В августе 1923 года он приехал в Москву на Международную сельскохозяйственную выставку. Среди прочих был на выставке и павильон Эрец Исраэль, на стендах которого лежали образцы продукции еврейских хозяйств: пшеница, ячмень, овес и чечевица, горох, фасоль и кукуруза, миндаль, табак, апельсины и бананы, сливы, лимоны и оливки, мед, виноград, виноградные вина разных сортов, оливковое и кунжутное масло. Сохранился снимок еврейского павильона: на плакате написано по-русски "Палестина", на иврите - "Страна Израиля"; бутылки вина выставлены на полках, апельсины лежат горкой, колосья пшеницы, которой заинтересовались специалисты.
Еврейский павильон вызвал большой интерес у посетителей выставки; евреи приезжали туда из разных городов Советского Союза, и Бен-Гурион сообщал в Иерусалим: "Мы могли бы привозить в Россию и продавать там апельсины, вино, миндаль, мед и прочее, но пока что они этого не разрешают". Он хотел создать совместную компанию для обмена сельскохозяйственной продукции Эрец Исраэль на лес, цемент, железо и нефть, намеревался открыть в Москве отделение банка, но первая попытка торговать с Советским Союзом ни к чему не привела.
Эта поездка оказала на Бен-Гуриона огромное влияние, и, по всей видимости, именно тогда стала разрушаться его вера в коммунистические лозунги и идеи. На корабле из Одессы в Яффу он записал в дневнике: "Нам открылась Россия... Страна глубочайших контрастов и противоречий; страна, призывающая к всемирной гражданской войне во имя господства пролетариата и лишающая своих трудящихся всех прав... Страна ослепительного света и непроницаемой тьмы, возвышенных стремлений к свободе и справедливости - и безобразной, убогой действительности, страна революции и спекуляции, святых страданий и грязной коррупции, мятежа и взяточничества, идеалов и наживы, где свет и тень неразрывно переплетаются друг с другом, так что не знаешь, где кончается святость и где открываются врата зла".
Биограф Бен-Гуриона подытожил этот период его жизни: "За двадцатые годы он облысел; к концу этого десятилетия его серебряные волосы уже трепетали на висках, точно два крыла, - и всем известный образ Бен-Гуриона приобрел законченность".
Голда Мейерсон родилась в 1898 году в Киеве, в семье плотника Моше Ицхака Мабовича и его жены Блюмы. Она вспоминала: "Мне было тогда года три с половиной - четыре. Мы жили в Киеве, в маленьком доме на первом этаже. Ясно помню разговор о погроме, который вот-вот должен обрушиться на нас. Много раз в жизни мне пришлось испытать те ощущения: страх, чувство, что всё рушится, что я не такая, как другие. И - инстинктивная глубокая уверенность: если хочешь выжить, ты должен сам что-то предпринять. И еще я помню, слишком даже хорошо, как же мы бедствовали! У нас ничего не было вволю - ни еды, ни теплой одежды, ни дров. Я всегда немножко мерзла и всегда в животе было пустовато".
В будущем Голда Мейерсон превратилась в Голду Меир, главу правительства Израиля. Президент США Р. Никсон вспоминал: "Госпожу Голду Меир я уважал гораздо больше, чем госпожу Индиру Ганди (премьер-министра Индии). Госпожа Ганди вела себя как мужчина, но становилась крайне чувствительной, когда ее критиковали. Тогда она требовала, чтобы к ней относились, как к женщине. Госпожа Меир вела себя как мужчина и настаивала на таком же отношении к себе. Как-то раз она появилась в Белом Доме и потребовала самолетов для Израиля. Я ответил:"Нет". Она закурила, выпустила дым мне в лицо и сказала: "Так или иначе, мы получим эти самолеты, господин президент".
***
В сентябре 1923 года приплыл в Яффу итальянский корабль "Умбрия", на котором оказались среди прочих "геры" из деревни Отрадное на Кавказе - русские по национальности, принявшие иудаизм. Их путешествие заняло более двух лет через Тифлис, Батуми и Стамбул - со многими лишениями и жертвами на пути в Эрец Исраэль, где они занялись сельским хозяйством. Это были три семьи Филиных, две семьи Скобрецовых, семьи Быстренко, Гребенюка, Тарасенко и Щербакова.
В Кфар-Таворе жил Михаэль Матвеев, русский крестьянин, принявший иудаизм. Его сын Шимон говорил на склоне лет: "Сейчас я понимаю, почему так привязан к земле. Теперь пашут на тракторах, между крестьянином и землей есть расстояние, но тогда я ходил босиком за плугом, и ноги мои касались земли. Я ощущал каждый камешек, каждую колючку. Мы не ели пшеницу из Америки. Мы ели пшеницу, которую выращивали собственными руками, на собственных полях. Это словно младенец, сосущий молоко из материнской груди. Я не просто привязан к этой земле - я часть ее. Когда отец учил меня сеять, то прикладывал мою ладонь к земле, чтобы я ее почувствовал. Любовь к земле - это в крови, в самой душе."
***
Перед Первой мировой войной Россия занимала четвертое место во внешней торговле Палестины - после Великобритании, Турции и Австрии. Из России привозили строительный лес, нефть, сахар, зерно, муку, картофель и прочие товары; из Палестины везли в Россию апельсины, вина, миндаль, лимоны. После той войны возобновилось пароходное сообщение с другими странами; оттуда везли цемент, стекло, железо, топливо и химикалии, необходимые для бурного развития еврейских городов и поселений, однако участие СССР во внешней торговле Палестины было ничтожным.
Четвертая волна репатриации.
П. Рутенберг и создание электростанций.
М. Новомейский и заводы на Мертвом море
1В 1924 году началась четвертая волна репатриации на эту землю, четвертая "алия". Возникает вопрос: почему историки отделили эту "алию" от предыдущей, если не существовало между ними перерыва во времени? Проще считать их единой волной репатриантов, однако не случайно их разделили и назвали третья и четвертая "алия". Имелись на то свои причины, а чтобы в этом разобраться, потребуется небольшое отступление.
По окончании Первой мировой войны образовалось новое государство - республика Польша. На мирной конференции в Париже ее представители подписали договор о соблюдении прав национальных меньшинств, и поэтому польская конституция 1921 года гарантировала евреям право на национальную школу, признавала субботу выходным днем для еврейского населения, запрещала любые формы дискриминации по расовым, религиозным и национальным признакам. Однако в Польше всё еще существовали законы прежних времен, в том числе и ограничительные антиеврейские постановления; требовалось решение парламента, чтобы отменить каждый из них, но власти не торопились с этим.
Действовала негласно процентная норма для евреев в высших и средних учебных заведениях. Над студентами-евреями всячески издевались, в университетских аудиториях даже устанавливали в последних рядах "еврейские скамьи", чтобы христиане не сидели рядом с ними. Евреев почти не принимали на государственную службу, в школах ограничивали прием евреев-учителей; правительство национализировало многие отрасли промышленности и заменяло рабочих-евреев на рабочих-христиан; власти поддерживали в деревнях польские кооперативы, которые разоряли евреев-посредников. Безработица среди еврейского населения возросла, возрос антисемитизм, и снова, в который уж раз, выход оказался один - эмиграция. В США ввели ограничения на въезд, из Польши впускали туда не более 6000 человек в год, однако желающих было значительно больше, и они отправились в Палестину.
В предыдущей, третьей волне репатриантов было немало идеалистов, которые приехали на эту землю, чтобы создавать новые формы отношений между людьми, - это они основали Рабочий батальон, кибуцы-коммуны и мошавы на основе кооперативного сотрудничества. Эмигранты из Польши в массе своей бежали от притеснений в поисках лучшей жизни. Они ехали сюда не потому, что этого хотели, а потому, что нигде их не принимали, - по этой причине историки отделили эту волну от предыдущей. Так началась четвертая "алия" - в 1924 году.
2С весны того года они появились в Иерусалиме, Яффе, Тель-Авиве и Хайфе - маклеры, ремесленники, портные и сапожники, мелкие торговцы из польских городов и местечек. Репатрианты из предыдущей "алии" сходили с корабля с котомкой за плечами; теперь же в порту Яффы или Хайфы сгружали мебель, сундуки, орудия труда, тюки с товарами, которые везли на продажу. В 1924 году приехали почти 14 000 человек, и половину из них составили польские евреи; 1925-й год был рекордным - более 34 000 репатриантов. Евреи из Польши селились, как правило, в городах, а потому началась строительная горячка; в Тель-Авиве появились новые кварталы, в Хайфе заложили жилой район, строили дома в Иерусалиме.
Их называли тогда "хозяйчиками", этих новоприбывших. Они привозили с собой небольшие капиталы и открывали фабрики на окраинах городов, магазинчики, ремесленные мастерские, киоски для продажи газированной воды, спекулировали земельными участками, закладывали цитрусовые плантации и тут же их продавали, вздувая цены. На улицах зазвучали идиш и польский язык, появились мужчины в костюмах, галстуках и шляпах, дамы сидели в кафе, одетые по последней варшавской моде. Ничего подобного раньше не знали; прежняя жизнь была скудной, а новая волна репатриантов внедряла свой образ поведения и свое мышление.
