Словосочетание «непродуманные реформы» редко применяется к преобразованиям Рузвельта (все-таки результат оказался удачен), но несомненно к ним относится. И непродуманные заранее реформы могут быть удачны, хотя отсутствие четкого плана всегда ведет к расточительству ресурсов и сил. Несмотря на работу «мозгового треста» Рузвельт пока не имел четкого представления о той системе, которую собирался построить, равно как и о природе происходившего кризиса. Но он нашел безошибочный способ оживления экономической жизни — нажимать на все педали и рычаги в надежде, что хозяйственная механика подаст признаки жизни. Затем можно будет развивать то направление, на котором наметились сдвиги. Особенно важно убедить американцев: что-то делается, нужно покончить с психологической депрессией, чтобы отступила депрессия экономическая. В своей инаугурационной речи Рузвельт пытался внушить согражданам оптимизм, призвал их бороться со страхом. Тем временем в США закрылись практически все банки. Наступил финансовый паралич.
Формируя правительство, как это часто бывает в таких случаях, Рузвельт подчеркивал намерение создать команду, очищенную от представителей финансовой олигархии. На деле это кончается чисткой от олигархических групп, которые стояли у власти при прежней администрации, и выдвижением и вовлечением во власть своих олигархов. Также поступил и Рузвельт, пригласив во власть крупных предпринимателей У. Вудина и Д. Кеннеди. Впрочем, немало мест досталось и «технократии», менеджерам, стремившимся к технологической модернизации.
Президент располагал поддержкой Конгресса и немедленно приступил к реформам. В первые «100 дней» своего правления он поставил задачу добиться конкретных результатов в борьбе с депрессией. Президент направил в Конгресс серию законопроектов, которые одобрялись один за другим. Всего за 100 дней конгресс по инициативе Рузвельта принял более 60 законов.
Была проведена проверка банков. Левые сенаторы Лафолетт и Костиган убеждали Рузвельта национализировать банки. К чему бы это привело? В банках не было реальных ресурсов — только специалисты по движению бумаги, символизирующей ресурсы. Банкиры и так были напуганы, а принципиальной альтернативы старой банковской системе не было — ни какой-то структуры прямого обмена продуктами между предприятиями, ни бюрократической структуры вроде советского Госплана. Рузвельт не пошел за своими союзниками слева, не стал создавать альтернативы банковской системе. Он подверг чистке то, что есть. Право на дальнейшую работу получили те банки, которые смогли доказать государству свою кредитоспособность. Часть банков не смогла это сделать и исчезла. Отныне банковские вклады должны были страховаться на случай разорения. Банкам, сохранившим доверие государства, выдавались из казны займы под низкие проценты. 12 марта 1933 г., в первом из своих радиовыступлений, известных как «беседы у камина», президент призвал граждан нести деньги в банки: «Уверяю вас, что безопаснее хранить деньги во вновь открытом банке, чем под матрасом»[112]. Граждане вняли призыву.
Но финансовая система получит прочную основу, только если заработает производство. А это нужно организовать. Создавались специальные «администрации» — государственные организации, управлявшие сферами, в которые раньше государство почти не вмешивалось.
16 июня 1933 г. по инициативе Рузвельта Конгресс принял Национальный акт восстановления промышленности, который президент считал тогда ядром своих преобразований: «История возможно запишет Национальный акт восстановления промышленности как наиболее важное и далеко идущее законодательство, которое принималось американским конгрессом»[113]. История, как мы увидим, рассудит иначе. Но масштаб реформы был действительно впечатляющим — по закону о восстановлении промышленности (НИРА) создавалась Национальная администрация восстановления (НРА), которая провела принудительное объединение всех предприятий в 17 групп. Внутри каждой группы ограничивалась конкуренция, вводились единые цены и распределялись рынки сбыта, условия кредита. Эти супермонополии занимались унификацией технологии, разделом рынков. Официально это называлось «предотвращением нечестной конкуренции» и «гибельного перепроизводства». Скрепляющим раствором обязательных монополий стали «кодексы честной торговли». Они вырабатывались предпринимательскими группами с участием организаций АФТ. Эта работа велась под давлением главы НРА генерала Х. Джонсона. После того, как кодекс подписывался президентом, он был обязателен к исполнению. Те предприятия и корпорации, которые не участвовали в этих соглашениях, не могли рассчитывать на поддержку государства. Более того, на продукцию тех, кто участвовал в кодексах, ставились символы НРА — синий орел, и покупателей призывали покупать только эти «патриотические» товары. В итоге кодексы охватили 99 % промышленности и торговли.
Полномочия созданной еще Гувером Реконструктивной финансовой корпорации были резко расширены. Опасения экс-президента оправдались — деньги налогоплательщика пошли в промышленность. Тем корпорациям, которые были теснее связаны с администрацией, перепадало больше. Сращивание власти и капитала не было новостью для Америки. Но если раньше музыку заказывал капитал, то теперь — администрация.
Пока Рузвельт вел предвыборную кампанию, в центре его выступлений была антимонополистическая риторика. Придя к власти, Рузвельт принялся строить сверхмонополии. Еще один пример предвыборной демагогии? Не вполне. Рузвельт в данном случае не был просто демагогом — организованный государством монополизм был продолжением прежней борьбы за ограничение власти монополистов. Только теперь эта власть ограничивалась не рынком, а государством. А государство — это и есть сверхмонополия. Иногда утверждается, что НИРА — институт, «необычайно похожий на систему корпоративного государства Муссолини»[114]. Впрочем, «Муссолини в 20-е гг. был подлинным любимцем Европы»[115]. Система НИРА действительно похожа на фашистский экономический эксперимент, который на практике осуществлялся в те же годы, и некоторые меры Рузвельта даже опережали действия Муссолини. Мир шагал разными путями в одном направлении.
Но если Муссолини и Гитлер подмяли профсоюзы под государство, Рузвельт предпочитал компромисс с организациями труда. Этим он сделал профсоюзы своей опорой в политических сражениях. Уже закон НИРА предусмотрел важные уступки трудящимся. Был ограничен рабочий день и введен минимум, ниже которого не должна опускаться зарплата, споры между предпринимателями и профсоюзами разрешало Национальное бюро труда.
Впрочем, Рузвельт мог действовать и против организованного труда.
6 апреля 1933 г. под давлением профсоюзов Конгресс принял закон Блэка о 30-часовой рабочей неделе. Рузвельт планировал другие меры, и без колебаний наложил вето на этот закон. По мнению ФДР, Америку должен был лечить только один врач. Рузвельт выступил против снижения длительности рабочего дня, ссылаясь на те отрасли производства, где регламентировать рабочий день нельзя. Но под этим предлогом идея была «зарублена», хотя могла бы существенно уменьшить безработицу и расширить внутренний рынок. Увеличение количества занятых при относительно низких прибылях позволяло выйти из кризиса за счет капитала.
Баланс бюрократии и капитала — ключевая формула политики Рузвельта. В этой формуле бюрократия, действующая от имени государства — почти синоним нации, представляла все остальные социальные слои, прежде всего бедствующие и потому особенно опасные для капитала: безработных, фермеров, рабочих.
Дабы снять остроту голода, Рузвельт создал структуру, аналогичную ТЕРА, но уже федеральную — ФЕРА. Ее возглавил Гопкинс. «Как величайшую сенсацию пресса преподнесла публике сообщение о том, что в считанные часы, пока прислуга приводила в порядок помещение, Гопкинс ухитрился истратить 5 млн. долл., передав их штатам для оказания помощи безработным»[116].
Чтобы справиться с безработицей, администрация общественных работ организовала строительство дорог и других сооружений силами безработных. Был создан гражданский корпус сохранения ресурсов (ССС) для безработных ветеранов и молодежи. Корпус занялся обустройством инфраструктуры США, лесопосадками, развитием системы национальных парков и заповедников. Молодежь проходила здесь и военную подготовку. Заместитель военного министра Г. Вудрин в приливе административного восторга заявил: «Лагеря ССС — предвестники великих грандиозных армий труда будущего»[117]. В ответ лидер профсоюзов У. Грин заявил, что от этой идеи попахивает фашизмом. Действительно, со времен военного коммунизма трудовые армии, состоящие из граждан, а не заключенных, не применялись даже в СССР. Но если военизация общественных работ вызывала опасения рабочих, то государственное финансирование работ вызывало их поддержку. «Профсоюзы и организованное движение безработных решительно настаивали на расширении и планомерном развитии общественных работ. Многие влиятельные представители Вашингтонской администрации разделяли эту установку… Гопкинс, например, выступая в сентябре 1938 г. в Сиэтле, говорил, что он предвидит осуществление „великой программы федеральных общественных работ“, продолжительностью в 20 и более лет… „Я рассматриваю такую программу в сочетании системой социального страхования по безработице в качестве единственной возможности обеспечения средствами существования армии хронически безработных людей“, — сказал он. Руководитель Администрации общественных работ Г. Икес с самого начала проводил мысль о создании постоянно действующей системы общественных работ в качестве своеобразного придатка частнокапиталистической экономики, выполняющего роль поплавка и стимулятора роста.
