В четвертое здание Писарро определил артиллериста Педро де Кандию с его отрядом, на вооружении которого было четыре пушки и несколько аркебуз. Также в этом здании была размещена оставшаяся часть пехоты. Ввиду того что большинство испанцев должно было находиться в зданиях и соответственно они не могли иметь представления о том, что происходит снаружи, артиллерийский огонь должен был стать условленным сигналом к атаке. Кандии было сказано, что он должен все время следить за действиями Писарро. Если последний подает сигнал, то Кандия должен немедленно командовать «огонь». Все солдаты должны были высыпать на площадь и идти в атаку. Писарро объявил, что сигнал будет подан только в том случае, если появится возможность захватить Атауальпу или если инки сами начнут атаку.
Имея дело с таким количеством переменных, Писарро в целом был настроен на вариант ведения переговоров с императором и заключения с ним некоего дружеского соглашения. Этой ценой он мог бы выиграть время, в течение которого испанцы могли бы создать для себя более выигрышную ситуацию.
В то время как испанцы томились в нервном ожидании, в инкском лагере начали готовиться к походу. Атауальпа, однако, не торопился — он поднялся лишь в 10 часов. Накануне ему сообщили, что на юге страны его брат Уаскар был пленен, это означало, что после всей этой пятилетней ожесточенной борьбы Атауальпа наконец унаследует империю своего отца. Находясь в приподнятом состоянии духа, Атауальпа распорядился принести ему еду и золотой кубок чичи. Разобравшись с чужеземцами, Атауальпа мог приступить к задаче воссоединения своей империи, установления на всей ее территории своего закона.
По ходу того, как солнце начало клониться к горизонту, испанцы заметили начало активных действий в инкском лагере. Из многотысячных масс индейских бойцов постепенно начал формироваться четкий воинский строй. Затем, соблюдая строгий порядок, индейские легионы начали медленно продвигаться к месту дислокации испанцев. Вот как вспоминает это действо Педро Писарро, восемнадцатилетний кузен Франсиско, состоявший у него пажом:
«Когда роты [Атауальпы] были выстроены, заняв огромные пространства, сам он сел на носилки. Впереди него шли две тысячи индейцев, подметая дорогу перед ним. Половина его войска шла по обочине с одной стороны дороги, а вторая половина шла по обочине другой стороны, по самой же дороге не шел никто. Индейцы несли столько сервиза из золота и серебра, что загляденье было смотреть, как оно сверкает на солнце… Шедшие впереди Атауальпы индейцы пели и танцевали».
Когда звуки приближающихся индейских войск стали доноситься все громче, Писарро перешел из одного здания в другое, приказав всем приготовиться. Затем по совершенно необъяснимой причине шествие индейцев неожиданно остановилось — на равнине, непосредственно перед самым городом. Прошел мучительный для испанцев час, однако они так и не смогли определить, чем же заняты инки. Готовятся к атаке? Получают последние инструкции перед боем? Или Атауальпа отказался от намерения войти на площадь? Наконец, за несколько часов до того, как солнце село за холмы, выяснилось, что Атауальпа и его огромная свита собираются разбить на равнине лагерь. По крайней мере в сегодняшний день инкский вождь больше не собирался ничего предпринимать.
Раздраженный Писарро послал в расположение лагеря Атауальпы испанца по имени Эрнан де Альдана, который знал несколько слов на языке рунасими. Альдане было велено побудить императора войти в город. Альдана понесся галопом, быстро одолел короткое расстояние до индейского лагеря, спешился и при помощи знаков и своего небогатого словаря дал императору понять, что ему следует войти в город до захода солнца. Атауальпа понял смысл сообщения: когда Альдана поехал назад, испанцы увидели, что индейцы продолжили шествие. Королевские носильщики поднял и на плечи носилки. Носилки представляли собой крепящееся на двух длинных шестах элегантное ложе с сиденьем и подушками. Ложе закрывалось балдахином, защищавшим от солнечных лучей. Процессия медленно двигалась к главной площади Кахамарки.
Уверившись в том, что туземные войска готовы войти на площадь, Писарро с братом начали обходить всех своих людей, с тем чтобы воодушевить их. Нотариус Франсиско де Херес писал:
«Губернатор [Франсиско Писарро] и генерал-капитан [Эрнан Писарро] обошли все места постоя испанцев, уверившись в том, что в нужную минуту они готовы ринуться вперед. Братья Писарро призвали их воздвигнуть крепости из своих сердец, поскольку иных крепостей у них не было, и надежда у них была только на Бога, который помогает тем, кто в час величайшей нужды трудится во благо Его. Братья сказали им, что, хотя на каждого христианина приходилось по пять сотен индейцев, испанцам следовало предпринять такие же усилия, какие привыкли предпринимать все добрые люди в подобные моменты, и что надлежит верить, что Бог будет сражаться на их стороне. Писарро сказали солдатам, что когда придет время идти в атаку, они все должны ринуться вперед с отчаянным неистовством… и прорываться [сквозь вражеские ряды], при этом следя за тем, чтобы лошади не вставали на пути друг у друга. Губернатор и генерал-капитан говорили эти слова христианам, с тем чтобы воодушевить их, и последние всей душой возжелали идти [и сражаться]».
Когда звуки приближающихся индейских легионов усилились, испанские солдаты начали понемногу высыпать из зданий на широкую площадь. Херес так описывает шествие индейцев:
«Сначала шла рота индейцев, облаченных в разноцветную униформу, похожую на шахматную доску. Они дочиста выметали дорогу. За ними шли три роты, одетые несколько иначе; все они пели и танцевали. Затем шла большая группа, облаченная в доспехи, представлявшие собой тонкие металлические пластины, на головах у этих воинов были короны из золота и серебра. В центре этой группы находился Атауальпа на носилках, украшенных пластинками из золота и серебра».
Вот описание Эстете:
«Восемьдесят высокопоставленных индейцев несли… [индейского повелителя]… на своих плечах, все они были облачены в роскошную голубую униформу. Сам он был одет в очень богатую одежду, на шее у него было ожерелье из больших изумрудов. Он сидел на носилках, на очень маленьком сиденье с роскошной подушкой».
Херес продолжает:
«За ним следовали еще двое носилок и два гамака, в которых находились другие высокопоставленные лидеры, и далее шли воины в коронах из золота и серебра. После того как первая [группа] вошла на площадь, она принялась расчищать место для других. [После того как] Атауальпа достиг центра площади, он приказал носильщикам остановиться. Народ продолжал вливаться на площадь безостановочно».
Вскоре от пяти до шести тысяч индейских воинов заполнили всю площадь; она походила на набитый под завязку театр с двумя маленькими выходами. Над всеми возвышался Атауальпа на своих громоздких носилках, которые несли самые высокопоставленные вожди империи. Ввиду несоразмерности многочисленного воинства и заполненной им городской площади Атауальпа распорядился, чтобы часть его легионов ожидала в полях за городом.
В тот момент, когда инкская процессия остановилась, не было видно ни одного испанца. Педро Писарро позднее рассказывал, что Атауальпа несколькими часами раньше послал в город своих разведчиков, которые сообщили, что испанцы со страху попрятались в каменных домах.
Толпа индейской знати и воинов к этому времени стала вести себя значительно тише. Лишь в одном из зданий виднелись четыре выставленные маленькие пушки. Но и тут испанцев не было видно. Один из инкских представителей знати с отличительными золотыми пробками в мочках ушей направился к зданию; Педро де Кандия и его артиллеристы затаили дыхание. Но вместо того, чтобы войти внутрь, орехон неожиданно остановился, воткнул свое копье в землю, после чего вернулся назад. На копье развевалось полотняное знамя, королевский штандарт Атауальпы, который всегда выставлялся там, где случалось присутствовать императору.
Испанцы всеми силами стремились не выдавать себя. Наконец Атауальпа призвал их показаться. И вот из одного здания вышли два человека. Один был одет не так, как другие: на нем было длинное одеяние, подвязанное на высоте пояса веревкой, в руках у него были какие-то предметы, по-видимому, дары (на самом деле это были распятие и молитвенник). Рядом с ним шел Фелипильо.
Висенте де Вальверде, монах-доминиканец, который был на середине своего четвертого десятка, прибыл из Испании вместе с Писарро, получив соответствующий мандат от короля. Это был единственный член экспедиции, о котором было известно, что он окончил университет. Вальверде пять лет отучился в университете Вальядолида. Он обучался теологии и философии.
