Все сидели с благоговением и плакали. Не вдруг успокоились, долго сидели после того молча, вздыхая и отирая слезы. Наконец Марья Ивановна спросила у Николая Александрыча:
- А в "слове" кто теперь ходит? . (Ходить в "слове" - пророчествовать во время исступления, находящего на иных хлыстов во время радения и после него. ).
- Да все те же. Племянненка наша, Варенька, стала в слове сильна и с каждым разом сильнее становится,- сказал Николай Александрыч. - Златой сосуд! По времени, будет в нем благодать великая.
- Слава в вышних богу! - благоговейно поднявши глаза, проговорила Марья Ивановна.- На Дуню я тоже много рассчитываю. Помните, как в прошлом году я под осень гостила у вас, про нее тогда я вам сказывала, что как скоро заговорила я с ней, едва открывая "тайну", дух на нее накатил (Дух накатил, то есть сошел дух (по понятиям хлыстов, святой дух).) - вся задрожала, затрепетала, как голубь, глаза загорелись, и без чувств упала она ко мне на руки. Великим знамением тогда я это сочла. А теперь, как гостила у них, каждый почти день бывала она в восторге, так и трясет ее всю: судороги, истерика, пена у рта. Ни словом ей не заикнулась я, что бывает у нас на радениях, а все-таки ее поднимало.
- Дай господи такую подвижницу, подай истинный свет и новую силу в слове ее,- сложив руки, набожно сказал Николай Александрыч.- Ежели так, можно будет ее допустить на собрание, и если готова принять "благодать", то можно и "привод" сделать... Только ведь она у отца живет... Помнится мне, говорила ты, Машенька, что он раскольничает, и совсем плотской язычник, духовного в нем, говорила ты, нет ни капельки.
- Это так,- подтвердила Марья Ивановна.- Как есть плотской - только деньги на уме.
- Как же Авдотьюшка, познав тайну, станет в Гоморре жить?- сказал Николай Александрыч.- Тяжело ведь ей будет меж язычниками... Некому будет ни утешить ее, ни поддержать в ней святого пламени. Устоит ли тогда она на "правом пути", сохранит ли "тайну сокровенную"? Об этом надо обсудить хорошенько. То помни, Машенька, что ангелы небесные ликуют и радуются, когда языческая душа вступает в ограду спасения, но все небесные силы в тоске и печали мечутся по небу, ежели "приведенная" душа возвратится вспять и снова ступит на погибельный путь фарисейский.
- Со мной часто будет видаться, я буду ее поддерживать. Отец обещал отпускать ее ко мне в Фатьянку.
При мне не пойдет она в адские ворота, не возвратится в язычество,- твердо и решительно сказала Марья Ивановна. - На "приводе" я, пожалуй, буду ее поручницей и все время, пока обитаю в этом греховном теле, стану поддерживать ее на "правом пути".
- А дашь ли за нее страшное священное зарученье? - строго спросил у сестрицы Николай Александрыч.
- Дам,- ответила Марья Ивановна.- Дам, потому что ручаюсь за нее, как за самое себя.
- Но ведь ты знаешь, Машенька, что бывает с заручниками, если приведенные ими отвергнутся "пути"? - спросил Николай Александрыч.
- Знаю,- слегка кивнув головой, ответила Марья Ивановна.
- Отлучение от части праведных, отлучение от небесных сил, отторжение от святейшего сонма поющих хвалебные песни пред агнцем, вечное страданье души в греховном теле, низведение в геенну на нескончаемую власть врага
(Хлысты никогда не употребляют слов: "дьявол", "сатана", "черт" и тому подобных, дабы не осквернить проклятым именем своего языка. Одно у них имя ему - "враг", иногда "враг божий", редко "враг человеческий". Некоторые учители их о дьяволе так говорят: "Какой он враг человекам? - он друг им и покровитель, как любимым своим созданьям. Он враг только нам, пришедшим из внешнего мира и познавшим правый путь и сокровенную тайну". Хлысты вполне уверены, что смертное тело человека сотворил Сатанаил по образу и подобию своему, потому он и владеет телом, а бог в это тело вдунул дыхание жизни, то есть душу, по своему образу и подобию, оттого душа и бессмертна. Только познавший правый путь и сокровенную тайну, по мнению их, войдут в селения праведных, остальные вечно будут мучиться, заключенные в тела и находясь в полной власти отца своего Сатанаила.),- торжественно говорил Николай Александрыч,- вспомни, сестрица, вспомни, душевная моя.
- Не давала б я, Николаюшка, великого и страшного заручения, не ставила б за чужую душу в залог свою душу, ежели б не знала Дунюшки,- а исступленье, диким, дрожащим голосом сказала брату Марья Ивановна.
И, крепко стиснув руками грудь, со слезами на глазах, задыхаясь от беспрерывных вздохов и сильных судорожных движений тела, стала она "выпевать": ("Выпевать" - в беспамятстве говорить с рифмами, импровизировать.).
- Высоко будет ходить во "святом во кругу" ("Святым кругом" у хлыстов называется нечто вроде хоровода, исполняющего религиозные пляски.). Высока ее доля небесная, всем праведным будет она любезная. Велики будут труды, да и правильны суды...
Все встали. На Марью Ивановну "накатило". Она была в восторге, в исступленье, слово ее было "живое слово, святое, вдохновенное, пророческое". Всем телом дрожа и сжимая грудь изо всей силы, диким, но торжественным каким-то голосом запела она:
Изведет из темниц
Сонмы чистых девиц.
Привлечет в божий чин
Сонмы грешных мужчин.
Сам спаситель ей рад,
Возведет в вышний град,
Осенит святой дух
Ее огненный дух,
И на радость она
Будет богу верна.
Поручусь за нее,
И молюсь на нее,
То - невеста Христа,
Снимет нас со креста,
Силу вышнюю даст,
Благодать преподаст.
С поникшими головами и сокрушенным сердцем слушали Луповицкие сестрицу свою, затрубившую в трубу живогласную, возглашавшую златые вещания, чудоносные, цельбоносные (Трубой живогласною и златыми вещаниями, чудоносными, цельбоносными хлысты называют слова пророков, сказанные во время исступления. ).
В изнеможенье, без чувств упала Марья Ивановна на диван. Глаза ее закрылись, всю ее дергало и корчило в судорогах. Покрытое потом лицо ее горело, белая пена клубилась на раскрытых, трепетавших губах. Несколько минут продолжался такой припадок, и в это время никто из Луповицких не потревожился - и корчи и судороги они считали за действие святого духа, внезапно озарившего пророчицу. С благоговеньем смотрели они на страдавшую Марью Ивановну.
Мало-помалу она успокоилась, корчи и судороги прекратились, открыла она глаза, отерла лицо платком, села на диван, но ни слова не говорила. Подошла к ней Варвара Петровна со стаканом воды в руке. Большими глотками, с жадностью выпила воду Марья Ивановна и чуть слышно промолвила:
- Еще.
Другой стакан подала Варвара Петровна, Марья Ивановна и его выпила, волнение стало в ней прекращаться, только грудь поднималась тяжело и порывисто.
"Живым словом" Марьи Ивановны была решена участь Дуни. Луповицкие с радостью согласились открыть ей всю "сокровенную тайну". В слове Марьи Ивановны и в постигшем ее после того припадке они видели явную на то волю божию.
- Я пойду... разденусь... лягу в постель...- слабым, упавшим голосом проговорила Марья Ивановна, приподнимаясь с дивана. Варвара Петровна подхватила ее под руку и тихонько, с осторожностью повела едва передвигавшую ноги пророчицу.
* * *
В родительском доме в последнее время все дни с утра до ночи Дуня проводила с Марьей Ивановной, в Луповицах стала она неразлучна с Варенькой. Погода на ту пору стояла тихая, теплая, и обе девушки из саду почти не выходили, они бывали в доме только за обедом и за чаем. Постель Дуни на первое время поставили в Варенькиной спальне, пока не приготовили заезжей гостье особой комнаты. Все это сделано было по желанью Марьи Ивановны. И во время прогулок, и по ночам, лежа в постелях, Дуня водила с Варенькой такие же разговоры, как прежде с Марьей Ивановной. Рассказы молодой девушки о таинственной вере нравились Дуне больше, чем рассказы Марьи Ивановны. Они были ей проще и понятнее. Иногда приходили к ним в сад и Варвара Петровна и Марья Ивановна, но всегда на короткое время. В совете Луповицких Дуня отдана была для вразумлений Вареньке, потому что эта ближе подходила к ней возрастом и потому могла иметь больше на нее влияния.
Однажды Варенька с Дуней, крепко обнявшись, сидели на уютном диванчике в обширной теплице, уставленной одними пальмами. Других растений в теплице не было. Говорили девушки о "союзе", к которому так неудержимо влеклась мечтательная Дуня.
- Варенька, я тебе еще, кажется, не сказывала, что Марья Ивановна обещалась мне здесь, в Луповицах, показать таких праведных, что говорят "живое слово",- сказала Дуня.- Теперь каждый день я ее спрашиваю, когда ж это будет, а у нее только и ответов: "погоди да погоди".
- А тебе хочется видеть их?- с улыбкой спросила Варенька.
- Господи! Да я бы жизнь отдала, только бы взглянуть на них, только бы одно "живое слово" услышать,- с живым нетерпеньем отвечала Дуня.
- Разве ты никогда не видала их? - улыбаясь, спросила Варенька.
- Где ж мне видеть их? - грустно промолвила Дуня...- Не такая жизнь выпала на долю мне. Не знаешь разве, что я выросла в скиту, а потом жила у тятеньки в четырех стенах. До знакомства с Марьей Ивановной о духовности и понятия у меня не было. Только она открыла мне глаза.
