Что было дальше? В отличие от предыдущего года, посланные на юг русские ратные люди очень скоро столкнулись с неприятелем. То ли Девлет-Гирей решил прощупать намерения Ивана, то ли он не мог сдерживать своих мурз, оголодавших без добычи, но так или иначе, а в апреле в Москву пришла весть и 14 пленных татаринов от Вишневецкого. Он сообщал, что «побил крымцов на Яйдаре близко Азова (относительно, конечно, потому что если речь идет о реке Айдар, то это где-то на территории нынешней Луганской области Украины. — П.В.); было их полтретьяста человек, а хотели ити под Казанские места войною, и князь Дмитрей их побил на голову, а дватцать шесть живых взял, и государю четырнатцать прислал, и двенатцать в вожи у собя оставил». Вслед за этим прислал гонца и 4 «языков» атаман М. Черкашенин, сообщивший, что он и его люди «наехали» в верховьях Северского Донца на татарский отряд и также побили его. «Языки» сообщили, что Мухаммед-Гирей «в Крым пришел добре истомен, омер коньми и людьми»{150}.
О дальнейшей эпопее князя Вишневецкого рассказывают османские документы. Согласно их сведениям, в конце апреля — начале мая «Дмитрашка» во главе большого войска «неверных» напал на Азов. Его гарнизон, состоявший из 200 янычар, сумел отбиться только с помощью ногаев мурзы Гази бей Урака (о нем речь пойдет ниже), кочевавших в окрестностях города, и стоявшей на рейде крепости османской эскадры. Спустя пару месяцев «Дмитрашка» со своими людьми с моря попытался атаковать Керчь, но из-за приближения османской эскадры отошел к Азову, а затем, преследуемый турецкими галерами, снял осаду этой крепости и поднялся вверх по течению Дона. Здесь он заложил острог, в котором рассчитывал перезимовать и весной с новыми силами повторить попытки нападения на владения турок и татар в Приазовье. Кстати, османский адмирал Али Рейс, командовавший эскадрой, отписывал султану, что он и его люди помешали соединиться с «Дмитрашкой» 4-тысячному отряду «неверных». Надо полагать, что это были люди И.М. Вешнякова, посланные на помощь Вишневецкому.
Правда, об этих подвигах князя и его людей русские источники умалчивают, но они подробно рассказывают о других событиях. В июне с Поля пришла неприятная новость. Пронский воевода В.А. Бутурлин прислал государю 16 «языков» и отписал, что де приходили «крымские татаровя» к Пропеку и он, воевода, их побил и захваченных с бою пленников отправил в Москву.{151} Очевидно, это был еще один небольшой татарский «чапгул», рыскавший в поисках добычи или сведений о намерениях «московского» у русских границ.
Спустя месяц, в июле, в Москву приехали с вестью-сенучом от Данилы Адашева князь Ф.И. Хворостинин и сын боярский С. Товарищев. Они рассказали, чего добился и в чем преуспел окольничий и его люди с того момента, как он отправился в набег на улусы крымского «царя». Поделав, как было приказано, «суды», Адашев сплавился вниз по Днепру и вышел к Очакову, где его люди взяли на абордаж турецкое судно «и турок и татар побили, а иных людей поймали с собою в вожи». Заполучив проводников, русские двинулись дальше «и пришли на Чюлю остров на море и тут на протокех другой карабль взяли и тех всех людей в вожи же с собою поймали». Следующим пунктом назначения стал «Ярлагаш остров (Джарылгач. — J7.JB.)», на котором русскими были взяты и побиты «многие верблужия стада». Затем люди Адашева высадились на берег в 15 верстах от Перекопа, разделились на несколько отрядов «и дал Бог повоевали и поймали многие улусы, и многих людей побили и поймали, и которые татарове собрався приходили на них, и тех многих ис пищалей побили», после чего отступили морем на «Озибек остров». Девлет-Гирей поспешил вдогон за русскими, которые тем временем вернулись к Очакову. Здесь Адашев приказал отпустить всех взятых в плен турок, передав с ними очаковским аге и санджакбею, что он, Адашев, послан своим государем воевать с его недругом, крымским «царем», «а с Турским государь наш в дружбе и воевати его не велел». Турки беспрепятственно пропустили русский караван вместе со всем захваченным полоном и освобожденными из крымского плена русскими и литовскими полоняниками, и далее путь Адашева лежал вверх по Днепру к Монастырскому острову. Все попытки Девлет-Гирея перехватить русских «в тесных местех» не имели успеха — Адашеву и его людям удалось отбиться от татар. Разбив лагерь на Монастырском острове, Адашев узнал от беглого полоняника Федора Ершовского, что крымский «царь» хочет атаковать русских, озлобленный безрезультатными 6-недельными попытками перехватить русских. Однако посланный в разведку сын боярский Нечай Ртищев, выйдя к месту, где хан разбил было свой лагерь (в 15 верстах от Монастырского острова), обнаружил, что того уже и след простыл — как только Девлет-Гирею стало известно о бегстве Ершовского, он поспешно снялся со стана и отступил в Крым{152}.
Принесенная весть, если верить летописи, вызвала в Москве подлинное ликование. «Царь и великий князь, — писал летописец, — сиа слышав, Богу благодарение въздал, видев его неизреченные щедроты на роде крестьянском, възвестив митрополиту, веле молебная совершити. Преже бо сего от начала, как и юрт Крымской стал, как и в тот Корсунский остров нечестивые бусурманы въдворилися, русская сабля в нечестивых жилищех тех по се время кровава не бывала, ни труба преже сего гласяще, православных воинство ззывающе, ныне же государя нашего у Бога прошением и мудрым крепким разумом и подвигом и невъместимое Христово чюдо вместил; морем его царское воинство в малых челнах полтретьи недели, якоже в кораблех, ходящее и корабли емлюще и воюючи, и воздух бо им по государевой вере к Богу служаше; и немножество воиньства, на великую орду внезапу нападше и повоевав и мстя кровь крестианскую поганым, здорово отъидоша, и царь множества вой собрал, с крымцы и с нагаи в шесть недель ходя подле их берегом, не возможе им ничтоже зла воспретить».
Адашев сообщил и еще одну приятную новость — Девлет-Гирей, разозленный непрерывными неудачами, «нагайских мурз в Крыму побил у собя многых, и Исуфовы дети от него побежали и утекли ко отцу», а к этой вести добавилась новость и от Вешнякова, который в свою очередь отписал государю, что он со своими людьми перехватил ногайского «Тиналей-мурзу з братьею, пять их» и «поймал» у них «улусы многие з женами и з детми и людей у них побил многых»{153}.
Иван щедро наградил победителей, послав на Монастырский остров к Даниле Адашеву со товарищи князя Ф.М. Лобанова-Ростовского «с своим жалованием, з золотыми». И в самом деле, случилось небывалое — русские напали на коренной улус крымского хана, чего и вправду доселе не случалось, побили многих крымских людей, взяли богатый полон и вернулись обратно, и хан ничем не мог помешать им. Вдобавок хан рассорился с ногайскими мурзами и лишил себя отменной ногайской конницы. И это тогда, когда крымская сила еще не восстановилась полностью от последствий мора и неудач предыдущих лет (за 2—3 года сделать это было нереально просто физически)! Разве это не повод для радости и больших торжеств?
Но стоит ли верить летописи? Не пытался ли летописец скрыть за всеми этими пышными фразами нечто, о чем говорить Ивану Грозному потом, спустя несколько лет, когда он занялся редактированием летописных текстов, не очень хотелось? Ответ на этот вопрос кроется, как нам представляется, в разрядных книгах и дипломатической переписке весны и лета 1559 г.
Прежде всего зададимся вопросом — а что же в это время происходило на берегу? Набеги набегами, но, пока война с татарами продолжалась, на Оке и ее притоках, преграждая путь татарам к сердцу Русской земли, должна была быть обязательно развернута завеса из полков поместной конницы, стрельцов, казаков и даточных людей с «земли»! И вот тут то, если обратиться к записям в разрядных книгах (летописи об этом умалчивают — почему?), и произошло нечто необычное, из ряда вон выходящее. В кампанию 1559 г. на берегу выстроилась не просто обычная завеса. Нет, на этот раз в Москве готовили нечто более серьезное и грандиозное. Судите сами — согласно разрядным записям, не исключалась возможность выхода в Поле самого государя навстречу крымскому «царю», буде тот осмелится выйти из-за Перекопа и отправиться на Русь: «марта в 11 день приговорил царь и великий князь Иван Васильевичь всеа Русии з братом своим со князь Володимером Ондреевичем и со всеми бояры, как ему против своего недруга крымского Девлит-Гирея царя стоять и как ему своих украин беречь, а самому государю для своего дела и земского быть готову, а брату ево князь Володимеру Ондреевичю быти с ним, государем, готову же».
Но это не самое главное — в эти годы Иван неоднократно демонстрировал свою готовность идти навстречу хану и встретить его даже не на берегу, но далеко за Окой. Нет, на этот раз на берегу, в Коломне, Кашире, Зарайске, Тарусе и Калуге с началом весны встала огромная рать. Не обычные пять полков с 10 воеводами, а шесть, которыми командовали 18 воевод и еще 1 воевода был при наряде. Командовал ратью один из знатнейших воевод — князь И.Д. Вельский, на то время, пожалуй, первый в командной иерархии русского войска. Под его началом собралась действительно несметная сила — более 40 тыс. ратных людей. И это не преувеличение — только в большом, передовом и правой руки полках было 76 сотенных голов, командовавших примерно 15—20 тыс. детей боярских и их послужильцев. Для сравнения, 4 годами позже в знаменитом Полоцком походе под началом Ивана Грозного собралась чуть ли не вся русская сила, в 7 полках под началом 22 воевод (без учета служилых татар, мордвы и черемисов) выступили около 50 тыс. «сабель и пищалей».
