агамемнон дал более полутораста судов, Нестор, царь Пилоса, — 90, Диомед из Аргоса направил свой флот из 80 кораблей, Менелай собрал со всей Лаконии 60 судов, Менесфей Афинский — 50, Аякс, сын Оилея, — 40. И другие многочисленные властители Эллады послали по 20, 30 или 40, а то и, как Идоменей Критский, 80 кораблей. Несомненно, такая мощная морская экспедиция требовала соответствующего оснащения большими кораблями, способными перевозить целые армии.
Корабли нужны были и тем, кто пускался в опасное плавание к еще не изведанным берегам, надеясь отыскать новые земли, новых торговых партнеров или просто удовлетворить вечное человеческое любопытство: что там вдали? Мы знаем, что уже в XII в. до н. э. финикийские моряки совершали далекие поездки на запад, свидетельством которых остались основанные финикийцами колонии: в Испании (тогдашней Иберии) — Гадес (Кадикс), а в Северной Африке — заложенный в IX в. до н. э. город Карфаген, будущий грозный соперник Рима. Из Греции первым в западную часть Средиземноморья попал, по-видимому, в 660 г. до н. э. Колай с острова Самос, доплывший до финикийской колонии Гадес. Немного спустя, в 600 г. до н. э., граждане Фокиды основали в устье Родана (Роны) Массилию (ныне Марсель), ставшую соперницей Карфагена. Города эти, ориентированные на внешнюю торговлю, в свою очередь, замышляли далекие морские экспедиции, стремясь, в частности, обеспечить себе доступ к такому ценному сырью, как олово и янтарь. Вероятно, в конце VI в. до н. э. карфагенянин Ганнон, о котором говорится как о первом человеке, достигшем экватора, поставил себе целью проплыть вдоль всего побережья Ливии (так древние называли Африку), дабы найти подходящие места для новых колоний. Эти новые колонии стали бы торговыми факториями Карфагена, позволили бы установить контакты с проживающими там племенами и могли бы поставлять в метрополию шкуры экзотических диких животных, слоновую кость и другие товары, весьма ценимые в Средиземноморье.
Об организации торгового обмена на побережье Африки коротко сообщает Геродот: «Всякий раз, когда карфагеняне прибывают к тамошним людям, они выгружают свои товары на берег и складывают в ряд. Потом опять садятся на корабли и разводят сигнальный дым. Местные же жители, завидев дым, приходят к морю, кладут золото за товары и затем уходят. Тогда карфагеняне опять высаживаются на берег для проверки: если они решат, что количество золота равноценно товарам, то берут золото и уезжают. Если же золота, по их мнению, недостаточно, то купцы опять садятся на корабли и ожидают. Туземцы тогда вновь выходят на берег и прибавляют золота, пока купцы не удовлетворятся. При этом они не обманывают друг друга…» (Геродот. История, IV, 196).
Первым греком, решившим отправиться дальше по морю, в еще не известные древним воды, был Пифей из Массилии в IV в. до н. э., в эпоху Александра Македонского. Он пустился в плавание из Гадеса в Испании, обогнул Британию, добрался до северных берегов Шотландии и до таинственного острова Туле, затем, держа курс вдоль побережья Северного моря, достиг устья Эльбы и Ютландии. Какова была цель его путешествия? Только ли страсть к приключениям? Предполагается, что он совершил это далекое плавание с торговыми целями, в поисках олова и янтаря. Сам он описал свое путешествие в сочинении «Об Океане», которое, однако, не сохранилось и известно нам лишь в отрывках и в латинской переработке. Странствия отважного грека длились, по-видимому, около восьми месяцев (с марта по октябрь); после 11 ноября, учитывая метеорологические условия и будучи верны старой мореходной традиции, греки уже не выходили в море. Кому принадлежала идея экспедиции? Есть основания считать, что Пифея снарядили и отправили в путь местные купцы или городские власти, находившиеся под значительным влиянием торговцев. Вероятно, поход этот держали в тайне, опасаясь конкуренции, и потому трактат Пифея или его отчет о поездке был по его возвращении домой скрыт ото всех и где-то спрятан.
Путешествие Пифея было очень дорогим предприятием и не принесло экономических выгод. Остается непонятным, кто же финансировал подобное плавание: едва ли массильские купцы были склонны к слишком большому риску. Сам Пифей не имел состояния. Поэтому есть предположения, что экспедицию финансировал не кто иной, как Александр Македонский, видя в ней путешествие с научными целями, а известно, что на науку царь расходовал немалые деньги. Впрочем, мало кто из ученых поддерживает сегодня эту гипотезу. Удивительно и то, что о великом плавании Пифея ни словом не упоминает Аристотель, и это обстоятельство используют для датировки похода: предполагают, что Массальский грек возвратился из своих странствий после 322 г. до н. э., когда Аристотеля уже не было в живых. Ученик же Аристотеля Дикеарх знал о путешествии Пифея, хотя некоторые исследователи задаются вопросом, не узнал ли он о нем уже из самого отчета о поездке.
