Новый царь, разумеется, должен был начать сношения с Крымом, где царствовал Джанибек-Гирей. Сношения эти носили прежний, уже хорошо нам известный, характер: главным содержанием переговоров по-прежнему была торговля: крымцы запрашивали, хотели взять как можно больше, русские старались дать как можно меньше, представляя опустошения государства, оскудение казны. Разбойники не трогались этим представлением: в июле 1614 года в Ливнах, где по обычаю происходил размен посланников, крымский посол Ахмет-паша Сулешов объявил: «Если не станет государь присылать ежегодно по 10000 рублей, кроме рухляди, то мне доброго дела совершить нельзя; со мной два дела, доброе и лихое, выбирайте! Ногайские малые люди безвыходно вас воюют, а если мы с своими силами на вас же придем, то что будет? Вы ставите шесть тысяч рублей в дорого, говорите, что взять негде; а я и на одних Ливнах вымещу: хотя возьму тысячу пленных, и за каждого пленника возьму по 50 рублей, то у меня будет 50.000 рублей». Наконец Ахмет-паша согласился взять 4000 рублей поминков для хана и дал за него шерть, когда московский посол дал слово, что по весне рано государь пришлет хану большие поминки. Но когда посол, князь Григорий Волконский, приехал в Крым брать шерть, то хан Джапибек-Гирей объявил: «Шерти мне теперь дать не за что, поминков ко мне и к калге прислано мало, к ближним людям прислано не ко многим и не помногу, и за это ближние люди на нас злобятся, шерти дать не хотят и нам шерть отговаривают». Наконец и хан дал шерть с условием, что если государь рано весною поминков не пришлет, то шерть не в шерть. После этого посылались в Крым ежегодные поминки как для того, чтоб удерживать крымцев от нападения на московские украйны, так и для того, чтоб побуждать их к нападениям на Литву. Последняя цель плохо достигалась, потому что хан был занят войной персидскою, усобицею у себя в Крыму и боялся запорожцев, которые сильно опустошали его улусы. Послы московские по-прежнему постоянно жили в Крыму, на смену одних приезжали другие, по-прежнему им чинилось там многое насильство и неволя, поминки брали на них многие, в неволе, чуть-чуть не правежом; по-прежнему за выгодами московского государя наблюдала фамилия князей Сулешовых — сначала Ахмет-паша, а потом брат его Ибрагим-паша.
Более чем где-либо участия новый государь московский нашел на далеком западе, у морских держав Голландии и Англии; разумеется, это участие было корыстное: внутренние смуты в Московском государстве и опустошения, причиняемые войной польскою и шведскою, вредили их торговле, им выгодно было успокоить Московское государство и в награду приобрести здесь еще большие торговые выгоды. Известные уже нам лица, Ушаков и Заборовский, отправив посольство свое у императора, должны были ехать в Голландию и там требовать помощи на врагов. 1 мая 1614 года Ушаков и Заборовский приехали в Гагу, приехали они в жалком положении, и голландское правительство тотчас же снабдило их всем нужным, приказав выдать им единовременно 1000 гульденов. Послы, по отзыву голландцев, приводили всех в удивление своей скромностию и учтивостию и были очень боязливы. Они просили у Генеральных штатов помощи царю войском и деньгами. Штаты отвечали, что они сами недавно освободились от войны и потому не могут подать царю никакой помощи, но употребят все усилия, чтоб склонить к миру короля шведского. В Англию в июне 1613 года отправлен был дворянин Алексей Зюзин. Описавши неправды поляков в Москве, Зюзин должен был сказать королю: «Во время московского разоренья ваших гостей и торговых людей, Марка англичанина с товарищами, литовские люди захватили, товары все у них отняли и держали их за крепкими приставами, а после того побили». Зюзин должен был говорить министрам королевским, что царь велел просить помощи казною своим ратным людям на жалованье, а наемные люди государю нашему не надобны, денег им на наем в нынешнее время дать нечего. Зюзин должен был просить, чтоб король помочь учинил казною, товарами, зельем, свинцом, серою и другою воинскою казною, а государь своею любительною и братственною дружбою и любовью будет воздавать и свыше того: непременно уговаривать, чтоб король государю помочь учинил казною и товарами и пушечными запасами тысяч на сто рублей, но самой последней мере на 80.000 или на 70.000, а по самой нужде на 50.000. Если королевские советники станут говорить, что они знают наверное, что Марка англичанина били русские козаки в то время, как у польских и литовских людей Китай взяли, и именье его все захватили те же козаки, и государь бы велел это именье отдать англичанам торговым людям, то отвечать: нам наверное известно, что Марка захватили польские люди и держали по самое китайское взятье за крепкими приставами на английском дворе в Китае-городе, и как Китай-город у польских людей взяли, то Марка с тех пор без вести нет, неизвестно — польские и литовские люди его убили или, может быть, чернью, не рассмотря, в то же взятье его убили, потому что в то время и русских многих людей, которые сидели неволею у поляков, побили. Зюзин должен был наведаться о посланном при Годунове в Англию для науки Григорье Григорьеве с четырьмя товарищами, требовать их назад, потому что они государю нужны к посольскому делу.
В Англии московского посланника приняли не так, как в Австрии. Король Иаков отвечал, что он будет с царем Михаилом вести дружбу свыше прежних королей. «Мне известно, — говорил он, — какое зло поляки наделали в Москве, и мы короля Сигизмунда за то укоряем и с ним ни о чем не ссылаемся, и шведского короля неправды нам известны же». Король говорил послам, чтобы надели шапки, дважды и трижды о том припоминал и своим королевским словом гораздо понуждал и приклякивал (приседал), чтоб шапки надели. А сам король и сын его, королевич Карл, шляп ни разу на себя не надели, держали их сами, а королева тут же стояла по своему королевскому чину и обычаю. На увещание короля надеть шапки послы отвечали: «Видим к великому государю нашему твою братскую любовь и крепкую дружбу, слышим речи ваши государские, великого государя нашего царское имя славится, а ваши королевские очи близко видим, и нам, холопям, в такое время как на себя шапки надеть». Король, королева и королевич послам приклякнули, за то похвалили, жаловали их и любезно почитали.
Вследствие этого посольства в августе 1614 года в Москву приехал давно уже известный здесь английский купец Джон Мерик, но с новым значением; в королевской грамоте назван он был князем, рыцарем, дворянином тайной комнаты. Мерик объявил желание королевское, чтобы государь дал английским купцам повольную торговлю и открыл им путь в Персию по Волге. Ему отвечали, что государь уже дал позволение английским купцам приезжать в Холмогоры к корабельной пристани и в иные места и торговать повольною торговлею всякими товарами беспошлинно, и жалованную грамоту за царской печатью им дали. А через Московское государство рекою Волгою в Персию и в иные восточные государства английским гостям в нынешнее время ходить страшно: князю Ивану (Мерику) самому известно, что смута была, в Астрахани был Заруцкий с Маринкою; теперь воеводы Астрахань взяли и Заруцкого в Москву прислали, но многие воры, которые были с Заруцким, убежали на Волгу и там теперь воруют, наших многих торговых людей пограбили, а шах персидский в нашу подданную Грузинскую землю вступился, между нами с ним о том ссылка, и наши торговые люди теперь в Персию не ходят. А как, даст бог, дорога в Астрахань очистится и с персидским шахом о Грузинской земле постановится, то государь с Якубом королем о том сошлется. После этого между Мериком и князем Иваном Семеновичем Куракиным был разговор, как помириться государю с шведским королем. Мерик : свейский король к государю нашему о том писал сам, чтобы государь наш его с великим государем вашим помирил, и отдался в том свейский король на волю государя нашего, а наказ мне дан — велено делать с шведскими послами по наказу великого государя царя. Куракин : ведомо тебе, в какой мере были великие государи цари с свейскими королями, ссылались свейские короли с наместниками новгородскими, и теперь царскому величеству к свейскому о мире послать непригоже; а ты без нашего посла или посланника к свейскому идешь ли? Мерик : я готов идти или пошлю наперед себя дворянина, а потом сам пойду. Куракин : ручаешься ли, что свейский помирится на государевой воле? Мерик : свейский положился на короля нашего, и ему с государем царем как не мириться? Куракин : только свейский Якуба короля вашего не послушает, с великим государем по его воле не помирится, то Якуб король с великим государем на свейского заодно стоять и царскому величеству помогать станет ли? Мерик : если свейский не послушает и позабудет любовь короля нашего, который помирил его с датским, то он будет государю нашему недруг и король наш царю на него, думаю , помогать будет. Куракин : объяви подлинно, есть ли с тобою Якуба короля наказ, как государь ваш государю нашему против его недругов помогать хочет, когда и чем, и закрепить тебе это велено ли? Мерик : государь наш, Якуб король Андреевич, не только казною, всякими мерами царскому величеству помогать и всякое добро чинить хочет: он хотел послать казну и с послом царским Зюзиным, да казне его расход был большой. А после царского посла государь наш Якуб король учинил собор (парламент) с боярами своими и со всеми земскими людьми о сборе казны на его королевские расходы и на вспоможенье царскому величеству, и как я от государя своего поехал, то собор еще об этом на мере не постановил и закрепить мне о том не наказано; а какое будет царского величества у государя нашего об этом прошенье, то государь наш велел мне об этом к себе написать. Куракин : ручаешься ли, что государь ваш вспоможенье учинит этою весною? Мерик : как мне ручаться? Дорога дальняя и, кроме Шведской земли, другой дороги нет. Куракин : ручаешься ли, что помочь учинит? Мерик : думаю, что учинит.
