Представление о «долгом веке» подразумевает периодизацию исторического времени вне календарных границ одного столетия. Такая концепция подчеркивает эпохальный характер некоего отрезка времени, зафиксированного только формальным образом. Она изначально отличается критическим характером, ее применение связано с проверкой устоявшихся категорий и принципов обобщения больших хронологических единиц прошлого. В этом контексте сама идея «долгого XIX века» предполагает акцент на динамичности, разнонаправленности и — отчасти — на парадоксальности процессов развития, характерных для данного периода. Необходимым условием наблюдения становится всемирная перспектива, побуждающая к глобальному взгляду на феномены, события и действующих лиц.
Предложенные выше хронологические и событийные отметки на шкале «долгого XIX века» касаются в первую очередь таких областей, как политика, идеология, международные и межгосударственные отношения. Проверить и продлить этот аргументативный ряд следует по отношению к экономике, институтам власти и социальному устройству в целом; помимо этого, необходимо обратить особое внимание на повседневные практики, чтобы более широко охватить социальные формации этого времени.
Концепт «долгого XIX века» предполагает не столько когерентность эпохи, сколько внимание к динамике развития: речь идет о поиске «непрерывностей» в истории «переходов и трансформаций». В этой связи следует выделить следующие моменты.
Сама идея расширенного XIX столетия подразумевает «множественность модерностей». «Долгий XIX век» охватывает как «прогрессивные», так и «консервативные» сценарии, которые разрабатывались и успешно реализовались в различных формах на всех континентах. Понятие «долгий XIX век» облегчает поиск системы координат для маркировки динамического поля возникновения «современности». Это дает возможность уточнить характеристику исторических феноменов — их дублирование, асинхронность одновременного или гетерогенность вместо гомогенных, задающих ценностность описаний.
Около 1800 г. современниками были предварительно сформулированы основные способы восприятия и картины мира модерна. Центральными идеями временной модели и в XIX в. остаются цивилизация, просвещение и прогресс. XVIII век врастает в девятнадцатый и создает определенный баланс ожиданий. Век Просвещения предстает здесь как своего рода лаборатория модерна. Проектировались и обсуждались модели нового, которые в следующем веке осмыслены как «современность». Сравнение темпоральных моделей взаимосвязанных веков обнаруживает кардинальное отличие в понимании ритма времени. В «политическом времени» XVIII в., призванном поддерживать стабильность Ancien Regime, было невозможно «спешить», «отставать» или «опаздывать». Для следующего столетия характерна динамическая модель: хребтом века становится прогресс вместо статической модели Просвещения, в XIX в. всё приходит в движение, и желающим не отстать от прогресса предлагается «вскакивать на подножку»; парадигма «догнать» и «перегнать» вызывает фрустрацию от недостижимости этой цели.
Не следует, однако, слишком наивно пускаться в поиски переломных эпох и исторических сдвигов. То, что всемирная история еще в меньшей степени, чем истории наций или континентов, поддается «нарезке» на выверенные с точностью до года временные сегменты — факт более чем очевидный. Границы эпох различаются не с помощью глубокого понимания их объективного «смысла» — они проявляются во взаимоналожении многочисленных более тонких сеток времени. Поэтому наряду с грубыми делениями на эпохи не меньший интерес представляют тонкие периодизации (Ю. Остерхаммель). Их необходимо создавать для каждой пространственной единицы, для каждого человеческого общества и для каждой сферы бытия — от истории окружающей среды до истории искусства. Такие хронологии нужны как для ориентации непрофессионального исторического сознания, так и в качестве аналитических инструментов историков.
Ф. Бродель в созданной им теории исторических времен подчеркивал, что восприятие временных категорий и оценка быстроты или медленности того или иного процесса зависят от подходов и исследовательских задач историка. В модусе «событийной истории» возможно описание сражения по минутам и часам, а изменения в истории климата реально проследить только в масштабах столетий, тысячелетий.
Следует учитывать, что в фокусе всемирной истории часто находятся необычайно долговременные цепи взаимосвязей. Индустриализация, например, может датироваться для отдельно взятых европейских стран несколькими десятилетиями. Напротив, как глобальный процесс она продолжается и по сегодняшний день. Однако нарратив всемирной истории наряду с такого рода широкими временными отрезками подразумевает в ряде случаев и скрупулезный отсчет — по годам, месяцам, дням, часам и даже минутам. Надлежит использовать временные параметры эпох, отдавая себе отчет в скорости и направлении изменений. Исторические процессы разыгрывались не только внутри различных временных рамок. Их нельзя просто разделить на короткие, средние и длительные. Они различаются также в зависимости от того, как протекают: последовательно или прерывисто, совокупно или разрозненно, обратимо или необратимо, с постоянным или меняющимся темпом. Можно выделить повторяющиеся процессы и имеющие неповторимый характер. «Особенно интересны те трансформационные процессы, — отмечает Ю. Остерхаммель, — которые рождают последствия в пространстве между несколькими категориальными полями, различаемыми историками: воздействия окружающей среды на социальные структуры или воздействия специфики менталитета на экономическое поведение».
Таким образом, необходимо признать, что календарное течение времени и исторический взгляд на время могут не совпадать. Поэтому вопрос о начале и конце XIX в., даже при самых первых попытках дать на него ответ, предполагает отступление от простой хронологии и решается множеством различных способов. Всякий исторический взгляд на временные пределы этого столетия будет всего лишь результатом очередного более или менее широкого консенсуса по этому вопросу.
Характеризуя XIX в., Ф. Бродель отмечал: «Это был грустный, полный драматических событий и гениальный век. Грустный, если думать об уродливости повседневной жизни в нем; драматический, если помнить о череде потрясавших его восстаний и войн; гениальный, если иметь в виду научно-технический и даже социальный (хотя и в меньшей степени) прогресс, ознаменовавший данное столетие».
Такой прогресс (при всей его неравномерности в различных сферах) неразрывно связан с индустриализацией. Она, в свою очередь, также не происходила одномоментно: наряду с современными везде оставались традиционные секторы экономики. В XIX в. благодаря динамичным сдвигам в экономике, росту участия населения в политических процессах традиционные жизненные уклады подвергались пересмотру. В то же время эти перемены совершались на локальном, региональном и глобальном уровнях с весьма разной скоростью. Даже в Европе большие территории долгое время оставались лишь в минимальной степени или вовсе не затронуты такими процессами.
Именно поэтому уже в названии данного тома «Всемирной истории», который читатель держит в руках, — «Мир в XIX веке: на пути к индустриальной цивилизации» — мы постарались отразить идею длительности и асинхронности индустриальных и социальных преобразований в разных частях света.
В XIX в. на смену аграрной цивилизации пришла индустриальная (сами термины «индустриальный» и «индустриальное общество» впервые были сформулированы французским мыслителем А. де Сен-Симоном, а затем получили широкое распространение благодаря работам Ж.-А. Бланки, О. Конта и Г. Спенсера), до предела обострившая политические конфликты и социальные противоречия. Мы будем говорить об «индустриальном обществе» и об «индустриальной цивилизации» как о понятиях, описывающих разные аспекты одной и той же экономической реальности. Кроме того, термин «индустриальная цивилизация» наиболее точно отражает видение мира XIX в. современниками.
Переход аграрного общества к индустриальному повлек за собой глобальные экономические, технологические, демографические, социальные и культурные перемены (см.: «Промышленная революция XIX века», «Экономический рост, демографические сдвиги и массовые миграции», «Языки культуры XIX века»).
Капитализм стал основным укладом экономики и преобразил образ жизни во всем мире. Промышленная революция изменила мировую экономику, появилось глобальное разделение труда. Она подорвала основы доиндустриальной экономики, которая держалась на экономической мощи аристократии, владевшей землей — главной ценностью аграрного общества. С победой промышленной революции окончательно утвердились рыночная экономика и капитализм. Индустриальная революция закрепила и упрочила торговое и военное превосходство Европы над остальным миром.
