выдающуюся роль в истории древнерусской мысли. Это была настоящая школа самостоятельной умственной деятельности. Протоиерей Георгий Флоровский очень верно заметил, что «для перевода требуется большое творческое напряжение, великая изобретательность и находчивость, и не только на слова. Переводить, это значит бдить и испытывать. Это совсем не только простое упражнение или формальная гимнастика мысли. Подлинный перевод всегда соозначает и становление самого переводчика, его вхождение в предмет… не только словесный процесс, но именно сложение мысли» [3].
Не удивительно, что именно отсюда, из Берестова, в первые же годы «самовластного» княжения Ярослава раздалось самородное русское слово, прервавшее затяжное «русское молчание». После почти двухвекового периода безгласия и немоты русский дух, наконец, выразил себя в словесном и мысленном творчестве.
В конце 1037 или в начале 1038 года (единого мнения о дате у историков нет) Иларион преподнёс князю своё сочинение «Слово о законе и благодати». Непосредственным поводом к его написанию послужило завершение строительства «города Ярослава». Киев праздновал своё «обновление» во образе Божьего Града, и при дворе Ярослава это событие осмыслили самым ответственным образом, выработав оригинальное историософское воззрение на судьбы Русской земли.
«Слово о законе и благодати» насыщено библейским материалом и цитатами из Священного Писания. Но это совсем не богословский трактат. Илариона занимает, по преимуществу, философско-историческая проблематика, хотя и в религиозном её преломлении. Есть ли в историческом развитии человечества какая-то закономерность? Является ли вселенская история, по сути, историей только одного, «избранного» народа, через который вершится Божий замысел о мире, или же благодать Господня изливается на разные народы и страны? Кто такие русские люди: свободные и полноправные творцы христианской истории, или вся их историческая роль сводится лишь к тому, чтобы пассивно воспринимать миссионерскую проповедь со стороны более «старых» христианских народов? В каком отношении стоит христианское настоящее Русской земли к её языческому прошлому? В самой постановке этих вопросов сказывается ум, воспитанный в кирилло-мефодиевской традиции. Но никогда раньше в славянской, а, может быть, и во всей христианской письменности идея равенства народов не звучала с такой ясностью и такой силой.
О своём credo Иларион заявил в первых же строках «Слова»: «Благословен Господь Бог Израилев, Бог христианский, что посетил народ Свой и сотворил избавление ему, что не попустил до конца твари Своей идольским мраком одержимой быть и в бесовском служении погибнуть». Для того чтобы мысль Илариона раскрылась во всей своей полноте, необходимо иметь в виду её первоисточник. Это — первая глава Евангелия от Луки, где между прочим говорится: «Благословен Господь Бог Израилев, что посетил народ свой, и сотворил избавление ему» (Лк., 1:68). Интереснее всего тут именно несовпадения. Иларион кардинально переиначивает евангельский текст, тщательно устраняя всякий намёк на узкоплеменные черты ветхозаветного божества [4]. «Бог Израилев» для него тождествен христианскому Богу, то есть новозаветной Троице и Ее богочеловеческой ипостаси — Иисусу Христу, который «приде» не к избранным, а ко всем «живущим на земле человекам».
Конечно, рассуждает дальше Иларион, Бог сперва указал путь закона одному «племени Авраамову», но затем «Сыном Своим вся языкы (народы) спас». Да и сам закон, собственно, был дан через иудеев всем людям для того, чтобы «человеческое естество» обыкло «в единого Бога веровати, от многобожества идольского уклоняяся», чтобы все человечество, «яко сосуд скверный», омытый чистой водою закона, могло воспринять «млеко благодати и крещения». Ибо «закон есть предтеча и слуга благодати и истине, истина же и благодать — слуги будущему веку, жизни нетленной… Прежде закон, потом благодать, прежде тень, потом истина».
Пришествие истины и благодати в мир, уверен Иларион, открыло новую эру в истории человечества. Закон, пишет он, отошёл, как свет луны, померкший в лучах воссиявшего солнца. И кончилась ночная стужа от солнечной теплоты, согревшей землю. «И уже не теснится в законе человечество, но в благодати свободно ходит» [5]. Закон был несовершенен, в частности, потому, что «оправдание иудейско скупо было, зависти ради», не распространялось на другие народы, «но только в Иудее одной было»; христианская же вера «благо и щедро простирается во все края земные».
Эту мысль о всемирно-исторической роли христианства Иларион подкрепляет множеством цитат из ветхозаветных книг и Евангелия, всячески подчёркивая, что победа христианства над иудейством, благодати над законом не простая историческая случайность, но закономерность, вложенная Промыслом в течение вселенской истории. Сам Господь через пророков и Сына Своего осудил слепоту и гордыню иудейского народа, который, не приняв Спасителя, лишил себя исторического будущего. Такова расплата за национально-религиозное обособление. А потому подобает «благодати и истине над новыми народами воссиять», ибо «не вливают, по словам Господним, вина нового — учения благодатного — в мехи ветхие, обветшавшие в иудействе: прорвутся мехи, и вино прольётся… Но новое учение — в новые мехи, новые народы».
Итак, по Илариону, историческое содержание эпохи благодати заключается в приобщении все новых и новых «языков» к христианскому вероучению. Христова благодать наполняет всю землю, покрывая её, «яко вода морская». Каждый народ призван стать в конце концов «народом Божиим»: «во всех языцех спасение Твое». Исключение составляют одни иудеи, в которых обладание законом, — этой тенью благодати и истины в эпоху языческой «лести», — породило губительное чувство национальной исключительности и замкнутости. Притязание на превосходство отсекло их от истины и сделало даже хуже язычников, закона не знавших, но зато и более открытых для восприятия Христовой веры (предрасположенность языческих народов к грядущему обновлению во Христе для Илариона символизируют волхвы, принёсшие дары младенцу Иисусу).
Таким образом, народы земли проходят в своём развитии через два состояния: «идольского мрака» и богопознания. Первое состояние — это рабство, блуждание во тьме, «непроявленность» исторического бытия, второе — свобода, полнота исторических сил, разумное и уверенное созидание будущего. Переход из одного состояния в другое знаменует вступление народа в пору исторической зрелости. С этого момента национальная история вливается в мировой исторический поток.
Распространение благодати, как оно рисуется в «Слове», — пространственно-временной процесс. Одни народы вовлекаются в него раньше, другие позже. Взор Илариона обращается к Русской земле, которая вслед за другими странами, в положенное ей время, познала истинного Бога: «Вера благодатная по всей земли простёрлась и до нашего языка (народа) русского дошла… И вот уже и мы со всеми христианами славим Святую Троицу…». Величие и значимость происшедшей на Руси перемены Иларион даёт почувствовать рядом сильных противопоставлений прошлого и настоящего: «Уже не идолослужителями зовёмся, но христианами… И уже не капище сатанинское сооружаем, но
