- На вольные земли пойду.
- Эва! - изумился дед. - Где их теперь сыщешь?
- Мудрено, верно. Ноне, почитай, вся земля на Руси под царем да царевыми людьми. Подамся на южные али на восточные окраины. Все полегче.
- Стало быть, уходишь? - вставила робко Тренькина мамка.
Поникла лохматая голова дядьки Николы.
- Скопил небольшие деньги. Думал, откуплюсь. Куда там! Княжеские приказчики даром хлеба не едят. Ловко насчитали... Только упрямый я.
Не в нынешний - в другой Юрьев день, а уйду.
Встал дядька Никола. Шапку нахлобучил.
- Прощайте.
К двери шагнул, а она ему навстречу сама распахнулась. Не по щучьему велению, понятно. На пороге - тетка Настасья, жена дядьки Николы, с сыном, пятилетним Тишкой. Увидела мужа, перекрестилась:
- Слава тебе господи! Ушел с утра раннего на княжью усадьбу и ровно в воду канул. Ну, горе мое, неужто отпустил князь?
Более прежнего помрачнел дядька Никола:
- Кабы так...
Ушли дядька Никола с теткой Настасьей, дед неодобрительно, с укоризной бородой помотал:
- Вовсе без понятия мужик. Князьюшке за все доброе, что людям делает, в ножки надобно кланяться, богу за него молиться.
С дедом спорить никто не стал. Однако и согласия никто не выразил.
Молча поужинали.
Почитай, без слова единого спать легли.
Глава 2
ШЕСТАЯ ЛОЖКА
Утром дед толкает Треньку:
- Подниматься пора. Мамка печь топить будет.
Спит Тренька, бормочет что-то невнятное, в ответ на дедовы слова.
Дед свое:
- Терентий, а Терентий! В который раз говорю: мать принимается печь топить, слышь?
Иногда деду удается разбудить Треньку. А сегодня махнул рукой, полез с полатей.
Посапывает Тренька, наслаждается сладким утренним сном. Только коротко Тренькино блаженство. Недаром толковал дед про печь, за которую принималась мать. Топится изба Якова Позднева по-черному. Нет в печи трубы. Оттого весь дым - в избу.
Проходит малое время, начинает беспокойно ворочаться Тренька.
И вдруг кубарем валится с полатей, кашляет, чихает, трет полные слез глаза. Сердится на деда:
- Не мог разбудить!
- Тебя пушкой надобно будить, а ее, как на грех, в избе нету.
Смеются над Тренькой отец, мать, бабка. Дед в бороду улыбается.
Самому Треньке не до смеху. Пулей вылетает из избы дыхнуть свежего воздуха.
А на воле - Тренька сначала даже глазам не верит - дождя нет. Кончился дождь.
Висят еще над деревенькой сизые рваные тучи. Пробивается сквозь них робкая заря. Но нет иод ногами распроклятой грязи. Ломкая ледяная корочка студит босые Тренькины ноги.
- Тятька! - летит сломя голову обратно Тренька. - Ночью земля, гляди-ка, подмерзла!
Забыл вчерашние обиды. Рад, сказать невозможно.
- Надоело в избе сидеть? - улыбается отец.
- Спасу нет как...
- По дружкам соскучился?
- А как же! - с готовностью отвечает Тренька.
Однако оба понимают: не об одних дружках речь.
- Будет, мужики, попусту терять время. Идемте к столу, - зовет мать.
Вздохнул втихомолку Тренька. Насупился отец. Пошли в избу.
Расселись по своим местам. Посреди стола солонка. Хлеба полкаравая.
Против каждого - ложка. Только что за диво? За столом пятеро сидят, а ложек - шесть...
Понял Тренька: мать, забывшись, и для Митьки, старшего Тренькиного брата, ложку положила. В самый раз возле Треньки, где прежде Митька сидел.
Не на шутку перепугался Тренька. А ну как дед заметит? Вытащила мать из печи подогретые вчерашние щи. Дед хлеб нарезал. Первым ложку взял. За ним остальные. И увидели все: лежит на столе лишняя, шестая ложка. Изменился дед в лице. Из-за стола молча встал. Грохнул в сенях дверью.
Всхлипнула в подол мать.
Сказал с укоризной отец:
- Что ж ты, а?..
- Не нарочно ведь, по привычке...
Обнял ее отец за плечи:
- Жив, здоров Митька. Поди, слаще нашего ест-пьет.
Верно. Жив и здоров был Митька. И не хлебал пустые щи, как Тренька.
Только та, шестая ложка и впрямь будто ждала хозяина. Или других с укором спрашивала: "Где он, мой хозяин-то, отчего не дома?"
Глава 3
ХОЛОП
Жил Митька вовсе недалеко, верстах в трех от родной деревеньки. Только иной раз верно говорят: близок локоть, да не укусишь.
А получилось так.
И прежде в доме Якова Позднева лишнего не было, однако и голодом не сидели. А в этот год к весне, что ни обед или ужин - хлеба на столе все менее, а щи да каша все жиже.
Треньке, как младшему, понятно, лучший кусок. Но не таков Тренька человек, чтобы тот кусок съесть в одиночку.
Испечет бабка для него блины, Тренька сердится:
- Отчего мне одному?
- Тебе расти надо, - говорит бабушка.
- Л Митьке нетто не надо? - возражает Тренька. - Глянь, тощий какой.
За обедом дед ворчит:
- Разве ноне праздник, блинов напекли? Экий неразумный народ.
Скоро не то что блинов - куска хлеба не будет.
Прав оказался дед.
Сели как-то раз обедать. Мать поставила на стол миску пшенной каши и виновато, будто она тому причиной, сказала:
- Хлеба нету. Мука кончилась...
Дед длинную седую бороду вперед выставил:
- Другие не лучше живут. Авось и мы не помрем.
Однако плохая еда без хлеба. Тренька из-за стола вылез, кажись, голоднее, чем был.
Дальше - хуже.
Гречу, пшено, овсянку - все подъели.
Отощал Тренька. Бабкины блины во сне стали видеться.
Митька принялся ставить силки на зайцев. Только не глупы они, зайцы-то. Редко возвращался Митька с добычей.
Солнышко стало припекать. Снег сошел. Настало время пахать да сеять. А как пахать, коли лошадь прошлым летом еще околела? И что сеять, когда все зерно давным-давно перемололи на муку и съели?
Однажды дед объявил:
- Завтра пойдем на поклон к государю-батюшке князю Петру Васильевичу.
- И мы с Митькой... - запросился Тренька.
Дед с отцом переглянулись:
- Митька пойдет. Ты дома останешься.
- И я хочу... - заныл Тренька.
Глянул на него дед черными запавшими глазами - осекся Тренька.
Мать забеспокоилась:
- Митеньку-то к чему? Чего попусту будет ноги бить?
Не удостоил дед ответом.
Проснулся наутро Тренька - печь не топится. И даром, что весна на дворе - студно в избе. Прислушался, а в углу будто дитя малое всхлипывает. Удивился Тренька: откуда в избе малому дитяте взяться?
Подполз к краю полатей, видит, в красном углу перед иконами теплится желтый огонек. А на полу мать распласталась, земные поклоны бьет.
Причитает сквозь слезы:
- Господи, помоги...
Тренька кувырком с полатей.
- Ты чего, маманя? Аль обидел кто? Так мы его с Митькой...
У матери слезы пуще прежнего. Обняла Треньку.
- Заступник мой...
Бабушка вошла. Дрова возле печи скинула. Сказала сурово:
- Будет загодя убиваться. Может, обойдется. Печь затопи. Чай, не одно у тебя дитя-то.
Поднялась тяжело мать. Взялась за дрова.
Моргает белесыми ресницами Тренька. Понять не может:
- Баба, иль случилось чего?
- Погоди. Не до тебя ноне, - неприветливо ответила бабушка.
Притих Тренька. Стал ждать, что дальше будет.
Мать печь растопила, а сама то и дело во двор. Выйдет, постоит за воротами, поглядит на дорогу и обратно в избу.
Смеркаться стало. Услышал Тренька чутким ухом - скрипнули ворота.
- Кажись, тятька с дедом и Митькой! - крикнул.
Впрямь, отворял отец ворота. А дед - застыл Тренька пораженный - вводил во двор лошадь, запряженную в телегу. И была та телега гружена мешками и кулями.
- Маманя! Бабка! - пустился в пляс Тренька. - Глядите, сколько всего привезли!
Закричала мать, залилась слезами:
- Сыночка моего, ровно скотину, продали...
Отец голову опустил. А дед твердо молвил:
- Опомнись, Степанида! Верно, дали кабальную запись на Митрия - не помирать же всем с голоду. Однако обещал государь-батюшка Петр Васильевич по осени, когда разочтемся, ту кабальную запись порвать.
- Так ведь холоп теперь сыночек мой. Холоп безответный...
- Опять пустое мелешь, - оборвал дед. - Холоп холопу рознь. Один и сам всю жизнь господину своему служит, и дети его, и внуки служат.
Митька - сказано же - до расчета с князем. А князь своему слову хозяин.
- Известно, хозяин, - не унималась мать. - Захотел - слово дал.
Захотел - взял обратно.
Вовсе осерчал дед:
- Цыц, баба! Про князя Петра Васильевича такие слова не дозволю!
Понурилась мать. Замолчала. Слезы платком утирает.
Тренька на мешки перестал глядеть. Эва, новость! Митьку в холопы отдали.
Мать в тот вечер еду готовить не стала.
- Не обессудьте, - сказала, - как вспомню, чем за все плачено, руки отнимаются...
Пришлось бабушке самой тесто ставить, щи с кашей варить, на стол собирать.
Л Треиька не знает, чью сторону принять. Мать послушать - Митьку жалко. Дед вроде тоже прав: не привези они с отцом муки да всякой снеди - и впрямь хоть с голоду помирай.
Так ничего не решив, жадно навалился Тренька на хлеб, щи да кашу, что подала бабушка.
