Помянутая летописью Великая улица вела к речной пристани, церкви Николы Мокрого, названной так за близость к воде. Где названный летописцем Никола, где стрельницы и ворота? Не ищите, их больше нет и не будет никогда. В подземном переходе станции "Китай-город" видны остатки "врат Всесвядских", камни, раскопанные археологами. Сретенские, Троицкие, все другие древние ворота сломаны. Кому они мешали?
...Царевна Софья приказала кирпичные стены выбелить, чтобы они выглядели красивыми. После Петра крепость роль защитницы города утратила. В ХVIII веке начали ее ремонт, но не довели до конца. Чтобы не обременять себя расходами, московские власти собирались стены Китай-города разобрать, как это сделали со стенами Белого города, где на их месте протянулись бульвары. Помешал задуманному император Александр I, повелев "сохранить все древние строения в Москве в их первобытном виде". В ХIХ веке украсили башни шатрами, подражая Кремлю.
В руки большевиков Китай-город попал, насчитывая в своих стенах четыре монастыря. Самый древний из них, Богоявленский, появился раньше, чем первый монастырь в Кремле. Кроме них действовало 18 храмов, в их числе Василий Блаженный на Красной площади. К стенам и башням Китая и Кремля примыкало 10 часовен. Самой известной была часовня, где поклонялись чудотворной иконе Иверской Божьей Матери.
Как только весной 1918 года правительство Ленина въехало в Кремль, началась борьба с иконами и часовнями. "В те дни мне пришла в голову мысль избавиться от икон, торчавших на Кремлевских башнях и соборах и постоянно мозоливших глаза, решил, однако, спросить Владимира Ильича", - читаем в "Записках коменданта Кремля" Павла Малькова, бывшего матроса. И спросил вождя в тот самый майский день, когда с товарищами свалил Ильич крест в Кремле на месте гибели великого князя, убитого Иваном Каляевым. Что ответил Ленин, на вопрос коменданта?
- Правильно, совершенно правильно. Обязательно следует. Только не все: старинные, представляющие художественную или историческую ценность, надо, а остальные - убрать!
Убрали все до одной, висевшие над воротами. Закрыли все часовни. Потом все десять - уничтожили. За часовнями пришла пора церквей, стен и башен Китай-города. Сигнал дала статья "Китайгородскую стену надо снести!". То был приказ:
"Мешающему нормальной жизни столицы каменному наследию дикого средневековья, уродующему новое строительство из железобетона и стекла, новую архитектуру, не должно быть места в столице".
Начали с Ильинских ворот, самых близких к зданиям ЦК, МК и МГК партии. Ворота, как писали газеты, "мешают уличному движению, создают хвосты автомашин. Подвергают опасности пешеходов". Заботились, как всегда, о благе народа. Затем пали Варварские ворота. Реставраторов, протестовавших против вандализма, арестовали за "неправильную линию в области охраны памятников архитектуры Москвы". Полтора года сокрушали неприступные крепости. Спустя 400 лет после закладки стен и башен Петроком Малым, с ними расправились вандалы с партбилетами, посчитавшие себя героями, свершившими чуть ли не подвиг:
"То, о чем мечтали лучшие инженеры и архитекторы дореволюционной Москвы, при большевиках, при власти Советов, стало явью. Старая грязная стена волею пролетариев красной столицы сметена начисто и уступила место широкому блестящему проспекту".
Москва казалась большевикам, оседлавшим Китай-город, уродливой, недостойной быть столицей мирового пролетариата. Они хотели все сломать и внушали народу: "Кварталы в Китай-городе несуразны по очертаниям и разнокалиберны по размерам. Кривые, узкие и темные переулки. Каменные глыбы сооружений разнообразных типов. Мрачные и грязные дворы-колодцы".
Не все думали так, протестовали, писали в защиту "ядра древнерусского упорного труда и торгово-промышленной деятельности" вещие слова:
- Китай-город сохранить надо целиком в музейной неприкосновенности. Если в результате перепланировки будут снесены чрезвычайно ценные здания и весь старинный план и облик Китай-города жестоко пострадают, то это даст полное право иностранцам и нашим потомкам обвинить современное поколение руководителей и исполнителей такого проекта в вандализме.
Тем руководителям и исполнителям было глубоко наплевать на древнюю столицу и на тех, кто ее защищал. Они были убеждены: "Такой город, как Москва, нельзя перестраивать без хирургичеcкого ножа". Дав рабочим "Мосразбортреста" ломы и кирки, они начали крушить кедр, "пречудный в древней красоте".
ПАДЕНИЕ ЗАРЯДЬЯ
В прошлом путеводители непременно описывали Зарядье. Им было о чем рассказать. Люди там жили с того времени, как на Боровицком холме заиграла жизнь. В "Прогулках по Москве", вышедших в 1917 году, сказано: "Здесь ряд больших, малых и мелких торговых и промышленных предприятий и лавок, принадлежащих представителям всех национальностей: тут и персы, и армяне, и евреи, и русские. Прогулка по этому совершенно своеобразному кварталу Москвы, имеющему громадное значение в торговой жизни нашей столицы, очень интересна и поучительна". Сейчас "прогулка" возможна только в воображении.
Исчезнувшее урочище отличалось от других тем, что оно целиком находилось на склоне холма за торговыми рядами Китай-города. Отсюда произошло его название - Зарядье. От минувшего осталась единственная церковь с названием "Зачатия Анны, что в углу". Белокаменный маленький храм пощадили. Он помянут впервые в летописи по случаю опустошительного пожара, пронесшегося над всей Москвой в 1493 году: "Из города торг загорелся и оттоле посад выгорел возле Москвы-реки до Зачатия на востром конце. А летописец и старые люди сказывают: как Москва стала, таков пожар на Москве не бывал". Под Зачатием подразумевается церковь в честь праздника Зачатия Анною (от еврейского имени Ханна, что значит - миловидная) девы Марии, матери Христа, которая родилась после двадцатилетнего бесплодия в браке.
Два придела Анны хранят память о событиях русской истории. После стояния на Угре монголы отступили 11 ноября в день святого Мины, о котором известно, что казнили его за веру в царствование императора Максимилиана в 298 году. В честь той победы и святого покровителя появился придел Мины. Другой придел, Екатерины, славившейся ученостью, также замученной при Максимилиане, основан царем Алексеем Михайловичем по случаю рождения дочери, названной ее именем.
Помянутого "угла", где сходились стены Китай-города, давно нет, как и всего, что находилось за ними. Такому беспощадному уничтожению не подвергалось в советской Москве ни одно древнее образование. На старых планах видно, что с холма спускались к берегу Кривой, Псковский, Малый Знаменский, Зарядский переулки. И протяженная Москворецкая улица. От 39 ее владений остались единственные Средние ряды, начинавшие под номером 1 счет домам, выходившим к проезжей части. Сколько насчитывалось их во дворах - не счесть. Поперек холма шли Масляный, Большой Знаменский, Мытный, Ершов и Мокринский переулки. То есть насчитывалось десять городских проездов, заполненных капитальными строениями!
Как писал Леонид Леонов: "Что-то копошилось в этих изогнутых и узких норах, занесенных на планы под именем переулков Ершовых, Знаменских, Кривых и Мытных, - здесь когда-то стояла царева Мытная изба, где взимали дань со всех прибывавших товаров, отечественных и заморских". Что касается "нор", помянутых классиком, скажу о них чуть ниже. А сейчас признаюсь, название своему опусу позаимствовал у писателя, сочинившего по случаю утверждения в 1935 году "Сталинского Генерального плана" очерк "Падение Зарядья".
Лучше Леонида Максимовича выполнить социальный заказ партийного издательства вряд ли бы кто мог. Во-первых, потому, что таких ярко-пишущих литераторов больше не существовало, а, во-вторых, потому, что автор родился в Зарядье. Там жил его дед, владевший домом и бакалейной лавкой. Там в Мокринском переулке жил отец, кассир московской конторы английского акционерного общества и поэт Максим Леонов. Отсюда он переехал в Замоскворечье, на Пятницкую, 12, когда его сыну, Леониду, исполнилось пять лет.
- Мои первые воспоминания связаны с этим домом, - записал я со слов Леонида Леонова. - У отца в комнате висели портреты писателей Шекспира, Шиллера и других, внушавшие мне своим видом большое уважение". В этом доме я жил, когда Иван Каляев бросил бомбу в великого князя Сергея. (Это случилось 4 февраля 1905 года. - Л.К.) Окно нашего дома выходило на Кремль, кажется, мы жили на пятом этаже. Был синий зимний вечер. В стекло словно ударил ватный шар".
В "Завете сыну" Максим Леонов обращался к нему с таким призывом:
...Мой сын, а если суждено
Тебе в столице жить,
И даже, может быть, должно
Певцом народным быть,
То в песнях пламенных твоих
Ты не криви душой...
Все почти сбылось, как мечтал отец. Сын жил в столице. Молодым, в 24 года, прославился романом "Барсуки". Стал "певцом народным" и в пламенной песне заклеймил малую родину, где жил и учился до поступления в гимназию в Петровско-Мясницком городском училище в Кривом переулке. Один завет отца исполнил не до конца. Покривил душой, когда сочинял "Падение Зарядья". В момент взрыва представляет себя именно там и погоду рисует другой: "Однажды - мне запомнилось узкое длинное окно и, хоть был февраль или апрель? ...какие-то путанные грозовые облака за ним, - раздался гулкий удар и взволнованно зазвенели стекла. Что-то произошло. Весь день в Зарядье было тревожно, а нам, как всегда ребятам, весело от предчувствия какой-то перемены. В воздухе запахло новизной". И почему-то причисляет себя к "оборванным зарядским ребятам".
