О том, что наказы нельзя считать выразителями мнения народного, проговорился даже современный бельгийский масон Эрнест Нис, который пишет, что все наказы 1789 года «были составлены под вдохновлением масонских лож».[103]
В Турени, Лектур и многих других провинциях избиратели также были обмануты, и мнения их оказались подтасованными прокурорами, адвокатами, нотариусами, которые переписывали все наказы по одному общему черновику.[104]
Чтобы убедиться, что все эти действовавшие так единодушно при революционных выборах во Франции «адвокаты, нотариусы, прокуроры, и т. д.» были масонами, достаточно лишь просмотреть масонские альманахи за 1788 год.
«Планы и средства этих господ, — продолжают Кошен и Шарпантье, — чрезвычайно искусно скомбинированы, и совсем не такими должны явиться первые усилия «исступленного» народа, чтобы «порвать свои цепи». А между тем все эти сложные способы, все эти хитросплетения были употреблены одновременно и приложены к достижению одной и той же цели повсюду подобными же группами адвокатов и врачей».[105]
Вот как фабриковалось общественное мнение в 1789 году!
Современные масоны не только признают, что революция произведена ложами, по даже, хвастая, гордятся этим.
«Однако масса официальных документов доказывает, что масоны времен реставрации Бурбонов отреклись от революции; затем постепенно они перестали говорить о ней, а потом начали с большой осторожностью снова возвращаться к революционной пропаганде, правда, по преимуществу в отвлеченных рассуждениях. В 1848 году масонство сделало более решительный шаг вперед: оно создало ореол вокруг так называемых «бессмертных принципов 1789 года» стараясь отделить их от кровавых убийств 1792, 93 и 94 годов; злодейства были объяснены простою случайностью, происшедшей вследствие неизбежного столкновения «стихий» при всяком перевороте, и затем были мало-помалу преданы забвению. Остались одни лишь «бессмертные принципы». Подобным образом удалось снять с революции ее окровавленные покровы и заменить их белоснежной идеальной пеленой непорочной чистоты. И только, когда общественные симпатии были таким образом по возможности обращены в сторону революции, решились масоны открыто приписать ее себе, но подразумевая при этом одну лишь «революцию 89-го года» и умывая руки в убийствах последующих годов. Что за время реставрации они отреклись от революции, это вполне понятно, но может показаться странным, почему они так долго не решались признать своего славного детища, когда культ революционной идеи давно уже был создан?
Тут дело в том, что революция есть лишь начало в осуществлении плана, лежащего в основе деятельности той скрытой тайной силы, о которой мы говорим все время и которая незримо для самих масонов управляет ими и направляет их. Поэтому и важно, чтобы масонские действие были бы также насколько возможно сокрыты пока, выражаясь символическим жаргоном лож, «великое дело» не будет закончено. Ведь революцию удалось осуществить только благодаря тому, что Франция не знала об истинных намерениях людей, которые ее вели, и не знала, что они составляют политическую организацию.
В этом отношении интересно свидетельство масона Мирабо,[106] приведенное масоном Мармонтелем.
«Стоит ли нам бояться, — говорит бр. Мирабо, — несочувствия большей части населения, которое не знает истинных наших намерений и не расположено придти нам на помощь? Сидя у своего очага, в своих кабинетах, конторах, промышленных заведениях, большинство обывателей, домоседов, может быть, найдут наши планы слишком смелыми, ибо они могут потревожить их покой и их интересы. Но если они даже и будут порицать нас, то сделают это робко, без шума. К тому же, разве нация может знать сама, чего она желает? Ее заставят желать, заставят говорить то, о чем она никогда даже и не помышляла. Нация — это большое стадо, которое стремится только пастись; пастухи с помощью верных собак ведут ее, куда хотят».
Если бы эти рассуждение были более известны, то они могли бы внушить народу некоторые подозрения в смысле истинных намерений созидателей революции.
Но и сам Мирабо в свою очередь не знал, что, несмотря на весь свой ум, он являлся лишь той самой дрессированной собакой, о которой говорил, и что его направляют невидимые пастухи, чтобы заставить стадо идти, куда они желают. Он воображал, что сам строит планы, а в действительности лишь разрабатывал то, что ему внушалось. Слишком поздно узнал он, что событие направлялись не им, а другими.
Когда он увидел, что революция заходит дальше того, что ему обещали «временно вручившие ему власть над непосвященным миром», он хотел остановиться и удержать остальных, но это оказалось уже невозможным, ибо с этого момента его воля становилась наперекор воле истинного хозяина, и он должен был погибнуть.
Вторая причина того, что масонам нельзя особенно выставляли на показ роль, которую играют они в революции, заключается в том, что роль эта не столь уже блестяща, как кажется. Направляющая масонов тайная сила это знает и остерегается чтобы некоторые ее «секреты», тщательно до сих пор скрываемые, не всплыли бы в один прекрасный день наружу. Хотя и делается все возможное, чтобы убедить общественное мнение в том, что революция была произведена в интересах народа, сама то направляющая сила знает, что революция была устроена в ущерб народным интересам. Казалось, — дело шло о свободе и братстве, но в действительности это был громадный обман за которым скрывалось нечто, о чем нельзя было (да и поныне еще нельзя) открыто поведать людям. Чтобы преодолеть равнодушие и даже пожалуй сопротивление французской нации и двинуть Францию за вожаками, масонам пришлось обдумать, подготовить и выполнить ряд кровавых преступлений.[107]
В «Histoire de la Revolution» Бертрана де Моллевиль говорится о полнейшем отсутствии в 1759 году народного подъема и прямо указывается на подпольную работу масонства.
«Мирабо, — говорит Моллевиль, — еще до открытия генеральных штатов участвовал во многих тайных обществах. И вот в своих беседах с господином де Монморэн, а также с королем и королевою, Мирабо открыл им некоторые тайны, дающие ключ к важным событиям, до сих пор приписываемым случайности. Так, своевременно предупредил он их, что система террора пыла уже разработана филантропическою группою».
«Собрания происходили у герцога де Ларошфуко и в домике герцога Авмонтского близ Версаля.[108] Непосредственная разработка планов была поручена Адриену Дюпору, знатоку исторических революционных движений с древнейших времен. Им был составлен меморандум, которым он очертил характер государств Европы, разобрал суть их политики и доказал, что ни один из них не будет препятствовать готовящейся во Франции революции. Для ее же осуществления предложил он план, который, по его словам, уже давно был предметом его размышлений. Основные положения этого плана оказались те же самые, которые впоследствии были приняты в конституции 1791 года. После долгих прений Мирабо наконец обратился к нему со словами: «но вы не указываете способов для выполнения этого широкого плана»… — «Вы правы, о способах я еще не говорил, — ответил Дюпор с глубоким вздохом, — я много думал… я знаю несколько верных способов, но все они такого характера, что я содрогался при одной мысли о них и не решался вас посвятить. Но раз вы одобряете весь мой план и убеждены, что принять его необходимо, ибо другого пути для обеспечения успеха революции и спасения отечества нет… только посредством террора можно встать во главе революции и управлять ею… Как бы нам ни было это противно, придется пожертвовать некоторыми известными особами…» Этим он намекал, что первою жертвою должен был пасть Фулон, ибо за последнее время говорили о назначении его на пост министра финансов; затем таким же образом Дюпор указал на парижского «управителя» (т. е. градоначальника): «слышится общий протест против управителей, они могут серьезно помешать осуществлению революции в провинциях… господин Бертье ненавидим всеми: его смерти нельзя препятствовать;[109] это запугает других управителей, и они станут мягки, как воск». Герцог Ларошфуко был поражен рассуждениями Дюпора, но, подобно прочим членам комитета, принял и план, и способы его выполнения. Согласные этому плану инструкции даны были «комитету восстания», который был уже организован и в котором принимал участие Дюпор. Вскоре последовало и выполнение: были убиты Делоне, Флессель, Фулон и Бертье. Их головы, поднятые на копьях, были первыми трофеями этого «филантропического заговора».[110]
А вот еще слова Мирабо, приводимые Мармонтелем:
