Рады были Луповицкие сестрину приезду, давно они с ней не видались, обо многом нужно было поговорить, обо многом посоветоваться. Письмам всех своих тайн они не доверяли, опасаясь беды. Потому раза по два в году езжали друг к другу для переговоров. Луповицкие сначала удивились, что Марья Ивановна, такая умная и осторожная, привезла с собой незнакомую девушку, но, когда узнали, что и она желает быть "на пути", осыпали Дуню самыми нежными ласками. С хорошенькой, но как смерть бледной племянницей Марьи Ивановны, Варенькой, Дуня Смолокурова сблизилась почти с первого же дня знакомства. Молодая девушка с небольшим лет двадцати, с умными и немножко насмешливыми глазами, приняла Дуню с такой радостью, с такой лаской и приветливостью, что казалось, будто встречает она самую близкую и всей душой любимую родственницу после долгой разлуки.
Обстановка дома Луповицких поразила Дуню, до тех пор сидевшую в четырех стенах отцовского дома и не видавшую ничего подобного. Налюбоваться не могла она на убранство комнат, сохранивших еще остатки былой роскоши. Огромные комнаты, особенно большая зала с беломраморными стенами и колоннами, с дорогими, хоть и закоптелыми люстрами, со стульями и диванчиками, обитыми хоть и полинявшею, но шелковой тканью, другие комнаты, обитые гобеленами, китайские вазы, лаковые вещи, множество старого саксонского и севрского фарфора, вся эта побледневшая, износившаяся роскошь когда-то изящно и свежо разубранного барского дома на каждом шагу вызывала громкое удивленье Дуни. Варенька снисходительно улыбалась ей, как улыбается взрослый человек, глядя на любопытного ребенка. На восторженные похвалы Дуни она холодно, презрительно даже сказала:
- Суета! Язычество!.. Удивляюсь, как до сих пор не выкинут всего этого в помойную яму.
- Как это можно!- вскликнула Дуня.- Такие прекрасные, такие красивые вещи.
- Суета и пустота! - молвила Варенька.- Это ведь все от врага, это все на усладу язычникам.
- Каким язычникам? Кажется, теперь их больше нет,- с удивленьем сказала Дуня.
- Земля полна язычниками; избранное стадо не велико,- отвечала Варенька.
- Кто ж язычники? - спросила Дуня.
- Все,- ответила Варенька.- Все, кого до сих пор вы знали, кроме разве одной тетеньки,- сказала Варенька и, не дав Дуне слова вымолвить, спросила у нее:
- Сколько вам лет?
- Девятнадцать,- ответила Дуня.
- Пора отложить суету, время вступить вам на "путь". Я сама в ваши годы пошла путем праведным,- понизив голос, сказала Варенька.- Однако пойдемте, я вам сад покажу... Посмотрите, какой у нас хорошенький садик - цветов множество, дядя очень любит цветы, он целый день в саду, и мама тоже любит... Какие у нас теплицы, какие растения - пойдемте, я вам все покажу.
И девушки, взявшись под руку, вышли на обильно установленную цветами мраморную террасу, а потом медленными шагами спустились в сад по широким ее ступеням.
* * *
Меж тем Марья Ивановна сидела в комнате старшего брата с меньшим братом и с его женою.
- Ну как, Машенька, устроилась ты в Фатьянке? - спросил Николай Александрыч.
- Слава богу, совсем почти обстроилась, остается внутри кой-что обделать да мебель из Талызина перевезти,- отвечала Марья Ивановна.- К осени, бог даст, все покончу, тогда все пойдет своей колеей.
- Что ж? В самом деле был там корабль Ивана Тимофеича? (Кораблем называется общество хлыстов.) - спросила Варвара Петровна.
- В самом деле,- отвечала Марья Ивановна.- И по преданиям так выходит и по всем приметам. Тут и Святой ключ и надгробный камень преподобного Фотина, заметны ямы, где стоял дом, заметны и огородные гряды.
- Хорошо, что в твои руки досталось место,- сказала Варвара Петровна.Летом на будущий год непременно у тебя побываю. Теперь, говоришь, ничего еще у тебя не приспособлено?
- Еще ничего,- отвечала Марья Ивановна.- Сионскую горницу (Сионской горницей у хлыстов называется комната, где происходят их собрания.) сделали, не очень велика, однако человек на двадцать будет. Место в Фатьянке хорошее уютно, укромно, от селенья не близко, соседей помещиков нет, заборы поставила я полторы сажени вышиной. Шесть изб возле дома также поставила, двадцать пять душ перевела из Талызина. Все "наши".
- А поблизости есть ли божьи-то люди? - спросил Андрей Александрыч.
- Еще не знаю,- отвечала Марья Ивановна,- пока до меня не доходило. Да я, впрочем, и разыскивать не стану. Не такое время теперь. Долго ли до беды?
- Ну а эта девушка, что с тобой приехала? в самом деле близка она к "пути"? - спросил Николай Александрыч.
- Совсем готова,- сказала Марья Ивановна.- Больше восьми месяцев над Штиллингом, Гион и Эккартсгаузеном сидела. И такая стала восторженная, такая мечтательная, созерцательная и нервная. Из нее выйдет избранный сосуд.
- Ну, это еще не угадано,- молвил меньшой Луповицкий.- Бывали и восторженные, бывали и мечтательные, а после назад возвращались в язычество, замуж даже выходили.
- Эта замуж не пойдет,- сказала Марья Ивановна.- Любовь житейская ей противна, в этом я успела настроить ее. И другая есть тому причина - я и той воспользовалась, хоть и ни разу даже не намекнула Дуне об ее сердечных ранах. Понравился ей какой-то купчик, познакомилась я с нею тотчас после разрыва, поговорила с ней, посоветовала читать мистические книги, а теперь, проживши у них больше двух недель, кажется, совсем ее укрепила. Много порассказала я ей, и теперь она горит желаньем услышать "живое слово". В первое же собранье можно будет ее допустить, разумеется, пока без "приводу" ("Привод" - обряд поступления в секту.).
Я уверена, что она озарится. Когда будет у вас собранье-то?
- Хотелось бы в субботу на воскресенье,- сказал Николай Александрыч.- Не знаю, соберутся ли.
- А по многу ль теперь собираются? - спросила Марья Ивановна.
- Умалился корабль, очень умалился,- скорбно промолвил Николай Александрыч.- Которых на земле не стало, которые по дальним местам разошлись. Редко когда больше двадцати божьих людей наберется... Нас четверо, из дворни пять человек, у Варварушки в богадельне семеро. Еще человека два-три со стороны. Не прежнее время, сестрица. Теперь, говорят, опять распыхались злобой на божьих людей язычники, опять иудеи и фарисеи (Иудеями и фарисеями хлысты называют православные власти, преимущественно духовные.) воздвигают бурю на Христовы корабли. Надо иметь мудрость змиину и как можно быть осторожней.
И с покорным видом, с умильным взором на Спасителя с апостолами во время бури на Галилейском море, знаменитой кисти известного художника Боровиковского, запел Николай Александрыч вполголоса заунывную песню. Другие вполголоса припевали ему, а у него щеки так и орошались слезами.
Кораблик заливает морскими волнами,
Сверху грозят тучи, стоючи над нами,
Заставляют бедных страдать под водами,
Скудны мы, бедны - нищета вся с нами,
Скудость и бедность всегда жила с нами,
Как в прежних веках, так и ныне тоже.
Ох, много зачинающих, да мало скончевающих!
Припадем коленами на мать-сыру-землю,
Пролием мы слезы, как быстрые реки,
Воздохнем в печали к создателю света:
"Боже ты наш, боже отец наших,
Услыши ты, боже, сию ти молитву,
Сию ти молитву, как блудного сына,
Приклони ты ухо к сердечному стону,
Прими ты к престолу текущие слезы,
Пожалей, создатель, бедное созданье,
Предели нам, боже, к избранному стаду,
Запиши, родитель, в животную книгу,
Огради нас, бедных, своею оградой,
Приди в наши души с небесной отрадой
Всех поставь нас, боже,
Здесь на крепком камне,
Чтоб мы были крепки во время печали;
Мы всегда желаем быть в избранном стаде,
Ты наш учитель, ты наш попечитель,
Просим милости богатой у тебя, владыки,
И всегда ходить желаем под твоим покровом,
Ты нас, батюшка, питаешь и всем оделяешь,
В наших скорбях и печалях сам нас подкрепляешь,
Тебе слава и держава в пречистые руки *.
*Эта песня не без основания приписывается одному из участников татариновского корабля (рязанскому помещику Дубовицкому), отправленному лет пятьдесят тому назад в Саровскую пустынь, а потом едва ли не в Соловки. Первоначальная же редакция принадлежала Александру Иванычу Шилову, крестьянину из Орловской губернии, сначала хлысту, а потом скопческому Иоанну Предтече, умершему в самых последних годах прошлого столетия в Шлиссельбурге.
Все сидели с благоговением и плакали. Не вдруг успокоились, долго сидели после того молча, вздыхая и отирая слезы. Наконец Марья Ивановна спросила у Николая Александрыча:
- А в "слове" кто теперь ходит? . (Ходить в "слове" - пророчествовать во время исступления, находящего на иных хлыстов во время радения и после него. ).
- Да все те же. Племянненка наша, Варенька, стала в слове сильна и с каждым разом сильнее становится,- сказал Николай Александрыч. - Златой сосуд! По времени, будет в нем благодать великая.
