Мы поговорили еще какое-то время о том, что с нами происходило за эти несколько месяцев. Вскоре жена Николая позвала нас на кухню ужинать. Это была самая чудесная еда, которую мне довелось пробовать с тех пор, как я побывал дома в июне. Внутри желудка стало так тепло от картофеля и овощей! Я съел все до последней крошки. Когда с ужином было покончено, тарелка была чистой, как будто она стояла в посудном шкафу. Было видно, что семья была приятно удивлена этим. Когда мы закончили ужинать, женщина принесла нам по чашке горячего кофе, и мы продолжили наш разговор, сидя вместе за кухонным столом. Сделав несколько глотков, Николай предложил дочери выйти из-за стола, и мы остались втроем, чтобы обсудить мои злоключения.
Мне нужно было выбраться из города, отчаянно попытаться найти дорогу обратно через фронт на территорию, контролируемую немцами. Разумеется, для этого мне придется идти прямо в сторону русской передовой, через район боевых действий. Такой путь обязательно стал бы для меня гибельным. Но безопасной дороги просто не существовало. Не мог я и остаться здесь. Николай не предлагал мне этого, и он был прав. Но даже если бы он предложил, я не принял бы этого предложения. Я уже видел, что произошло с добрыми людьми, которые прятали меня от властей. И я ни в коем случае не должен был подвергать такому риску его семью.
Мы перебирали различные варианты, и ни один из них не был хорош. Я находился теперь в глубоком русском тылу[36]. Преодолевать огромные расстояния, которые теперь отделяли меня от моих товарищей, было бы глупо. Наступила зима, и находиться вне помещений было опасно не только из-за холодной температуры. Это увеличивало для меня риск быть пойманным. Отправиться автобусом или поездом я тоже не мог, в первую очередь из-за отсутствия документов. По мере того как мы перебирали варианты, разговор становился все менее оживленным и более мрачным. Скоро мне придется уйти отсюда и вернуться на улицы города. Я должен прийти к какому-то решению.
А потом Николай придумал план. Он понимал, что несколько выходил за пределы допустимого риска, но, по его мнению, план был выполним. Николай сказал мне, что, поскольку я знаю польский язык, я могу вступить в польскую армию. В городе находился штаб русской армии[37]. Может быть, я могу обратиться туда с просьбой направить меня в польскую армию. А когда я окажусь там, мне будет проще находиться вне досягаемости для русских. Сначала жена Николая посмеялась над этой идеей. Но когда мы продолжили обсуждать эту тему, она заметила, что, таким образом, я смогу спокойно ходить по улицам, так как у меня появятся документы. Я смогу передвигаться по местности и в конце концов найду дорогу на немецкую сторону.
Я поскреб подбородок и посмотрел на обоих. Они тоже смотрели на меня в ожидании реакции. Я снова опустил голову, склонившись над чашкой с кофе. Это было безумием, но могло оказаться для меня лучшей возможностью. Не поднимая головы, я ответил:
– Думаю, что это прекрасная идея.
Я знал, что Николай с женой хорошо относятся ко мне. Меня снова поразила доброта людей на этой земле, в чем я уже имел возможность убедиться, те усилия и те жертвы, на которые они идут ради меня. Мне было неудобно думать об этом, сознавая, что я принес на их землю так много несчастий и разрушений. Я вспомнил наш путь от Славянска, когда мы взрывали и сжигали все на своем пути. Мы принесли столько бед простым людям, таким, как Николай и его жена.
Было безумием даже подумать, что для того, чтобы обезопасить себя от Красной армии, мне придется отправиться прямым ходом в русское военное учреждение. Это само по себе требовало отдельного планирования. Я спросил Николая, не будет ли он так любезен добыть для меня несколько русских рекомендательных писем.
– Я займусь этим прямо сейчас, – ответил он и с этими словами встал из-за стола, надел пальто и вышел из дому.
Его супруга тоже встала и начала убирать со стола.
– Не беспокойтесь, Оскар, – сказала она мне, – все будет хорошо. А пока я настаиваю, чтобы вы провели эту ночь здесь с нами.
Я еще раз поблагодарил ее за ужин и за гостеприимство. Я оставался сидеть за столом, чтобы составить ей компанию, пока она мыла кастрюли и тарелки. Закончив, она вышла и вскоре вернулась с одеялом и простыней, которую собиралась постелить на диване. Постелив мне постель, она, смутившись на секунду, сказала:
– Если хотите, можете принять ванну и почиститься.
Я был грязен, и она явно беспокоилась за состояние одеяла и самого дивана.
– Конечно! Еще раз спасибо!
Я не принимал ванну несколько недель, даже месяцев, с тех пор как попал в плен. Я уверен, что этот факт не ускользнул от ее внимания.
Когда я закончил мыться и вернулся в зал, Николай уже успел возвратиться. Он, волнуясь, вручил мне сложенную вместе пачку бумаг. Я открыл их и стал внимательно изучать. Там говорилось, что я являюсь польским гражданином, что немцы отправили меня на работы в Россию. Документ был подписан 19 декабря полковником Малиновским. Николай посоветовал мне захватить бумаги в пункт набора новобранцев, который располагался в другом конце города.
– А теперь вам нужно пойти и немного поспать, – добавил он. – Вам придется начать действовать прямо с раннего утра, но не слишком рано, чтобы не вызвать лишних подозрений.
Я пожелал супругам спокойной ночи и устроился на диване для сна. Я предвкушал это. Сон на диване был для меня еще одной роскошью, которой я был лишен много месяцев.
Я проспал всю ночь и поднялся рано утром следующего дня. Затем спокойно вышел из дому и направился в сторону улицы Москравской[38]. Николай тоже встал, чтобы проводить меня. Когда я выходил из дому, он предупредил меня, чтобы я нигде не упоминал о встрече с ним, иначе кто-то сможет отследить путь к нему по поддельным документам. Я кивнул и снова поблагодарил его. Теперь, когда у меня были документы, я чувствовал себя гораздо увереннее. Я открыто шел через город в пункт призыва на воинскую службу. По дороге я высоко держал голову, как будто те бумаги были для меня щитом, способным отразить нападение любого, кто вздумает причинить мне вред. Я прибыл на место примерно к 9 часам утра и обнаружил, что пункт призыва представлял собой большой военный объект, как и аналогичное учреждение в Германии. Николай полагал, что если меня здесь примут на службу в польскую армию, то направят в окрестности Харькова в места формирования. Пришло время воплощать план в действительность.
Я прошел в центральную часть комплекса и отыскал то, что, как я полагал, являлось кабинетом, где производился набор новобранцев в армию. Вскоре кто-то заметил меня и подошел ко мне. Я гордо подал принесенные с собой документы майору и объявил, что явился сюда, чтобы записаться в польскую армию. Лицо офицера, перебиравшего мои бумаги, оставалось непроницаемым. Не глядя на меня, он задал мне несколько общих вопросов. Я отвечал уверенно, хотя и не был полностью уверен в том, что говорил. Когда обмен репликами завершился, он поднял голову и быстро окинул меня внимательным взглядом. Потом он предложил мне сесть. Офицер наблюдал за тем, как я занимаю один из стоявших рядом стульев. Он оставался сидеть за столом и все еще рассматривал документы. Затем он поднялся и распорядился, чтобы я подождал несколько минут. Проходя мимо меня, он предложил мне сигарету. Я взял и поблагодарил. Он остановился, чтобы дать мне прикурить, потом вышел из комнаты. Почти сразу же в помещение вошли двое других, вооруженных автоматами. Они очень напомнили мне офицеров НКВД.
– Следуйте за нами! – распорядился один из них.
Я молча встал и дождался, когда они повели меня.
Двое охранников препроводили меня обратно за дверь, затем дальше по улице к высокому зданию, в котором располагался НКВД. Это место было мне знакомо. Я уже был здесь, когда наша дивизия была расквартирована в Днепропетровске. Я узнал то здание, куда меня привели. Здесь в то время, когда эта территория была занята немцами, располагалось гестапо.
Охранники ввели меня в небольшое помещение и обыскали. Это явно говорило о том, что у меня проблемы. Я старался сохранять спокойствие и принять вид, будто и не ожидал другого обращения. После того как закончился осмотр моей одежды, меня отвели в другой кабинет, к другому офицеру. Не говоря ни слова, охранник, у которого были мои документы, вручил их этому офицеру. Тот принял бумаги, и мои конвоиры ушли. Офицер коротко посмотрел на меня, потом взял в руки документы, которые дал мне Николай, и принялся внимательно их рассматривать. Через минуту он небрежно бросил их на стол перед собой, посмотрел на меня и строго спросил:
– Ты сам готовил эти документы?
– Нет, – ответил я спокойно. – Как можно? Я даже не умею писать по-русски.
– Но ты же говоришь по-русски? – спросил офицер.
Это было упущением с моей стороны. В моем желудке образовался и стал расти комок. Я посмотрел на русского, но ничего не ответил.
