так себе, подумаешь – князек. Хотя у этого "князька" в одной какой-нибудь деревеньке, о которой он и сам мог не подозревать, разместилось бы все "царство Одиссея", "царство Агамемнона" да в придачу бы и парочка соседних.
К чему все это говорится? А к тому, что за словами мы должны видеть их содержание. Видеть совершенно четко! Ибо одно дело – читать мифы, предания как беллетристические произведения, восхищаясь, соболезнуя героям, сопереживая, превознося и т.д., и совсем иное – представлять этих героев реальными людьми, не впадая в поэтические восторги и понимая, кто перед тобой, что происходит, где происходит, как и на каком уровне. И еще – необходимо научиться по мере сил и возможностей отделять чисто мифологические персонажи от персонажей вполне реальных, исторических, но вместе с тем видеть и часто встречающееся совмещение тех и других в каком-то герое или группе героев. Сложная задача. Но посильная.
Многое слилось в мифе о Беллерофонте – "воинственном" и "непорочном". Чего стоит хотя бы история о попытке совращения юного героя сластолюбивой женой повелителя ахеян Прета и о всех последующих испытаниях, выпавших на долю юноши, отвергнувшего любовь "Антии младой"! В ней явно проглядывают корни знакомого нам библейского сюжета об Иосифе Прекрасном и о жене начальника охраны фараона Потифара. Правда, в Египте существовала в свое время сходная сказка о двух братьях. Может, и она легла в основу средиземноморского предания, может, было наоборот. Достаточно точно известно лишь, что в Ветхий завет сюжет попал либо из Египта, либо из Эгеиды через Малую Азию, во всяком случае со стороны, как и подавляющее большинство прочих сюжетов этого кладезя народной мудрости древнего мира. Нам и это не столь важно. Мы не будем распыляться, сосредоточим свое внимание на основном.
Ни в одном из достоверных источников мы не найдем подлинного имени нашего "воинственного" героя. Все поименованы: и Сизиф, и Прет, и Главк,ти Антия, и трое сыновей Беллерофонта. Но лишь сам герой вечно скрывается под эпитетом, ибо "Бел-лерофонтос" – это скалькированное греками словообразование "Беллероубийца".
Заметим сразу же, что в более поздних вариациях греческие мифологи и сказители, по всей видимости, пытаясь обосновать прозвище, вводят в повествование некоего "коринфлянина", которого якобы герой убивает еще до начала своих подвигов и приключений. Причем, "коринфлянину" дается явно искусственное имя – Гиппоной. Но мы не будем касаться поздних напластований, чтобы не вносить излишней неразберихи. Нам следует брать пример с кропотливой работы реставратора икон, который слой за слоем смывает наносное, ненужное, добираясь до первоосновы.
Итак, "убийца" известен. Ну а кто же был "убитый"? За что его убили? Где? Когда? При каких обстоятельствах? Зачем? Ни на один из этих вопросов сами греческие сказители ответа не дают ни словом, ни полусловом, ни намеком. Герой ведет самый активный образ жизни: он воюет с племенем драчливых солимов и с воинственными амазонками, одолевает Химеру, совершает множество иных деяний. Но прозывают его при этом почему-то вовсе не Солимо-фонтом, и не Амазонкоборцем, и даже не Химеро-бойцем. Загадка?
Мы знаем, что за тысячелетия литературных обработок мифические образы зачастую претерпевали самые невероятные преобразования: хтонические, ирреальные существа, порожденные самой изощренной фантазией и прежде всего страхом перед неведомым, превращались в безобидных леших, домовых, в гармонических антропоморфных героев или же, вообще, неизвестно во что. И тем не менее, при желании почти всегда можно докопаться до корней.
Исследователи сходятся на том, что в предании о Беллерофонте явно просвечивает основной индоевропейский миф – сюжет о борьбе бога-громовника, грозового конного божества со змеем-чудищем, стремящимся поглотить дневной свет, солнце или совершить прочие пакости, о которых мы подробнее писали в главе "Вечный бой". Одним из первых разработал эту тему немецкий ученый Л. Мальтен, посвятивший Беллерофонту-громовержцу еще в 20-х гг. нашего столетия свой в достаточной степени фундаментальный труд.
Интерес к Беллеру и его прообразу не снижался и не снижается: и в наши дни появляются интересные публикации. В частности, любознательного читателя можно отправить к статье В. Л. Цымбурского о Беллерофонте, опубликованной в сборнике "Античная балканистика", вышедшем в издательстве "Наука" в 1987 г. Мы же не будем приводить всех мнений, оспаривать их или соглашаться с ними. Для нас главное – это то, что ученый мир признает тождество "беллероубийцы" и бога-громовника, во всяком случае, на первоначальных стадиях развития сюжета.
Но тут мы вправе задаться вопросом: как же так, ведь у греков есть свой (или почти свой, то есть, достаточно "усвоенный") бог-громовержец, законный и коронованный, – Зевс?! По логике мифа и народного сознания во втором громовержце нет ни малейшей нужды.
Все так. Но мы уже постепенно, медленно, но все с большими основаниями начинаем проникаться излагавшейся выше "кощунственной" мыслью: если мы замкнемся на сугубо лишь греческом этносе и его, непосредственно его, верованиях, то упремся в такую глухую, замшелую и непреодолимую стену, что никогда ни на один из поставленных вопросов не ответим и будем до бесконечности пребывать в состоянии детей, которые с разинутым ртом слушают волшебные сказки.
Беллерофонт, поймав и оседлав крылатого коня Пегаса, как то и следует грозовому конному божеству, по всем правилам основного мифа совершает свой "подвиг громовержца" – в яростной и опасной схватке побивает стрелами чудовищную Химеру. Породили Химеру ужасный Тифон и жуткая исполинская Ехидна. Чудовище это также по всем правилам выползает именно из пещеры, дышит пламенем и дымом, в неистовстве бьется о скалы и горы, сотрясая их. Так, может, оно и есть тот самый загадочный Беллер?
Все вроде бы сходится. И предположение было бы вполне законным и основательным при одном условии: если бы герой получил свое прозвище после расправы над трехглавым чудищем. Но зовут его Беллерофонтом с самого начала мифа-легенды. Так почему же так случилось, почему возникла такая путаница?
Все становится на свои места, если мы примем в рассмотрение тот бесспорный факт, что дубль-громовержец приходит со стороны (неважно пока, откуда – с Севера или, как предполагает большинство исследователей, из Малой Азии). В олимпийскую иерархию он с ходу, разумеется, не вписывается и действует в сознании тогдашних греков и "греков" где-то на периферии обитаемого мира. Но при всем при том функций своих дубль-громовержец не утрачивает – он вовсю сражается с олицетворением подземного зла.
Греки, усваивая и перерабатывая привнесенный образ, непонятное для них прозвище калькируют и оставляют, как это и бывает в таких случаях, а убиенного и неведомого для них Беллера в сюжете мифа подменяют родной и знакомой Химерой, сочиняя ей тут же приличествующую случаю родословную.
Но оставим до поры до времени всех многоликих "беллероубийц". К ним мы вернемся отдельно, чтобы'рассмотреть со всей тщательностью и вниманием.
Нынешняя же наша цель – установить личность самого загадочного и неуловимого Беллера, скрывающегося под сонмом имен и прозвищ в легендах, мифах, сказаниях и поверьях различных народов.
«ЧУДОВИЩЕ»
Лев головою, задом дракон
и коза серединой,
Страшно дыхала она пожирающим
пламенем бурным.
Гомер. Илиада
Слово "беллерос" не переводится с древнегреческого языка. Оно, как считают лингвисты, более раннего происхождения. Но определить его основное значение исследователям все же удалось. И значение это – чудовище.
Навряд ли даже самая непутевая и злобная "коринфская" мать дала бы своему сыну подобное имя. Так же как и не назвала бы она его ни с того ни с сего и непонятным и неупотребляющимся именем-словом. Нет нужды вдаваться в подробности – сюжет с "коринфлянином" есть искусственная вставка, и ничто более.
В языках Средиземноморского региона, на Балканах, в Северном Причерноморье и в прочих местах расселения протославян мы можем найти сходные формы звучания в словах, обозначающих змей, драконов, чудищ, иногда даже рыб. Что первично, что вторично – сразу определить не удается, слишком уж многое перемешалось в этом этногенетическом и, соответственно, лингвистическом котле. Но связь между этими обозначениями и нашим ускользающим "беллером", разумеется, есть. И не только в словах, обозначениях, но и в понятиях. Недаром же и ли-кийская отвратительная Химера выползает из подземелья, будто какой-то змей, какой-то гад ползучий, шипя и извиваясь.
Нельзя не заметить явного сходства имени Беллера со многими словами живых балканских языков, такими, как румынское "балаур" – дракон, албанское "буллар" – полоз, уж, сербскохорватское "бла-вор" – полоз, уж. Удалось установить, что древнейшим вариантом был северобалканский вариант слова, принадлежавший, по всей вероятности, праславянским племенам, заселявшим Балканы. Отсюда и сам прообраз Беллера, как и Беллерофонта, указывал на Балканы – родину мифа. Такое заключение вполне логично. Но лишь для определенной стадии, то есть, тут можно говорить об очередной промежуточной прародине образа.
