На Западе теологические споры возникали главным образом по поводу проблемы отношения Бога к человеку, а не вопроса о природе Христа, как на Востоке; но и здесь наблюдалось такое же переплетение религиозных и светских мотивов. Самой серьезной схизмой, или расколом, в Западной церкви стало движение донатистов. Оно возникло в результате споров о поведении африканских епископов во время гонений Диоклетиана и фактически привело к образованию отдельной африканской церкви, которая опиралась на поддержку местного населения в ситуации общего социального недовольства. Учение донатистов лишь незначительно отличалось от догматов ортодоксальной церкви; но именно борьба с донатистами стала одной из главных задач Августина, так и не выполненной вплоть до того времени, когда Африку захватили вандалы.
Менее заметной для собственной эпохи, но гораздо более важной для будущего была полемика Августина с Пелагием. Мирянин, родом из Британии, Пелагий убеждал, что человек способен вести добродетельную жизнь своими собственными силами; это учение нашло немало сторонников среди образованных людей. Августин же утверждал, что, напротив, человек изначально греховен, а свободная воля без благодати невозможна. Ортодоксальность этих резких формулировок католическая церковь окончательно так и не признала. Тем не менее они составили одну из позиций в дискуссии, которая продолжилась в XVI (спор Лютера с Эразмом) и XVII вв. (полемика между иезуитами и янсенистами).
Церковная организация и церковная власть
Поскольку христианство добилось победы при поддержке государства, церковь неизбежно должна была вовлечь его в религиозные споры. Христианскую общину в каждом городе возглавлял епископ, и именно епископы, собираясь на местных съездах (соборах), обсуждали вопросы вероучения. Однако со времен Константина прерогатива созыва общецерковных (Вселенских) соборов принадлежала императору; по его инициативе и под его властью разрабатывалось и насаждалось ортодоксальное учение. Первый Вселенский собор, созванный в Никее в 325 г., осудил Ария и сформулировал учение о Троице. Четвертый собор в Халкидоне (451) осудил Нестория и монофиситов, а также утвердил формулу о двух сущностях Христа – божественной и человеческой. На Востоке императоры никогда не утрачивали своего влияния на соборы и на процесс формирования христианской доктрины. Церковь, со своей стороны, – в той мере, в какой она оставалась ортодоксальной, – всегда фактически подчинялась власти императора. Когда монофиситские епископы Египта и Сирии отвергли ортодоксальное учение, навязанное властью императора, они, возможно, не сразу поняли, что тем самым поставили под сомнение и политический авторитет императора. Но к VII в. и это обстоятельство стало предельно ясным.
Церковь и папство на Западе
На Западе процесс развития был более сложным. По мере того как влияние императора слабело и на местах его заменяли правители варварских государств, епископы нередко оказывались единственными реальными наследниками римской власти. У них не было причин отвергать императора, поскольку Западная церковь никогда не вступала в конфликт с ним: император, благословенный ревнитель ортодоксии, по счастью находился слишком далеко и не имел возможностей вмешиваться в их дела.
Мало какое обстоятельство, сопутствовавшее политическому крушению Западной Римской империи, имело столь далеко идущие последствия, как это – фактически независимое – развитие христианской церкви. В результате западное общество сформировалось как биполярная структура, в которой существовали два полюса власти и лояльности, чего никогда не знали не только греко-римский мир, но и никакая иная цивилизация. Этот дуализм церкви и государства, как ни одно другое явление, возникшее в тот же период, явился самым динамичным элементом европейского общества, став причиной конфликтов и трагедий, но вместе с тем породив исключительно плодотворные и неустанные интеллектуальные и политические дискуссии.
Но даже и при таких условиях всего этого могло бы не случиться, если бы в Италии не сложилась крайне благоприятная для папства политическая обстановка. Вестготские короли Испании и в меньшей степени Меровингские короли в Галлии обладали почти такой же властью над своими церквями и епископами, как Константинопольский император над Восточной церковью. Однако в Италии не оказалось столь же влиятельной политической силы. Папа Лев I (440–461) заслужил великую славу тем, что сам вел переговоры с Аттилой и королем вандалов Гейзерихом; по общему признанию, именно он в 452 г. убедил страшных гуннов не идти на Рим, а в 455 г. уговорил вандалов не грабить город. На самом деле, у Аттилы были веские причины покинуть Италию – прежде всего царившие в стране голод и чума; что касается Гейзериха, то он все равно разграбил Рим. Но все эти реальные обстоятельства вскоре были забыты, в то время как легенда о папе-спасителе продолжала жить и укрепляла репутацию папства.
В 494 г., когда Италией правил король остготов Теодорих, папа Геласий сформулировал различие между церковной и политической властями. «Ваше Величество, – писал он императору в Константинополь, – существуют две вещи, которыми по преимуществу и управляется этот мир: священный авторитет епископов и императорская власть. Но бремя священнослужителей тяжелее, ибо они должны выносить решения о суде Божьем также и над людскими владыками».[31] Пока еще не было насущных причин для того, чтобы в полной мере осуществить доктрину Геласия, доктрину двух властей, или двух мечей (как ее стали называть впоследствии) – духовного и светского. В хаосе готских и лангобардских войн VI в. папы предпочитали видеть себя верными подданными императора. Тем не менее на практике их отношения с наместником императора в Италии, экзархом Равенны, нередко складывались крайне напряженно. Будучи епископами Рима, папы обладали непосредственной и реальной властью как в самом городе, так и во многих областях Центральной Италии. В силу обстоятельств им приходилось лавировать между экзархами, с одной стороны, и лангобардскими королями и герцогами – с другой, и эта тактика удивительным образом предвосхищала политику папства в эпоху Ренессанса. В то же самое время епископ Рима, как прямой наследник св. Петра, притязал на высший духовный авторитет перед всеми остальными епископами, по крайней мере на Западе, и на первенство перед восточными патриархами на Вселенских соборах. Уже в середине V в. Лев I говорил о царственной власти св. Петра и о праве папы «управлять всеми, кто пребывает под верховной властью Христа». Один за другим энергичные папы продолжали высказывать подобные требования.
Григорий Великий (590–604)
Первая высочайшая вершина в истории папства связана с именем Григория I, известного как Григорий Великий. Более последовательно, чем кто-либо из предшественников, он стремился подчинить власти пап всю христианскую церковь на Западе. Правда, в миссионерской практике, которую Григорий всемерно поощрял (достаточно упомянуть, например, деятельность св. Августина Кентерберийского в Англии), он достиг гораздо большего успеха, чем в отношениях со сплоченными под властью королей церковными организациями, такими, как церковь Испании или церковь Галлии. Но главным полем его деятельности оставалась Италия. Именно в понтификат Григория I была наконец предпринята серьезная попытка обращения ариан-лангобардов. Наконец, Григорий больше, чем любой другой папа, приложил руку к тому, чтобы Рим и прилегающие области стали единым политико-административным целым – основой будущей Папской области.
Благодаря деятельности Григория папство приобрело территориальные интересы и политическую роль, которые никогда уже не отделятся от его духовной миссии; более того, их часто будут объявлять неотъемлемым выражением этой духовной миссии. По мнению протестантов XVI в., духовная миссия папства тем самым была непоправимо извращена. Но Григорию I и его современникам действительность представлялась совсем в ином свете: им надлежало защитить Рим от лангобардов. Папа стремился обеспечить стабильное управление Римом и накормить тысячи людей, обездоленных войнами. Кроме того, если папа собирался действовать как независимый глава церкви, ему требовалось утвердить собственную политическую самостоятельность: в противном случае он попал бы в такую же зависимость, как патриарх Константинополя или епископы Испании и Галлии. Может быть, Григорий I и не представлял себе эти задачи с такой отчетливостью. Основная угроза папской независимости исходила скорее от лангобардов, нежели от императора; поэтому Григорий охотно обращался к императору за помощью, если рассчитывал ее получить. Полтора столетия спустя рассчитывать на это уже не приходилось, и у преемников Григория не осталось другого выхода, как просить, пусть и неохотно, у франков защиты против лангобардов. Развитие событий со всей ясностью показало: папство должно обеспечить политическую независимость, чтобы сделать убедительными свои духовные притязания. История церкви в последующую тысячу лет, включая также и опыт постреформационных протестантских церквей, не предоставила нам ни одного доказательства ошибочности этой стратегии; но она никак не опровергла и тех, кто считал, что она будет иметь пагубные последствия.
