Не ходил "оборванцем" внук бакалейщика и сын кассира, в пять лет не мог "предчувствовать" грядущую революцию 1905 года, которой поспособствовал отец, издав брошюры коммунистов Карла Либкнехта, Розы Люксембург и свой сборник стихотворений "Под красным знаменем", за что отсидел срок на Таганке. Покривил душой "певец народный", и когда якобы увидел " в туманном нашем небе контуры настоящей и будущей социалистической столицы"", "новые улицы, прорубленные сквозь каменную ветошь", радуясь по поводу предстоявшего уничтожения малой родины. Стал в ряд с теми, кто воспевал разрушение старой Москвы.
И лысого купола желтое пламя,
И мертвенный зов сорока-сороков
Ломаются, падая в прахе и в хламе,
И окна просветов глядят широко.
Перекликаясь с певцом вандализма, наш прозаик убеждал молодых, старые бы ему не поверили: "И если вам будут рассказывать про нарядность прежней жизни, про лихие русские тройки, про румяные пшеничные блины со снетками, про душевный благовест сорока звонких московских сороков - вспомните Зарядье! Это изнанка развенчанного мифа". И вдруг буквально следом за этим приговором, за описанием "нор", заселенных жалкими людьми, представил "развенчанный миф" таким вожделенным, что, должно быть, закружилась в 1935 году голодная голова пролетариев:
"Здесь, где мы стоим с вами, когда-то шумел знаменитый Грибной рынок, что съезжался сюда со всей России на первой неделе Великого поста. Сверкало всяческое изобилие, и русские фламандцы могли бы писать с натуры расписные лари со щепным товаром, с дугами, раскрашенными фуксином, с резными ковшами, корзинами узорчатого плетенья, с кадушками всех покроев, а в кадушках пахучие меды - и гриб, одинаковая утеха нищих и богачей. Гриб черный, и белый, и красный, - в соленьях, в маринадах и сухой".
Грибной рынок шумел в Зарядье напротив строя домов Москворецкой набережной вблизи церкви Николы Мокрого. Она возникла у речной пристани в честь святого, покровителя торговли и мореплавания. Пристань отличалась сыростью и частыми наводнениями, что и послужило причиной названия храма. Возможно, дело и в иконе, где Никола предстает с младенцем, спасенным из вод Днепра. Другой Никола - Москворецкий, появился на месте, где Москва встретила принесенную из Вятки икону Николы Великорецкого. Оба храма сломали без всякого сожаления и попыток сохранить, потому что над древними фундаментами возвышались стены церквей, колоколен и трапезных начала ХIХ века. В адрес Никол Леонид Леонов высказался так: "И, может быть, отсюда расползалась во все концы Москвы чудацкая затейливая цвель гнилого и безрадостного времени. Ее охраняли десятки всяких московских Никол, а здесь Николы Мокрые, Мокринские, Москворецкие: даже на них сказалась близость воды".
Сохранилось и другое описание Зарядья - поэта Ивана Белоусова, переводчика "Кобзаря", автора стихов, положенных на музыку известными композиторами ХIХ века. Мастерская его отца находилась на углу Мокринского и Псковского переулков. В ее доме жил в детстве сын приказчика часового магазина Иван Москвин, будущий гений Художественного театра. Как видим, не одна пьянь обитала в "норах". Описание Ивана Алексеевича не столь пламенно, как Леонида Максимовича, но уникально, сохранило нам образ Москвы у стен Китай-города, напоминавший Иерусалим у Стены плача.
"В моей памяти Зарядье в начале 70-х годов прошлого столетия было заселено евреями. Некоторые переулки представляли собой в буквальном смысле еврейские базары. По переулкам были еврейские мясные, колбасные лавочки и пекарни, в которых к еврейской Пасхе выпекалось огромное количество мацы.
Интересную картину представляло Зарядье в один из осенних еврейских праздников, когда по закону они должны были идти на реку и там читать положенные молитвы. С молитвенником в руках, в длиннополых, чуть ли не до самых пят, сюртуках, в бархатных картузах - вот такого же фасона, как носят теперь, из-под которых выбивались длинные закрученные пейсы, евреи толпами шли посредине мостовой - в этот день им запрещалось ходить около домов, потому что у стен копошилась нечистая сила. Набережная Москвы-реки у Проломных ворот в этот день была сплошь унизана черными молящимися фигурами..."
В царствование Александра III не стало массы иудеев в Зарядье. Синагогу в Большом Знаменском сломали большевики. Сохранилась хоральная синагога в близком от него Спасоглинищевском переулке, которая напоминает о московском гетто.
А на месте "падшего Зарядья" распростерлась одна "Россия". "На всем моем детстве теперь стоит гостиница, как утюг поставленная", - сказал мне Леонид Леонов. Прозрение наступило много лет спустя после песнопения в честь "социалистической столицы". Не ради гостиницы задумывал товарищ Сталин колоссальную ломку. Трудящиеся должны были весело шагать мимо гигантского Наркомтяжпрома - Народного комиссариата тяжелой промышленности, "штаба социалистической индустрии". То было гигантское министерство, руководимое другом и земляком Сталина, Серго Орджоникидзе. Архитекторы в эйфории рисовали сказочные башни, рядом с которыми храм Василия Блаженного выглядел игрушкой.
Жизнь взяла свое. Нарком застрелился. Наркомтяжпром расчленили на отраслевые наркоматы. Вместо "штаба" до войны задумали возвести "Второй дом Совнаркома", то есть правительства. И здесь пора нам познакомиться с Дмитрием Николаевичем Чечулиным, исполинской фигурой советской архитектуры. Станции метро первых линий - "Комсомольская" и "Киевская" - реализованные проекты молодого Чечулина. Сын пролетария, уроженец крохотного райцентра застроил Москву всем известными домами. Бывший дворец генерал-губернатора на Тверской над- строил и оснастил колоннадой. На Триумфальной площади гостиница "Пекин", концертный зал имени Чайковского и дом, где кинотеатр "Москва" - его. Высотка на Котельнической набережной - шедевр все того же автора. "Белый дом" на Пресне - лебединая песня Чечулина. А до резиденции правительства РСФСР появилась "Россия".
Все началось с проекта высотного здания в Зарядье. "Могучий столп 32-этажного здания поднимет на высоту 275 метров золоченый государственный герб СССР и обозначит в силуэте столицы центр государственного управления великой страной". Так описывали грандиозный проект Чечулина, удостоенный Сталинской премии первой степени. Герб столпа на сто метров превышал звезду дома в Котельниках. Из восьми сталинских высоток - львиную долю, два здания, сооружал главный архитектор Москвы Дмитрий Чечулин. Смерть Сталина поставила крест на бурной стройке. Хрущев ее прекратил, металлоконструкции "столпа" разобрал, вместо высотных домов занялся пятиэтажными корпусами. Казалось, звезда Чечулина закатилась. Но она снова поднялась высоко, когда Хрущева сместили и решили построить в Зарядье гостиницу на 6000 мест.
- Почему на 6000 мест? - спросил я Чечулина. И получил ответ: Столько мест во Дворце съездов. Всем делегатам должно было хватить в гостинице номеров. Я ее задумал как дворец русского гостеприимства с ресторанами нашей кухни, кафе, универсальным залом. Заказал на заводе на свой страх и риск конструкции окон, которые не позволили снизить высоту потолков, как от меня требовали по строительным нормам и правилам.
Нашелся и для громадной "России" свой пламенный поэт.
Зарядье! Под стрелою крана
Твое начало и конец.
Зарядье - щебень в котлованах,
Зарядье - мраморный дворец.
Дворец... Москва еще красивей!
Недаром славит мир ее.
Встает гостиница "Россия",
Раскрыв радушие свое.
Когда семидесятилетний Чечулин показывал мне башню гостиницы, на его глазах загорелась бочка на плоской крыше одного из корпусов. Чечулин не поспешил к телефону и невозмутимо смотрел через стекло стены, как пламя поглощало мусор. Он верил в систему тушения пожаров и в другие автоматизированные системы, заложенные в его огромное здание. Стена "России" тянется на четверть километра над рекой.
Система не помогла в феврале 1972 года, когда случилась катастрофа. Горели, как та бочка, этажи одного корпуса и башня "России", которую Чечулину не дали поднять выше 80 метров, что на метр ниже купола Ивана Великого. Спасаясь от огня, люди выбрасывались из окон, задыхались в дыму. 42 человека погибли. И один, мастер смены радиоузла, покончил жизнь самоубийством, повесился на второй день после трагедии. То ли в знак признания вины, то ли в знак протеста против несправедливости очевидцев, утверждавших, что огонь возник в радиоузле, где замечались "посторонние люди и пустые бутылки", а также остался без присмотра паяльник, включенный в сеть.
"Я не согласен, что у вас не было ничего ценного. Вот я жил в гостинице "Россия". Для меня отель очень интересен, - высказался недавно Рем Кулхаас, - звезда зодчества ХХ века. - Может быть, он и уродлив в чем-то. Но это не важно, эстетический аспект тривиален. В архитектуре и помимо него может быть много интересного - идеи, образы, намерения, идеализм... Архитектура ХХ века как раз интересна тем, что игнорировала такие понятия, как гармония и красота".
