Однако постепенно все утихло, и двое парней вновь выглянули из-за края скалы, чтобы разглядеть, что случилось с белыми. Никаких следов их лагеря не осталось. Ни один из них не пережил этой катастрофы. Огромные льдины, отколовшиеся от ледника, скатились вниз и плавали в заливе в виде ледяных гор, а все, что лежало на их пути, было раздавлено. Речка, которая обычно вскрывала блестящие камни и для людей, и для кавдлунаков, а также все, чем владели белые, было погребено под массами льда. Это ледник наказал белых за жадность к водяному пламени, которая толкнула их на убийство наших людей.
Парни все-таки сошли вниз убедиться, что там никого нет в живых. Они перебирались через нагромождения льдин, у которых были очень острые края это говорило о том, что льдины упали совсем недавно и ветер не успел еще округлить их края.
Все белые исчезли, как исчез и старый лед. Когда двое парней покидали ледник, чтобы вернуться в Пилик и добраться до судна, они увидели, что перед ледником все потемнело: сильный ветер оттеснил в открытое море взломанный лед, и над черной водой плыли свинцовые облака. А когда парни поднялись выше и перед ними открылся вид на фиорд, увидели зрелище, весьма огорчившее их: корабль отнесло в море. Они надеялись, что теперь, когда все погибли, можно беспрепятственно воспользоваться сокровищами судна. Особенно они рассчитывали на огромное количество дерева и большие куски железа. Но случилось непредвиденное — лед ушел и увлек за собой судно; оно уже находилось очень далеко и казалось совсем маленьким.
Таким образом, исчезли все следы и Гогола, и Семеде, и всех остальных кавдлунаков. Они потеряли право на жизнь и понесли заслуженное наказание. Даже природа нашей страны не смогла примириться с тем, как повели себя белые. Кавдлунаки пришли сюда, но не пожелали жить по обычаям людей, а более всего они заслуживали смерти потому, что отбирали у детей игрушки и убили маленькую беззащитную девочку.
Их настигла кара, и люди были отомщены, но я никогда больше не стану говорить об этих событиях — они слишком ужасны, чтобы, рассказывая о них, коротать время в ожидании, пока сварится мясо. Но люди никогда об этом не смогут забыть.
Все как-то притихли, когда готовились сняться со скалы Далрюмпле. А Самик — и вообще-то немногословный — устал после длинного рассказа и, кроме того, пока мы переносили его в лодку и отчаливали, у него еще сильнее разболелась сломанная нога.
Другие эскимосы, как видно, не раз слыхали историю о водяном пламени, но отнеслись к ней с таким же вниманием, как и я. Все они были моими друзьями, самыми лучшими, каких я когда-либо имел, и сейчас они, наверное, думали, что меня сильно задел рассказ о несчастьях, причиненных людям алчностью белых. Однако они были тактичны и не высказали никаких замечаний по поводу этой истории.
Меквусак, не сказав ни слова, занял свое место у руля и теперь разглядывал Агпат и наше старое весеннее стойбище. Чужестранцев все еще не было видно, но теперь я понял, почему встречи с ними эскимосы ожидают совсем не с таким чувством, как я. Мне стало ясно, почему Самик надеялся, что те люди окажутся эскимосами. Правда, они, казалось, инстинктивно чувствуют — как и Наварана, — что речь идет о кавдлунаках.
Я был благодарен им за молчание и за дружеское расположение ко мне, единственному белому человеку среди них. И я радовался, что Кнуд Расмуссен[24] и Пири, а также большинство других белых, которые побывали в этой части Гренландии, никогда не причиняли неприятностей ни Самику, ни его друзьям.
Вскоре во льду образовались большие разводья и, казалось, что у берегов Агпата вообще чистая вода. Мы без труда гребли между льдинами, которые попадались на пути. Огибать их было не трудно, и мы продвигались довольно быстро. Два каяка шли впереди. Вдруг мой тесть Увдлуриак подал знак остановиться. Я подумал, что он увидел таинственных чужеземцев и попытался разглядеть их в бинокль. Но Увдлуриак объяснил, что он заметил на льду два стада моржей: одно из них совсем близко, другое — невдалеке от Агпата. Благодаря сильному ветру ничего не стоит подойти к ним — не можем же мы их упустить! Каяки подойдут к ним с подветренной стороны, и каждый охотник убьет гарпуном по одному моржу. Но надо попытать счастья и со вторым стадом.
Эскимосы на каяках отправились к Агпату, а мы пытались подгрести на своей лодке к первому стаду. К сожалению, вокруг оказалось слишком много льда; подойти к моржам можно было только по льду, перепрыгивая с одной льдины на другую. Я предпочел остаться в лодке, которую эскимосы всегда склонны бросать на произвол судьбы, когда появляется добыча! Я считал, что нам важнее сохранить лодку, чем охотиться на моржей. И действительно, дело окончилось тем, что из ближнего стада поймали только одного моржа, а тем двоим на каяках удалось убить другого. Мы взяли обоих моржей на буксир и медленно направились к Агпату, где показались два человека, ожидавших нас.
В пылу охоты мы чуть не забыли тех, за кем направились, и вспомнили о них, когда оказались совсем близко от берега. Теперь я сразу увидел, что Наварана права: это не эскимосы, а белые, и скоро мы узнаем, как и почему они попали на остров Саундерса. Но эскимосам казалось невежливым проявлять слишком большую поспешность. Поэтому мы медленно подплывали к незнакомцам, а я сидел и все думал, кто они такие, в каком состоянии и какая помощь им необходима.
Выяснилось, что их пятеро, а не двое, как мы подумали сперва. Они раскинули лагерь на берегу, довольно далеко отсюда. Двое, которых мы увидели, ушли от своих товарищей поискать какой-нибудь дичи и поднялись на скалы, чтобы оглядеться. Они обнаружили нас на льду и, возмущаясь нашей медлительностью, ругали нас последними словами за охоту на моржей; незнакомцы никак не могли дождаться, когда же мы, наконец, подойдем, чтобы помочь им! Оказалось, что это китобои, отбившиеся от своего судна. Они с огромными трудностями добрались до острова Саундерса, но дальше им на своей лодке плыть было невозможно из-за скопления льдов. Шотландские китобои много лет охотились в районе пролива Джонса. Жизнь этих закаленных и неприхотливых людей далеко не завидна. Обычно китобои отправляются из дому в конце зимы или ранней весной и добираются до залива Фробишер или Камберленд-Саунд до того, как лед в больших фиордах начнет двигаться на юг. Эту первую часть лова называли юго-западным промыслом, и в хорошие годы уже здесь удавалось наполовину заполнить трюмы. Когда приходили в движение льды Гудзонова пролива и фиордов Баффиновой Земли, начиналась также миграция китов. Китобои следовали за китами вдоль берега Гренландии, мимо острова Хольм и через залив Мелвилла. Здесь погибло немало китобоев; многие терпели крушение, так как в этом заливе путь судам может внезапно преградить торосистый лед и за несколько минут судно оказывается затертым. В то время, когда плавали еще на парусниках, судьба судна целиком зависела от ветра. Китобои могли перебраться через залив Мелвилла только в том случае, если ветер гнал лед в направлении, в котором им надо было двигаться; поэтому их самым страшным врагом было безветрие. Целые дни, иногда и недели не бывало даже намека на ветер.
В наши дни пройти через залив Мелвилла не так опасно, как тогда. В те времена китобои старались прибыть весной, как можно раньше, когда прибрежный лед еще неподвижен. Киты очень постоянны в своих перемещениях, и каждый год они проходят на север у самой оконечности мыса Йорк. Киты идут и дальше на север, но никогда не заходят в бассейн Кейна. Должно быть, им мешает лед в проливе Смита, где они обычно задерживаются, пока движение льдов не вытеснит их на юг. После этого киты некоторое время находятся в проливе Джонса, а там уже стоят наготове шотландские китобои — они здесь охотятся на крупных гренландских китов[25].
Шотландцы не могли охотиться за китами так, как это делают в наши дни. Ведь сейчас имеются небольшие пароходы с пушками, которые поражают цель на довольно большом расстоянии. В свободной воде такое китобойное судно способно подойти довольно близко к своей добыче, поскольку шум винтов ненамного опережает судно, во всяком случае, он может спугнуть кита лишь в последний момент. А тот метод лова, которым пользовались шотландцы в проливе Джонса, заливе Мелвилла и в других районах, был куда более трудным и опасным.
Обнаружить кита среди плавающих льдов гораздо сложнее, чем в открытой воде. Только десятая часть айсберга находится над водой, остальные девять десятых колоссальной массы скрыты под поверхностью. Шум гребного винта наталкивается под водой на лед и эхом отдается от одного айсберга к другому. Эти звуки на далеком расстоянии предупреждают китов о присутствии судна. Конечно, и опрокидывающийся айсберг, как и треснувший лед, производят шум, но, очевидно, морские животные способны отличить естественные шумы от необычных звуков, исходящих от столь странного предмета, как гребной винт.
