После убийства псаломщика весь отряд собрался на дворе священнической усадьбы. «Гости» хозяйничали в доме, амбарах, конюшне, забрали все, какие нашли, съестные припасы, а также муку, овес, повозки, упряжь и тому подобное. Затем частью там же на дворе, а частью на кладбище, расположенном при усадьбе за сараями, разложили костры и почти до вечера харчевались. Уходя из деревни, повстанцы забрали с собой и отца Николая. Его повезли в лес, в урочище под названием «Млынок», где была мельница, и там хотели повесить, для чего на одной из сосен уже приготовили веревку. Но появившийся неожиданно какой-то помещик, знакомый повстанцам, с большим трудом упросил их не убивать священника. Тогда отцу Николаю «на память» остригли волосы и бороду, переодели в жупан и отправили едва живого домой на телеге проезжавшего мимо крестьянина. В таком виде он и был доставлен уже на следующий день в Великую Гать. Примечательно, что, перед тем как отца Николая собирались повесить, повстанцы предложили ему вступить в их отряд[12].
Хотя отец Николай и избежал смерти, радости особой не было — в Великой Гати его встретили неутешные вдова и малолетние дети Юзефовича. «С большим прискорбием сердца моего доношу, — писал он в рапорте благочинному, — что стихарный дьячок Федор Юзефович 1 июня 1863 года в 10 часов утра польскими инсургентами повешен»[13].
Отпели и похоронили псаломщика Федора в Святой Воле рядом с приходской церковью.
Повстанческий отряд, совершивший убийство Юзефовича, после описанных событий двинулся через фольварки Плянту и Молодово к деревне Поречье.
Когда военный начальник Пинского уезда получил известие о действиях повстанцев и их передвижениях, он направил в Поречье под командованием штабс-капитана Трофимова 13-ю роту Полтавского резервного пехотного полка с 10 казаками. Однако, придя на место, Трофимов не застал повстанцев и, узнав, что они направились к деревне Мохры, немедленно двинулся туда. В то же время полковник Назимов выслал из Пинска наперерез повстанцам 14-ю роту с 50 стрелками и 5 казаками под командованием капитана Тишецкого. Обе роты соединились близ деревни Кончичи и, преследуя неприятеля, настигли его 5 июня у деревни Вульки. Увидев приближающийся русский отряд, повстанцы бросились из деревни, где отдыхали, и бежали к близлежащим топким болотам, поросшим лесом. Военные преследовали беглецов до тех пор, пока те совершенно не скрылись из вида. При этом повстанцев было убито 20 человек, а со стороны военных убито двое солдат и четверо ранено, один из которых вскоре умер[14].
После столкновения у Вульки обе роты вернулись в Пинск. В это же время уездному военному начальнику доложили о появлении повстанческого отряда в местечке Столин (некоторые предполагали, что это был тот самый отряд). Против него тотчас же выслали под начальством майора Камрера 17-ю и 20-ю роты Полтавского резервного пехотного полка и 5 казаков. Настигнув повстанцев 11 июня за местечком Столин, майор Камрер дал бой. После двухчасовой перестрелки он штыковой атакой опрокинул неприятеля, загнав его в болото. Это был крупный повстанческий отряд численностью около 500 человек под командованием Траугута. Чтобы окончательно разбить неприятеля, майор Камрер блокировал засевших в болоте повстанцев и отправил посыльного с просьбой прислать в помощь еще одну роту. 12 июня из Пинска вышла под командой поручика Петровского 19-я рота с 50 стрелками и 5 казаками. Между тем повстанцам удалось выбраться из болот и уйти от преследования[15].
До августа в Пинском уезде о повстанцах слышно не было. Однако утром 6 августа пинский военный начальник получил донесение, что повстанческий отряд численностью до 500 человек пришел из Слонимского уезда и расположился «на позиции близ корчмы Млынок, у границы Пинского уезда». Об этом сразу же были извещены командиры 13-й, 15-й и 17-й рот Полтавского резервного полка, находившихся вблизи указанной местности. В поддержку им из Пинска выступила 5-я стрелковая рота с 13 казаками под командой майора Синицина, который должен был взять на себя командование всеми четырьмя ротами.
Между тем командовавший 13-й ротой подпоручик Гербановский, находившийся в Святой Воле, не дожидаясь прибытия остальных рот, немедленно отправился по указанному направлению и близ села Вулька-Обровская застал повстанцев врасплох в то время, когда многие из них спали. Когда военные открыли батальонный огонь, повстанцы врассыпную бросились бежать, не сделав ни единого выстрела. Преследование продолжалось достаточно долго. Прибывшие к месту боя остальные роты нашли дело уже законченным. Для продолжения преследования в соседние леса Слонимского уезда послали несколько отрядов, человек по 100 каждый, но ни один из них не смог добыть сведений о дальнейшем направлении рассеявшихся повстанцев. Когда поступило известие, что для поисков разбитого повстанческого отряда из Слонима выслано шесть рот, эти команды возвратились в Пинский уезд[16].
После смерти Федора Юзефовича в его семействе осталось пятеро сирот: Алексей (ученик Пинского училища) 11 лет, Екатерина 7 лет, Николай 5 лет, Анна 4 года и Мария 1 год[17]. Отец его, семидесятилетний священник, не перенес горя и 27 июля скончался, сойдя в могилу вслед за своим сыном[18].
Об убийстве Юзефовича общественности одной из первых сообщила московская газета «День», издаваемая И. С. Аксаковым. Материал о подробностях трагедии в редакцию прислал профессор Санкт-Петербургской духовной академии М. О. Коялович, пристально следивший за событиями, происходившими в родной ему Белоруссии. Препровождая материал И. С. Аксакову, Коялович писал: «Сообщаю вам два описания: мученической кончины сельского учителя в Ковенской губернии Викентия Смольского[19] и дьячка Федора Иозефовича в Минской губернии — этих невидных деятелей в нашем народном деле, но, может быть, действовавших на него самым благотворным образом. Оба они стояли у самого корня народной жизни. Дела этих маленьких по положению людей нелегко могут быть известны теперь, когда наше внимание так залавливается крупными и грозными событиями. Некому взяться за раскрытие этих дел, да и некогда. Но должно быть кому, и должно быть когда — очертить хоть общее положение этих мучеников народного дела. Не должно быть, чтобы они сошли в тишину в безвестности об их подвигах. Сообщаемые описания их службы могут послужить хоть отчасти выполнением этого народного долга»[20].
Как только была получена эта печальная корреспонденция, редакция тотчас же выслала семье Юзефовичей через М. О. Кояловича 50 рублей серебром из сумм пожертвований, поступавших в редакцию «в пользу семейств жителей, пострадавших от польских мятежников»[21].
В скором времени на поддержание пострадавшего семейства Виленский генерал-губернатор М. Н. Муравьев передал через Минского временного военного губернатора В. И. Заболоцкого 400 рублей[22], а Святейший Синод выдал семье Юзефовичей единовременное пособие в 150 рублей и назначил ежегодное содержание в 40 рублей, составлявшее годовой оклад псаломщика[23].
Восстание к концу года было подавлено — польское дело на белорусских землях в очередной раз потерпело фиаско. Жизнь возвращалась в привычное русло. Отплакало семейство Юзефовичей. Дети со временем выросли и жили самостоятельной жизнью. Минуло 40 лет…
В начале 1903 года младшая дочь Федора Юзефовича Мария, учительница Свирянской церковно-приходской школы Слонимского уезда, обратилась в Минскую духовную консисторию с просьбой разрешить ей поставить памятник отцу на земле, принадлежавшей Святовольской церкви. По ее словам, могила отца после перестройки храма оказалась под спудом, а ей хотелось бы иметь видимый знак погребения своего родителя. Мария Федоровна предложила и надпись на предполагаемом памятнике: «На сем месте умер в 1863 г. от польских мятежников за веру и отечество Феодор Юзефович». Минская духовная консистория дала разрешение, и в Великой Гати на месте, где повесили Федора Юзефовича, его дочь установила небольшой памятник[24].
С течением времени память о псаломщике Федоре не утратилась — о нем нередко упоминалось в церковных публикациях, посвященных восстанию[25]. В начале 1870-х годов имя Федора Юзефовича в числе 349 имен жертв, погибших от рук повстанцев в 1863 году, было начертано золотыми буквами на памятных досках из черного гранита в Пречистенском соборе в Вильно. Эти памятные списки сохранились до сего дня.
Воспоминания о невинных жертвах польского восстания еще более оживились в начале XX столетия, когда после выхода в апреле 1905 года известного указа «Об укреплении начал веротерпимости» в западных областях империи стала активно меняться национально-конфессиональная обстановка. Так, в Белоруссии в это время заметно активизировалась польская и католическая пропаганда, стали нередкими случаи перехода из православия в католичество. В селах искусственно открывались польские школы, часто там, где в них совершенно не было никакой нужды, и притом во многих случаях в обход закона, тайно. Ксендзы раздавали народу листовки с призывами переходить в католичество, распространяли слухи о якобы законном восстановлении унии. Помещики-поляки оказывали разного рода давление на крестьян. Так, например, некоторые помещики соглашались сдавать земли в аренду крестьянам только в том случае, если последние примут католицизм. Вот что писал о создавшейся ситуации обер-прокурор Святейшего Синода К. П. Победоносцев: «…отпадения лишь в редких случаях зависят от сознательного убеждения. А на окраинах наших они совершаются без всякого убеждения, давлением на массу. Давлением от помещиков, чиновников, ксендзов, там, где прошла рука польского владычества, как в Северо-Западном крае, на массу, состоящую в материальной зависимости»[26].
