Тем не менее попытки реорганизации османской армии, вне зависимости от конечного результата, очень показательны как пример пробуждения интереса в среде столичной бюрократической элиты к достижениям христианского мира и готовности некоторых ее представителей использовать опыт европейцев. Особенно явственно данная тенденция проявилась в начинаниях периода Ляле деври (эпохи тюльпанов), которую большинство историков отождествляют с годами деятельности великого везира Ибрагим-паши Невшехирли (1718–1730). Действительно, он и некоторые близкие ему деятели Порты проявляли устойчивый интерес к военному опыту европейских держав, к их политической и культурной жизни. Именно в это время в среде столичной знати возникла мода на все европейское (алафранга). Впрочем, вряд ли можно определять хронологические рамки рассматриваемого явления датами правления султанов и великих везиров, ведь речь идет об идеях, получивших распространение, по крайней мере, в среде правящей верхушки империи. Показательно, что со свержением Ахмеда III, гибелью великого везира и некоторых людей из его окружения интерес столичной элиты к Европе не угас. Более того, попытки «европеизации» османского общества продолжались и при преемниках Ибрагима Невшехирли, причем в 30-е годы они осуществлялись более активно, чем в годы его везирата. Эти соображения позволяют определить время возникновения тенденции к заимствованию европейского опыта более широко — от Карловицких мирных договоров 1699 г., зафиксировавших начало отступления турок из Европы, до 1740 г., когда султан Махмуд I (1730–1754) своим декретом вынужден был провозгласить бессрочное действие льготных условий торговли («капитуляционных прав»), предоставленных Франции. Вскоре тот же принцип был распространен на торговлю с другими европейскими державами. Тем самым было фактически признано могущество Европы.
Переориентация внешней политики и возникновение Восточного вопроса
Активность «западников» и широта их интересов позволяют увидеть связь между модой «алафранга», нововведениями и изменениями во внешней политике Порты. Становление нового подхода к проблемам взаимоотношений Османской империи со странами Европы является еще одним выражением перемен, позволяющим связать в единую картину свидетельства подобного рода. Более того, само развитие событий на протяжении столетия дает основание говорить, что сановники Порты придавали большее значение новациям во внешней политике, чем в других сферах деятельности. Поэтому сдвиги в расстановке сил на международной арене были осмыслены раньше и полнее, чем существо процессов во внутренней жизни. Уже первым «западникам» было ясно, что немедленное перенесение европейских институтов на османскую почву чревато серьезными политическими осложнениями. Об этом говорит явная диспропорция между обилием проектов преобразований и малыми усилиями по их реализации. В подобных условиях единственной более или менее широкой областью их активности оставались международные отношения.
Российский дипломат А.М. Обрезков (1720–1787), опираясь на длительный опыт контактов с турецкими эркян-и девлет (государственными мужами), сформулировал основные положения, традиционно определявшие суть внешней политики Османской империи. На первое место он поставил положение о том, чтобы с «христианскими потентатами в союзы не вступать». Оно опиралось на общее убеждение, что основатели империи создали ее с помощью военной силы и религиозного рвения («имея в одной руке саблю, а в другой Алкоран»), а также на веру в «надмерное могущество империи их, и которая всякую державу покорить может без посторонней помощи». После Карловицкого мира части столичной бюрократической элиты стало ясно, что строить европейскую политику на подобных основах Порта вряд ли могла. Поэтому уже в первое десятилетие XVIII в. обозначилось их стремление к более обдуманным и осторожным действиям.
Между тем международная обстановка в Европе тех лет предоставляла немалые возможности для возобновления военных экспедиций. Так, после подписания Альтранштадтского мира (1706) между Карлом XII и саксонским курфюрстом Фридрихом Августом I, которого шведский король заставил отречься от польской короны и обещать покровительство лютеранам в Саксонии, резко обострились отношения между Австрией и Швецией из-за вопроса о положении протестантов. Многие европейские политики ожидали, что турки воспользуются этими осложнениями, а также начавшимся восстанием под руководством Ф. Ракоци в венгерских провинциях австрийского императора, чтобы взять реванш за поражение в войне 1684–1699 гг. и вернуть уступленные австрийцам земли. Однако Порта не спешила с объявлением войны, выжидая дальнейшего развития событий. Аналогичная ситуация сложилась после начала русского похода Карла XII. Она открывала заманчивые возможности для реализации агрессивных замыслов той части османской и крымской элит, которая придерживалась откровенно антироссийской позиции. К числу явных недоброжелателей России относился и Чорлулу Али-паша, занимавший в 1706–1710 гг. пост великого везира. Тем не менее он не принял предложений Карла XII о совместном выступлении. Его главный драгоман Александр Маврокордато в ответ на запрос российского посла П.А. Толстого (1645–1729) о возможности заключения военного союза между Османской империей и Швецией сослался на упомянутый выше основополагающий принцип внешней политики Порты, заявив, что такие соглашения не практикуются султанским правительством. Дм. Кантемир позже писал об Али-паше: «Он не любил русских и неоднократно старался им навредить, однако в то же время был приветлив с ними, поскольку боялся быть втянутым в войну, в которую его пытался вовлечь Карл XII… Он стремился к завоеваниям, но не хотел подставлять страну под угрозу потерять многое из-за надежд на завоевание малого. Это и сделало его таким противником войны; опыт последних войн убедил его в силе хорошо дисциплинированных христианских войск и в слабости огромных мусульманских армий».
Впрочем, внутренние проблемы, давление представителей военно-служилой знати и опасения народных бунтов время от времени заставляли Порту вновь обращаться к военным действиям. Таковы причины русско-турецкого конфликта 1710–1711 гг. и войны Османской империи против Венеции и Австрии в 1714–1718 гг. Новые территориальные потери, зафиксированные Пожаревацким миром, существенно усилили позиции сторонников более реалистического курса внешней политики. Его выразителями стали Ибрагим Невшехирли и Николай Маврокордато. Правда, в первые годы «Ляле деври» французские дипломаты еще рассчитывали на возможность нового австро-турецкого конфликта с целью возвращения Белграда и Темешвара. Поскольку великий везир не надеялся на силу своих войск, он попытался организовать антиавстрийскую коалицию в составе Франции, России и Османской империи. Важное место в этих замыслах отводилось посольству Йирмисекиз Челеби Мехмед-эфенди во Франции. Неудачный исход переговоров в Париже и вовсе охладил Ибрагим-пашу к планам реванша.
Примерно с того же времени важной чертой внешнеполитического курса Порты стали усилия по нормализации отношений с основными противниками империи — Австрией и Россией. Сближение последних заставило Ибрагим-пашу Невшехирли заключить соглашение с Петербургом о разграничении российских и османских владений в Закавказье и отказаться от прямой конфронтации с Венским двором. Была и другая причина, вынуждавшая великого везира избегать конфликтов в Европе. Речь идет о восточном аспекте внешней политики Порты. Если соотношение сил на Западе было явно не в пользу Стамбула, то острый политический кризис в Иране в связи с фактическим крахом власти Сефевидов в 1722 г. создал благоприятную ситуацию для удовлетворения агрессивных замыслов тех, кто ратовал за продолжение завоевательных походов. Стамбул незамедлительно воспользовался положением, сложившимся в Иране, надеясь с помощью громких побед поднять авторитет правительства. Однако расчеты на легкий успех не оправдались. На смену первым удачам, обещавшим расширение сферы османского влияния на Кавказе и обильную добычу, к концу 20-х годов пришли поражения, ставшие губительными не только для тысяч солдат, но в конечном счете и для самого великого везира.
Начавшаяся в 1722 г. турецко-иранская война растянулась, с некоторыми перерывами, на 25 лет и привела к опустошению государственной казны, разорению многих районов Анатолии, способствовала росту сепаратизма в восточных провинциях. При объяснении причин продолжительности столь непопулярной в народе войны можно выделить два момента. Во-первых, правителям империи она была нужна, чтобы, в соответствии с советом А. Маврокордато, «неприятелей своих и неспокойствия духи было куда отдалить». Во-вторых, наличие «персидской войны» помогало Порте противостоять натиску своих ближайших союзников тех лет — Франции и Швеции, стремившихся вновь толкнуть Османскую империю на открытый конфликт с Россией и Австрией. Показательна позиция видного дипломата Мехмеда Саид-эфенди во время его посольства в Швецию в 1732 г. На обеде, данном королем в честь посла, речь зашла о турецко-иранской войне. Король предложил направить на помощь туркам 20–30 тыс. шведских солдат. Отвечая ему, «западник» Саид-эфенди вновь сослался на традиционные принципы османской внешней политики: «Как Вам известно, Османское государство в своих войнах не нуждается ни в чьей помощи, все наши завоевания и победы добыты нами с помощью собственных мечей. Вы, наши друзья, не должны утруждать себя ни материально, ни физически. Достаточно, что Вы оказываете нам моральную поддержку».
