Даже Уолтер Зеев Лакер, весьма предвзятый автор, не причислял Ватикан к партнёрам Гитлера и ЦРУ одновременно. «Всем известно, что Святой престол был не в состоянии усмирить Гитлера», — писал он.
Примечательно, что если набрать в «Яндексе» имя Уолтера Лакера, половина ссылок выпадут на книгу 1994 г. «Чёрная сотня», за которую он получил репутацию русофоба (только внимательный В. Кожинов обращает внимание на то, что книга была написана фактически со слов сотрудника Горбачёв-ф®вда Валерия Соловья). Между тем Лакер, несмотря на пожилой возраст, — не зацикленный, рефлексирующий автор. Его последние книги о судьбе СССР («Мечта, которая рухнула») и о кризисе Европы («Последние дни Европы», «Конец европейской мечты»), остались у нас незамеченными. Не удостоился адекватного внимания в России и главный исторический труд Тимоти Снайдера — монография «Кровавые поля: Европа между Гитлером и Сталиным» (39), где документируется массовое целенаправленное уничтожение нацистами славянских народов — не газом «Циклон В», а просто голодом. Американский автор — редкий случай — не уравнивает масштаб жертв нацизма и коммунизма, и, более того, за нас доказывает, что термин «Холокост», или «Катастрофа», должен быть применён и к славянским народам. В книге много передержек, но это добросовестный труд. Однако российской аудитории «скармливаются» либо неряшливая конспирология Лофтуса с Ааронсом, либо, «наоборот», тексты ревизионистов, отрицающие сам факт применения газа «Циклон В» — и тем самым снимающие историческую вину, в частности, с Макса Варбурга.
15. Семейное бредообразование и глобальная идеология
Глобальная конъюнктура выбирает из философских и исторических трудов только то, что «соответствует моменту». В начале 1990-х гг., например, имя немецкого философа и политика Макса Вебера ритуально упоминалось российскими либералами, воспитанными в австрийском IIASA, и их наставниками из Mont Pelerin Society (основанного Отто фон Габсбургом и Фридрихом фон Хайеком) исключительно в контексте протестантской этики — как альтернативы коммунистической этики и морального фундамента возрождаемого капитализма. На самом деле это был не капитализм, а Вашингтонский консенсус, в котором Европа ещё мнила себя самостоятельным полюсом, притягивающим утраченные австро-венграми земли. На самом деле Макс Вебер, во-первых, был не лютеранином, а кальвинистом и в силу этого стал неокантианцем. Во-вторых, его критика германского экспансионизма была выгодна Габсбургам, и потому это имя было поднято на щит. В-третьих, Вебер был автором не только «Протестантской этики», но и книг «Древний иудаизм» и «Религия Индии: социология индуизма и буддизма». В-четвёртых, его мировоззрение существенно менялось, в том числе и в динамике его психического состояния: в 1903 г. он был вынужден оставить университет ввиду психического заболевания и вернулся в Гейдельберг только в 1919 г. И наконец, его главным предметом интереса были не секреты экономического роста, а аскетизм (нестяжательство) в противоположность «рационализму и интеллектуализму», воплощение которого он видел как в политике Ватикана, так и в германской имперской политике.
В начале XX века из наследия Вебера конъюнктура выбрала вовсе не его «принцип методологического индивидуализма», а его критику бюрократических иерархий, вытесняющих магию и мистику предопределением, а в экономике — планированием (которое, по его мнению, невозможно). Этот элемент оценили будущие «классики» Франкфуртской школы, которых подняла на щит уже конъюнктура 1960-х гг. В свою очередь, его ориенталистские исследования увлекли его друга-психиатра Карла Ясперса, который в 1960-х гг. был записан в классики экзистенциализма, хотя сам он себя не относил к этому направлению.
Из Ясперса, в свою очередь, управляемая мировая аудитория извлекла только то, что было искусственно актуализировано в эпоху New Age, — а именно его вывод об особом «осевом времени» VI–II вв. до н. э., когда Восток и Запад независимо друг от друга достигли вершин естественного и философского познания. Но и в этом глубоком исследовании был проявлен интерес лишь к отдельным фигурам и событиям: в частности, из исследования Ясперса была извлечена и искусственно раздута фигура индийского императора Ашоки, который был невероятно свиреп, заживо сжигал за неповиновение собственных жён, однако после кровавого покорения буддийского царства Калинга, увидев горы трупов, «внутренне изменился», принял буддизм и стал повсеместно насаждать вегетарианство и строить буддийские храмы.
Историческая аллегория с императором Ашокой как ключ к замочной скважине подходил к истории войны США во Вьетнаме, где проблемой агрессоров стала не только советская поддержка северян, но и сопротивление населения, в том числе южновьетнамского, католицизму, который навязывал сайгонский диктатор-марионетка Нго Дин Зьем. Именно с Ашокой, а не с джайнизмом, стали связывать «философию ненасилия» (ахимсу), благо император, перенесший внутреннее «преображение», в своих эдиктах проповедовал завоевание не посредством военных действий, а посредством мирного обращения в свою веру (дхаммы).
Эта аллегория была «скормлена» Джимми Картеру — любимому президенту Рокфеллеров и весьма своеобразной личности.
Джеймс Эрл Картер сделал карьеру в военно-морских силах США, а именно на подводном флоте. Длительное и опасное пребывание в замкнутом пространстве сыграло, видимо, роль того «толчка», повода, который произвел с ещё кандидатом в президенты внутреннюю трансформацию. «Озарение» наступило, когда Картер присутствовал при ликвидации последствий аварии АЭС в Канаде. Картер стал первым американским лидером, фанатически приверженным альтернативной (дружественной природе) электроэнергетике. Именно тогда была принята серия экологических законов, сдерживающих экономическое развитие и вынуждающих к аутсорсингу промышленных мощностей в страны «Третьего мира». Глава приобретшего особый статус Агентства по защите окружающей среды Билл Дрейтон основал в 1981 г. фонд имени Ашоки — Ashoka Foundation, с тех пор постоянно финансируемый Рокфеллерами. Так называемое «социальное предпринимательство» (индивидуальный непроизводственный мелкий бизнес), лоббируемое этим фондом, и представляет сегодня воплощение идей Вебера.
Президентство Картера ознаменовалось Кемп-Дэвидским миром, за который он был удостоен Нобелевской премии, и в то же время — началом кампании в Афганистане, сводившим на нет «ашокианскую» этику. Картер не доверял своим промышленникам и в то же время доверял наркоторговцу и банкиру Агахоссейну Абеди. Он ратовал за права человека и попустительствовал религиозной диктатуре в Пакистане. В его собственном представлении в этом не было никаких противоречий: введение диктатуры затруднило реализацию пакистанского атомного проекта, а в Афганистане, как он считал, советское планирование удушало свободное предпринимательство. Над ним издевались даже иранские революционеры, отказываясь выдать пленённых американских послов.
Причин для издевательства было достаточно. В 1973 г. Картер оказался единственным свидетелем полёта НЛО в штате Джорджия (специалисты пришли к выводу, что он принял за НЛО планету Венера). В 1979 г. он заявил, что во время рыбной ловли его преследовал вплавь гигантский заяц с огромными челюстями. В обоих случаях он не поддавался разубеждению.
Отслужив четыре года, Картер посвятил себя не бизнесу, как его предшественники и преемники, а защите прав человека. В июле 2011 г. он высказался за свободу употребления наркотиков, в мае 2012 г. — за повсеместное разрешение гомосексуальных браков. В основанной им группе The Elders объединилась мировая правозащитная элита с мировыми функционерами, одобряющими легализацию наркотиков. На его «антитоталитарных» убеждениях сделали колоссальные состояния кто угодно, только не он сам.
Странному провинциалу, в юности обитавшему во временном жилье, удалось стать президентом, как пишет его биограф Лоренс Шауп, исключительно потому, что его поддерживала «элитная часть американской прессы». С первого года правления его считали марионеткой Рокфеллеров: в его администрации оказалось 26 членов Трёхсторонней комиссии.
Семейство магнатов десятилетиями контролировало нефтяной бизнес, фактически создав монополию, и вросло во все высшие звенья американского управления. Если считать сырьевые интересы доминирующим двигателем и средством контроля над миром, то выход Рокфеллеров из этого бизнеса следовало бы считать либо иррациональным решением — ввиду коллективного «преображения» в духе императора Ашоки, либо продуманной сменой основного источника прибыли.
«Озарение» коллективным не бывает. В то же время логика смены глобальной парадигмы, теснейшим образом связанной с семейством Рокфеллеров (первая конференция Римского клуба состоялась в их европейской резиденции), не выводится исключительно из сферы интересов.
