В 1247 году в Москве княжил Михаил Ярославич, младший брат Александра Невского. О нем известно лишь то, что в 1248 году, когда победитель в Невской битве и в сражении на Чудском озере отправился вместе с братом Андреем сначала в Сарай к Батыю, а затем в Каракорум, Михаил, князь московский, изгнал дядю Святослава из Владимира и занял великокняжеский владимирский престол. Человек смелый, он в том же году погиб в битве с литовцами на реке Протве.
Некоторые историки считают, что именно Михаил Ярославич Храбрый (Хоробрит) построил в Кремле деревянный храм Архистратига Михаила. Позднее, в 1333 году, во время княжения великого князя Ивана Калиты, в Кремле, на том месте, где стоял деревянный храм, возведена была каменная церковь, которая стала усыпальницей князей.
После 1248 года летописцы вновь забывают о Москве почти на три десятка лет. Первые сколь-нибудь серьезные известия о городе и его князьях начинают поступать из летописей, датированных 1276 годом, с того момента, когда на княжение в Москве был поставлен младший сын Александра Невского — Даниил, не только родоначальник князей московских, но и первый собиратель русских земель уже вокруг Москвы и вокруг тогда еще совсем крохотного Московского княжества.
Две различные точки зрения на историю города Москвы приведены здесь не для того, чтобы поссорить приверженцев разных мнений и взглядов, а наоборот — примирить их.
Да, здесь вполне могло быть относительно бойкое место, через которое не регулярно, но и не так редко проходили и дружины князей, и торговые люди. В окрестностях Боровицкого холма обитали старожилы — вятичи — и пришлый люд, бежавший в эти тихие, укромные места из разоренных распрей и нашествиями областей страны. Они основали здесь множество сел. Местность здесь была самодостаточна. Она могла накормить, одеть-обуть местных обитателей. Она не нуждалась в постоянной опеке, подпитке извне, как, например, Новгородская земля, подверженная частым неурожаям. В московской глухомани до княжения Даниила Александровича не могло быть очень бойкой торговли, здесь не могло быть крупного города, где бы хранилось постоянно, из года в год продовольствие для купцов и воинов, здесь не было достаточного количества мастерового люда, обслуживающего этот «бойкий узел». Но здесь были селения, колония селений… Это одна группа доводов.
Но почему же на Боровицком холме и в ближайших его окрестностях не мог возникнуть крупный город уже в XI или в XII веке? Чтобы ответить на этот вопрос, нужно внимательно исследовать карту Московской области, во-первых, с точки зрения географических особенностей, во-вторых, с политической точки зрения, а затем неплохо бы было соорудить по описаниям древних авторов ладьи и струги и проделать путешествие, скажем, из Смоленска в Нижний Новгород по тем путям, по которым, согласно версиям ученых, ходили боевые дружины князей и купцы.
Действительно, бойким узлом торговых и военных дорог Москва, расположенная в центре лесной, заболоченной, почти двухсоткилометровой в диаметре чаши, могла стать только в том случае, если вдоль этих «бойких» дорог уже в XI–XII веках стояли на расстоянии 30–50 километров друг от друга если не города, то крупные поселения, где купцы (а они не ходили в одиночку) и боевые дружины (по три, пять, а то и по десять — двадцать тысяч воинов) могли найти тепло и пропитание. О существовании таких поселений на разных орбитах и вдоль разных лучей — дорог, разбегающихся «бойко» от Боровицкого холма, сведений историческая наука до последнего времени не имела. Эти доводы могли бы привести читателя к следующему выводу.
Сто лет Московское пространство развивалось по не совсем обычным для восточноевропейских княжеств законам, оставаясь на территориальном пограничье между княжествами Рязанским, Новгородским, Владимиро-Суздальским и на пограничье временном — время уже поставило перед русскими людьми сложнейшую задачу смены политического курса, но они то ли еще не понимали исторического смысла этой перемены, то ли еще были слишком увлечены перипетиями борьбы за уделы, то ли не знали, как приступить к обновлению жизни. Князья же продолжали ожесточенную борьбу между собой за каждый клочок земли.
Тем временем ордынцы, хоть и не слишком часто, но наведывались с войском в Восточную Европу, требуя дани и послушания, в Прибалтике усилилась Литва, ослабло княжество Галицкое, а Киев превратился в крохотный город, главной обязанностью жителей которого на долгие десятилетия и даже века стала обязанность смотрителей и хранителей православных святынь. Политическая карта Восточной Европы менялась.
…Пограничье. Восточная Европа, раздробленная, разоренная, сжатая с двух сторон Ордой, находилась в упадке, какого ее история еще не знала. Но обыватели пограничья не думали о глобальных политических задачах своего времени, они продолжали жить в том же режиме, в котором жили их праотцы, прибывавшие сюда волнами, начиная с VII–VIII веков: они обихаживали свою землю и принимали всех, кто шел сюда жить и умел работать.
Пограничье — это ведь нейтральная полоса, ничейная, скажет иной читатель. Нет, московская! Тому, кто не прочувствовал этот длительный, пятивековой период освоения Московского пространства, может показаться чудом дальнейшая история Москвы.
В истории Москвы никаких чудес и неясностей не было, потому что все подвиги ее героев, знатных и простых, ее стремительное возвышение, дела и деяния имеют под собой мощную социально-политическую и экономическую основу, заложенную за пять веков до того момента, когда в 1263 году князь Александр Невский завещал Москву в удел своему младшему сыну Даниилу.
Часть третья. Московское княжество (1276–1359)
Во второй половине 70-х, а по некоторым данным — в начале 80-х годов XIII века младший сын Александра Ярославина Невского Даниил принял завещанный ему отцом Московский удел, и с этого времени начинается история Московского княжества. «Удел северо-восточного князя есть наследственная земельная собственность князя, как политического владетеля (как частный землевладелец он владел селами), собственность по типу управления и быта подходящая к простой вотчине, а иногда и совсем в нее переходящая»[30].
Московское княжество, как уже не раз говорилось, находилось на границе великих княжеств Владимирского, Тверского и Рязанского. Ни один из великих князей, естественно, делиться с Москвой своими землями, а значит, своим влиянием, своей властью добровольно не собирался. Более того, добиваясь признания ордынских ханов и получая от них ярлык на великое княжение во Владимире, князья тверские и костромские не будут переезжать в стольный город Владимир, станут править великим княжеством из своих городов. Этот факт говорит прежде всего о том, что столица северо-восточной Руси теряла свое влияние на молодые, быстроразвивающиеся княжества, что в свою очередь, казалось бы, должно было ухудшить и без того шаткое положение окраинного Московского княжества.
Человеку, незнакомому с предысторией Заокского края, трудно было бы поверить, что Даниил Александрович сам начнет «примысливать» земли, собирать в единое политическое и экономическое целое Московское пространство.
Его сын, Юрий Данилович, пойдет еще дальше: он смело будет бороться со своим дядей, тверским князем Михаилом Александровичем, за великое княжение.
О причинах столь резкого возвышения Москвы над другими княжествами ученые много думали и говорили в последние два века. Чаще всего они называли следующие особенности развития будущей столицы России:
— географическое положение;
— поддержка духовенства;
— личность князей, довольно точно решавших политические задачи.
Назывались и другие причины, но никто из ученых не обратил внимания на то, что все эти причины являются следствием долгого, неспешного обживания Московского пространства.
Митрополит Петр поддержал политику Ивана I Калиты именно потому, что почувствовал — первый из духовных владык всея Руси — созидательную мощь нового, сильного народа, обитавшего в среднем течении реки Москвы и во всей Заокской земле. Основав в Москве Успенский собор, этот деятель Православной церкви предрек городу и его князьям великое будущее. Преемник митрополита Петра грек Феогност окончательно перебрался в Москву, которая с тех пор стала церковной столицей всея Руси.
Жители Москвы отнеслись к новому статусу города с чувством гордости и ответственности: они «необыкновенно чтили «всея Руси чудотворца», вскоре же по его кончине»[31].
Некоторые авторы XX века называют в числе причин выбора митрополитами всея Руси города Москвы в качестве своей резиденции материальные льготы, предоставляемые им городом, куда более выгодные, чем те, которые могли предоставить им другие города. Но подобный взгляд на политику церкви, видимо, подкреплен был уверенностью в том, что, во-первых, во времена митрополита Петра московские князья уже имели большие финансовые возможности, а во-вторых, политика князей по привлечению высшего духовенства в Москву была полностью и безоговорочно поддержана москвичами: знатными и простыми, богатыми и бедными.
