- Вы вчера допросили пленного, - продолжал Лужин. - Он, я полагаю, признался, что требовал у Михала денег, которых в силу своего поступка не доставил Северин. Вы этому ужасному для Володковичей признанию могли дать официальный ход, но так не поступили, решив проверить все лично, из чего я заключаю, что вы порядочный и понимающий жизнь человек...
Иными словами, подумал я, что я - такой же взяточник и негодяй, как ты.
- Бегство мятежника, которое, без сомнений, можно назвать чудом, продолжал Лужин, - означает, что шантажист получил волю и может повторить свой визит. Ему требуются деньги. Но они нужны всем...
- Кому нужны, а кому - нисколько, - ответил я. - Лично мне нужно схватить разбойника, сделавшего выстрел. И кроме этого - ничего.
- Вы, нисколько не сомневаюсь, хороший артиллерист, но с юриспруденцией мало знакомы, - сказал Лужин. - Схватить нетрудно, трудности следом идут - какие у вас доказательства вины. Есть, знаете, очень стойкие, заупрямится: "Не я стрелял!" - и хоть ты его зарежь, стоит на своем. Лужин улыбнулся: - Приходится отпускать.
- Справедливо! - отметил я.
Мы поднялись и пошли к дому.
- Мне кажется, я вас нисколько не убедил, - сказал Лужин. - А жаль.
- Наоборот, убедили во многом.
Возле подъезда стоял наготове экипаж. Лужин сел на заднее сиденье, кучер дернул вожжи и повез своего господина вон.
- Прощайте, господин штабс-капитан! - крикнул исправник, уже отдалившись.
Я вернулся в дом. Господин Володкович стоял в дверях гостиной. Две почтенные дамы, то ли прибывшие, то ли отъезжавшие, просили его крепиться.
- Вы хотите поговорить с Людвигой, - сказал мне Володкович, - сейчас позову.
- Нет, - ответил я. - Мне надо поговорить с вашим экономом Томашем.
- Эля! - позвал Володкович старую служанку. - Посмотри, где Томаш. Пусть придет.
Минут через пять служанка сообщила, что Томаш недавно уехал к лавочникам в местечко.
- Вот незадача. Извините, господин штабс-капитан, - сказал Володкович. - Вы не предупредили, а я и не подумал о нем. Да ничего, он к ночи вернется, тут близко. Я сразу его пришлю.
И Федор подтвердил, что скоро по приезде исправника какой-то мужчина верхом выехал из усадьбы. Судя по описанию, это был Томаш.
XXX
Нагнав рассыпанный в цепь взвод, я приказал возвращаться в деревню. Солдаты обрадовались.
Закат горел над лесом; когда дорога поднималась на холм, пылал сквозь стволы багряный круг солнца; где-то недалеко каркали вороны; воздух остыл; небо было чистое, на нем серебристой печатью проступал диск луны. Меня всегда волновала эта древняя печать на земном небе, оттиск лица первого бога, знак его давнишнего бытия, его след - легкий, как дальний звон. Следуя доброму инстинкту, я никогда не смотрел на луну сквозь увеличительное стекло - древние тайны и новые тайны не увидишь с его помощью, и не станет понятно, отчего свет ночного светила вызывает у нас грусть. Или мы ощущаем глубину тьмы и забвения, из которого выплывает серебристая тень?
Но древние боги осмеяны, луна объявлена божьей лампадой, а создатель, во славу которого она украшает небосвод, не следит за человеками; он спит до Судного дня и судить дела доверил людям. Графу Муравьеву, например, заплечных дел мастеру. Достаточно написать ему письмо, подумал я, он махом этот узел разрубит. Но сама мысль писать донос была отвратительным допущением. Я знал, что и буквы не напишу. Да и толку нуль - здесь появится новый владелец, и мои заботы пойдут на пользу только ему. Но что мне за дело сменять помещиков. И потом: негодным образом действуешь - значит, негодяй. А негодяев без меня с избытком. Вот и по мне стрелял подлец, а если я тайно по нему выстрелю - тоже буду подлец.
Распустив взвод, я прибыл к подполковнику Оноприенко и доложил о неудаче поисков.
- Да, - согласился командир. - Легкое ли дело обнаружить в лесах беглеца. Он подвижен, не оставляет следов. Поблагодарим бога - могло быть хуже. Напишите объяснение, Петр Петрович, будем надеяться, последнее, а утром - прочь от этого места. В часов семь и выступим.
Времени у меня осталось вечер и ночь.
Я поехал к Шульману.
XXXI
На лавке возле Шульмана стояло полдюжины бутылок - все запечатанные.
"Вот как заботятся о раненом настоящие товарищи", - сказал лекарь. "Еще бы! - ответил я. - Ведь вы, Яков Лаврентьевич, принесли на алтарь Победы свою кровь. Не удивлюсь, если награду получите". - "Свое я уже получил, - сказал лекарь. - А вы, говорят, мятежников искали. Ну что?" "Покамест ничего. Но думаю, узнал подлеца". - "Вот именно - подлец, сказал Шульман. - Испортил настроение. И пить не хочется. Разве с вами. Откройте кагор - подполковник лично привез. И мне налейте". - "А я к вам с просьбою", - сказал я. "Уж не опять ли на дуэль ехать? Решительно отказываюсь - жить хочется". - "Нет, другого рода". - "Ну, тогда слушаю".
- Вчера, - сказал я, - мы подписались в том, что Северин Володкович покончил жизнь самоубийством. Так вот, он был убит, а всех нас ловко обманули.
- И вы знаете, кто это сделал?
- Знаю. И хочу с вами поделиться. Мне ваше мнение интересно.
- А мне ваша история.
- Ну, так послушайте. Если надоест, скажите откровенно.
- Готов слушать всю ночь.
- Начну с того, что Северин вовсе не несчастный Ромео, каким рисовал его отец. Он был взводным командиром в отряде повстанцев, две недели назад разбитом. Избежав пленения, он и с ним трое приятелей пришли сюда. Одного из них убил Лужин, второго я спас на Шведском холме, третьему помог сбежать из поповского сарая. Надеюсь, вы меня не осудите?
- Так это вы! - воскликнул лекарь. - Жму вам руку. Но как, как это было?
Я рассказал.
- И вы не устыдились жаловаться на свое бессилие? - укорил меня Шульман. - Или попросту разыгрывали?
- Нисколько, Яков Лаврентьевич. Поймите меня. Просто грех искупил. На мне был, на вас - нет. Но продолжать?
- Вы еще спрашиваете.
- Два дня назад Северин привел семью в замешательство просьбой денег. Отец, взяв за компанию Михала и Людвигу, отправился за деньгами в город. Я встретил их у корчмы, когда они возвращались. Вид у них был тусклый. Такая просьба не вызвала бы удовольствия и несколько месяцев назад, хоть тогда поступки Северина семейному благосостоянию не угрожали. Тогда граф Муравьев еще не испытывал родственные чувства круговой ответственностью, еще в Сибирь никого не гнали и не лишали имений. Другое дело сейчас, когда постановлено: хочешь владеть имуществом, доложись, что сын - инсургент или что брат - инсургент; доложись, где он, появляется ли дома, и обязательно донеси, если появится. А Северин связи с домом не держал. Может, к этому дню его уже в мыслях и похоронили. И вдруг явился и просит денег. Кандидат на виселицу. Живая угроза семье. Схватят - улика неопровержимая - прощайте пруды, ужины, лебеди и слуги, прощай свадьба - Красинский-то еще не родственник, ему - ничего, прощай хозяйство на немецкий манер, слава богатого помещика. Есть о чем задуматься, да?
- Не без того, - согласился лекарь.
- Но проехав от корчмы до церкви, семья Володковичей изменилась в настроении настолько, что нас пригласили в усадьбу. Господин Володкович объяснил, что преследовал этим приглашением две цели: подчеркнуть свой патриотизм, любовь к армии и нейтрализовать нас завязавшимся знакомством. Как глава дома он поступил правильно.
- Хотелось бы, - сказал Шульман, - чтобы подобную щедрость проявляли все патриоты. По крайней мере, в отношении вин.
- Теперь обратим внимание на время, - продолжал я. - Мы прибыли в половине восьмого. Спустя четверть часа приехал исправник. В восемь часов вы, я и Михал сидели в беседке. В десять прозвучал выстрел, а в половине одиннадцатого в той же беседке мы увидели труп. По словам господина Володковича, Северин расстался с родными в семь... В двадцати минутах ходьбы от прудов его ожидали приятели. Он до них не дошел. Где он провел три часа, никому не известно. В момент выстрела все Володковичи и Лужин сидели за столом. Как вы думаете, кто убил?
- А убийца - знакомое лицо?
- Знакомое.
- Думаю, Лужин, хотя не понимаю, каким образом.
- Нет, к этому убийству исправник не причастен. Он приехал на наших глазах и все время был рядом с подполковником. А самое главное, он не знал, что встретит в усадьбе офицеров. Убийство же случилось исключительно потому, что ожидали нас - ни в чем не заинтересованных, уважаемых свидетелей. Лужин - вымогатель и явился за барашком в бумажке. Вероятно, кто-то, скорее всего, эконом Володковича Томаш, вы должны его помнить, известил исправника о возвращении Северина. Тот и примчался: "Где ваш Северин?", а простым языком: "Хотите молчания о сыне-мятежнике раскошельтесь!" Но и для него смерть Северина была неожиданностью, хотя он и на полслова не верил в романтическую любовь. Словом, не Лужин. Но кто? Лучше сказать: сколько? Сколько человек участвовало в убийстве? В коляске, когда командир принимал приглашение, сидели трое...
- Погодите, погодите, - взволновался Шульман. - Вы можете объяснить, зачем нужен спектакль с самоубийством. Согласитесь, что умнее убить тайно. Словно Северин и не заявлялся в усадьбу.
