Ну а в 1709 году царевич привел в Сумы пять собранных им полков. Как пишет Гизен, «царское величество так был тем доволен, что ему публично показал искренние знаки отеческой любви».
Было тогда Алексею всего девятнадцать лет.
При этом, исполняя столь сложные и ответственные поручения, царевич продолжал учебу.
К двадцати годам он свободно владел немецким и французским языками, неплохо знал историю, любил читать труды отцов Церкви. Точные науки давались ему труднее, но царевич проявлял необходимое упорство в изучении математики и фортификации…
Мы говорим все это, чтобы показать, что никаких объективных причин для недовольства сыном у Петра I не могло быть. По уровню своего образования и реального опыта Алексей превосходил большинство русских царей.
Напомним, что сам Петр I в этом возрасте еще только развлекался строительством ботика «Святитель Николай» на Плещеевом озере.
Сам Петр I, собственно говоря, сыном был доволен.
Он делал Алексею внушения, поругивал его, даже бивал, но все это, учитывая взрывной темперамент первого русского императора, не выходило за рамки обычаев, установленных при петровском дворе.
Настоящий гнев Петра I вызвало только одно прегрешение царевича. В 1706 году шестнадцатилетний Алексей самовольно навестил мать в Суздальском монастыре. Тетка Наталья Алексеевна немедленно «настучала» царю о проступке племянника, Алексей был призван в Жолкву, в Галиции, где и получил нагоняй от отца.
Однако нагоняем тогда и ограничилось взыскание.
И так все продолжалось до 1711 года, пока, отправляясь в Прутский поход, Петр I не обвенчался с будущей русской императрицей Екатериной Алексеевной…
4
Чернобровая красавица появляется в русской истории 25 августа 1702 года, когда войска Б. П. Шереметева взяли Мариенбург (Алуконе).
Среди пленных оказалась круглолицая служанка пастора Глюка — Марта.
Она обладала богатырским здоровьем и незаурядной физической силой, позволявшей легко переносить тяготы походной жизни.
Поначалу Марта обреталась у фельдмаршала Шереметева в качестве прачки, а потом перебралась к Меншикову. В 1705 году 23-летнюю красавицу привезли Петру I, и из Марты она превратилась в Екатерину Васильевскую.
Особенно хороши были глаза новой сожительницы Петра — черные, большие, живые, пронзительные…
Когда говорят о Петре I, почему-то стараются не вспоминать, что царь на Руси — это не только верховный правитель, но, прежде всего, помазанник Божий, священный чин. И русские цари появлялись в схожих со священническими одеяниях не потому, что они удобно чувствовали себя в одежде из тяжелой парчи, а потому что этого требовало их звание. Православие для русского царя не было его личным делом, православие — это содержание мистического договора, в который вступил он с Богом и со своими подданными, это его жизненный путь, главный руководящий мотив его деятельности. Русский царь был связан с народом, над которым он царствовал, не пунктами неких кондиций, а православной верой, православной моралью…
Петр I, который осмысливал свою деятельность исключительно в теократических категориях[25], никогда и не помышлял отказываться от сана помазанника Божия, он хотел отказаться (и отказался!) лишь от обязанностей, связанных с этим саном. Это было невозможно, но Петр I, никогда не веривший в чудеса, всегда верил — упорство его в этом пункте было маниакальным, почти безумным! — в то, что и небываемое бывает…
С материалистической точки зрения демонстративно выставленный напоказ роман Петра I со шлюхой из Немецкой слободы никак не связан с катастрофой русской армии под Нарвой в 1700 году.
Но с материалистической точки зрения невозможно понять и того, почему, узнав о приближении армии Карла XII, Петр I в сопровождении Александра Меншикова и главнокомандующего фельдмаршала Ф. А. Головина трусливо бежит в Новгород, оставив перед решающим боем войска без управления, бросив свою армию на верную гибель…
Сам Петр I в «Истории Свейской войны» объяснял свое бегство из армии перед сражением надобностью «идущие достальные полки побудить к скорейшему приходу под Нарву, а особливо, чтоб иметь свидание с королем польским». Историки девятнадцатого века таким нелепым объяснением ограничиться не могли и придумывали, что Петр I якобы собирался укрепить оборону Новгорода и Пскова.
Петр I
Екатерина I
С. Ф. Платонов прямо пишет, что, «зная мужество и личную отвагу Петра, мы не можем объяснить его отъезд малодушием»…
С этим не согласиться нельзя. Трусом Петра I действительно назвать трудно.
Но чем же тогда объяснить его бегство?
Увы, никаких материалистических объяснений этому нет. Точно так же, как нет приемлемого объяснения прутской трагедии, случившейся через несколько месяцев после тайного венчания Петра I с его новой сожительницей. Ведь в 1711 году за спиною Петра I уже была Полтава.
Хотя Петру и пришлось заплатить за обучение военному ремеслу потоками русской крови, бездарно пролитой в начале войны, но он все-таки выучился воевать. По общему мнению, и сама Полтавская битва, и предшествующие сражения и маневры были осуществлены Петром I блестяще.
И вот после этого — нелепейшие просчеты и ошибки Прутского похода! Такое ощущение, как будто Петр I, заведший в окружение свою армию на Пруте, никогда не бывал под Полтавой.
Именно невозможность сыскать мало-мальски подходящее объяснение этим двум самым большим и самым нелепым военным поражениям Петра I и заставляет нас вернуться к мысли, что связь между этими военными катастрофами и сумасбродным нарушением всех уставов и приличий, соблюдение которых необходимо для помазанника Божия, все-таки существуют.
Более того…
Попрание своего царского сана и последующая военная трагедия следуют в такой пугающей близости друг к другу, что не заметить их невозможно.
И каким-то особым смыслом наполняется смирение царевича Алексея, с которым он исполняет повеление отца и женится на подобранной отцом немецкой принцессе.
С одной стороны, эта женитьба поддерживала пошатнувшуюся репутацию России на международной арене и при этом одновременно становилась попыткой восстановления того мистического договора, который был разорван очередным сумасбродством Петра I.
Мы не знаем, каким полководцем оказался бы царевич Алексей…
Его жизнь прервалась не на поле битвы, а в отцовском застенке. И было тогда царевичу двадцать восемь лет. Ровно столько же, сколько отцу, когда он бежал из-под Нарвы, бросив свою армию перед сражением.
В истории нет сослагательного наклонения, и бессмысленно гадать о том, чего никогда не было. Да и не нужно это, чтобы увидеть духовное торжество подлинно царского смирения царевича Алексея над портовым сумасбродством Петра I. Для этого достаточно просто внимательно посмотреть на события реальной истории…
5
Кампанию по уничтожению сына Петр I развернул в 1715 году, не имея никаких объективных поводов для недовольства сыном. Царевич Алексей не был гением, но не был и ленивым увальнем, как это утверждают апологеты Петра I.
Не был он и врагом отца. Разумеется, он любил мать, сочувствовал ее положению, но этим только и ограничивалось несогласие с отцом.
Поводы для недовольства Петра I надобно искать не в царевиче, а в новой семье императора.
Кухарка Марта, превратившись в Екатерину Алексеевну и поднявшись на русский трон, так и оставалась кухаркой. Вильгельмина Байрейтская вспоминала, что, приехав к ним в 1719 году, «царица (Екатерина. — Н.К.) начала с того, что принялась целовать у королевы руки, причем проделала это много раз».
Как и положено кухарке, Екатерина проявляла очень много женской ловкости и очень мало государственной мудрости. Она не давала Петру никаких советов, только выказывала удовольствие и радость от сообщаемых новостей и, играя так, приобретала все большее и большее влияние на царя.
Мы говорили, что в письмах 1706–1709 годов Петр называет Екатерину «маткой».
Считается, что у Петра и Екатерины было пятеро незаконнорожденных детей. Павел и Петр умерли в 1707 году еще в доме Меншикова. Дочь Екатерина умерла в 1708 году. Выросли только две дочери: Анна, ставшая матерью императора Петра III, и Елизавета, ставшая русской императрицей…
Постепенно в письмах Петра I обращение «матка» меняется на «мудер», а в 1716 году, когда Екатерина становится матерью Пиотрушки, впервые появляется обращение — «Катеринушка, друг мой сердешный»…
Словно сквозь зубы, выцеживаются эти слова сквозь годы Петровской эпохи…
