отказалась покупать модели самолетов и судов, принадлежавших Центральным державам (Первая мировая война) и странам «оси» (Вторая мировая война) [142]. В результате выбор сократился до ста двадцати моделей, с конца 1970‐х годов выпускавшихся в разных регионах СССР от Москвы до Ташкента. Советский Союз приобрел преимущественно модели британских и американских самолетов и кораблей межвоенного периода и времен Второй мировой войны [143].
Советская сторона настаивала на бартерной сделке, чтобы оплатить стоимость приобретенного оборудования произведенными сборными моделями. Dunbee-Combex-Marx учредила Novo, британскую фирму, занимавшуюся упаковкой и распространением моделей для сборки, поставляемых из СССР. Предназначенные для международного рынка комплекты советского производства оформлялись так же, как продукция западных производителей: на упаковке помещали псевдореалистическое изображение батальной сцены с участием прототипа модели, его полное наименование и основные технические характеристики, краткую историю разработки и эксплуатации, подробные инструкции по сборке. Дизайн упаковки сборных моделей для внутреннего рынка – рассчитанных на советских покупателей – выглядел гораздо проще и утилитарнее; разницу можно увидеть на ил. 2.1 и 2.2.
Ил. 2.1. Дизайн коробки модели бомбардировщика Fairey Barracuda, произведенной в СССР для западноевропейского рынка под маркой Novo. Конец 1970‐х годов.
Ил. 2.2. Дизайн коробки модели бомбардировщика Fairey Barracuda, произведенной в СССР для внутреннего рынка. Конец 1970‐х или 1980‐е годы.
Сборные модели западных самолетов и кораблей, выкупленные у фирмы Frog, за редким исключением продавались в СССР без указания наименований, технических характеристик и описания истории прототипов. Например, модель бомбардировщика Barracuda времен Второй мировой войны позиционировалась как «сборная модель самолета» (ил. 2.2 [144]), причем под тем же общим наименованием на советском рынке можно было найти десятки других моделей британских и американских самолетов. Модели знаменитых британских истребителей времен Второй мировой войны, Supermarine Spitfire и Hawker Hurricane, продавались как «фронтовой истребитель» и «истребитель» соответственно. Корабль HMS Hero фигурировал как «эсминец», HMS Torquay – как «противолодочный корабль», а HMS Royal Sovereign – как «броненосец». К тому же британские сборные модели, продававшиеся в советских магазинах, не снабжали ни исторической справкой о прототипе, ни декалями (переводными картинками, имитировавшими национальную маркировку), ни схемами раскраски.
Иначе говоря, многие модели иностранных кораблей и самолетов, лишенные идентичности и утратившие связь с историческим контекстом, позиционировались как объекты чисто практической ценности, что подчеркивали обязательная фраза «Для технического творчества детей от 10 лет и старше» и нейтральный дизайн коробки без национальных флагов. Собранная модель представляла собой изделие из некрашеного пластика без опознавательных знаков и имени – технический, а не исторический объект. Лишь иногда молчание об историческом прототипе модели нарушал рассказ о его эксплуатации в советских вооруженных силах. Сборные модели истребителей Curtis P-40 и Bell P-39, в годы Второй мировой войны поставляемые в СССР по ленд-лизу, сопровождались наименованиями прототипов и краткими историческими очерками об их службе в Военно-воздушных силах РККА. Инструкция по сборке P-39 начиналась с короткой справки о советском асе Александре Покрышкине, летавшем на этом самолете, где были перечислены звания и награды летчика, а также упомянуты пятьдесят девять сбитых им вражеских самолетов. К модели прилагались декали и рекомендации по раскраске [145].
Несмотря на анонимность моделей, их способность выступать носителями исторических и идеологических смыслов неоднократно оборачивалась приостановкой или полным прекращением производства. В одном из апрельских выпусков 1985 года газета Daily Telegraph упомянула, что «Комсомольская правда» развернула кампанию против производства и продажи советских моделей британских реактивных самолетов Harrier и бомбардировщиков Vulcan, используемых войсками НАТО, хотя выпускали их без опознавательных знаков и без указания названия на коробке. В результате кампании производство приостановили [146]. Один из моих информантов рассказал о схожих эпизодах, обсуждавшихся в кругу советских моделистов-любителей. Например, когда в минской газете вышла статья, автор которой с возмущением писал, что США используют самолет F-4 Phantom во Вьетнаме, и вопрошал, как могут в СССР производить такие модели, выпуск модели американского истребителя был временно прекращен. Другой случай: говорили, что директор фабрики детских игрушек в Сухуми, ветеран Великой Отечественной войны, якобы пытался уничтожить пресс-форму для модели британского самолета DH Sea Venom, приняв его за фашистский Focke-Wulf 189 [147]. Хотя эти рассказы трудно проверить, их широкое распространение среди моделистов-любителей само по себе симптоматично: они обнажают материалистическую логику, в которой сборные модели были сопряжены с определенными историческими модусами, уместными или неуместными в советском культурном контексте. В масштабных моделях воплотилось присущее советской технополитике историческое воображение. Оно требовало подчеркивать национальный взгляд на технический прогресс – что с точки зрения некоторых означало умаление других, «чужих» видений истории, – чтобы внушить советской молодежи гордость за свою страну. Еще одним ключом к историческим смыслам, которые любители усваивали и впитывали благодаря масштабным моделям, может служить анализ фетишистского внимания к деталям в советском моделировании.
Фетишизм детали
Если модели западной техники и транспорта усилиями советских чиновников изымались из исторического контекста, то историческое значение советских и российских моделей, наоборот, всячески превозносилось. Занимался ли человек стендовым моделизмом самостоятельно или в кружке, он неизменно получал рекомендации по сборке моделей российских или советских кораблей, самолетов или сухопутных машин; моделистов активно поощряли окунуться в историю прототипа модели, узнать о ней как можно больше и собрать модель в полном соответствии с оригинальной конструкцией и схемой раскраски. Тем самым фетишизация деталей становилась ключевой составляющей в деятельности юных моделистов. В классическом руководстве для кружков судомоделизма «Юный кораблестроитель» Сергей Лучининов утверждал, что занимающиеся в них дети должны научиться «изготовить в точном масштабе дельные вещи – кнехты, киповые планки, якори, шпили, иллюминаторы, штурвалы, отличительные огни, сшить паруса, если модель парусная» [148]. В кружках авиамоделистов нередко скрупулезно, в мельчайших деталях воспроизводили устройство кабины пилота, хотя в готовой модели она часто была скрыта от глаз. Окраска и декали также должны были отсылать не к какому-то абстрактному самолету, а к конкретному моменту в истории прототипа, в идеале с номером, принадлежавшим выдающемуся летчику, на борту, в цветах и маскировке его полка. Приверженцы любительского моделирования настаивали, что такие модели дают возможность прикоснуться к истории и сокращают расстояние между известными историческими личностями и школьниками. Видный моделист-любитель, в 1975 году выступавший с докладом на всероссийском конкурсе моделистов школьного возраста, отчетливо сформулировал суть этой логики: «Несколько слов о моделях-копиях. Большинство представленных на соревнованиях копировали советские самолеты. Это очень хорошо, что на соревнованиях авиамоделистов-школьников всячески поощряется стремление строить модели, похожие на настоящие самолеты. При постройке модели-копии школьник как бы соприкасается с ее творцами и летчиками, которые одерживали победы над врагом в воздухе» [149].
Именно детали превращали модели из технических объектов в исторические, одновременно вовлекая советских энтузиастов в национальный исторический дискурс. В конце концов, любая модель – прежде всего
