Создание Центрального Штаба партизанского движения
Полковник И. Г. Старинов, уже упоминавшийся в нашей работе, кадровый диверсант с довоенным стажем, человек, летом и осенью 1941 г. сделавший многое для организации партизанских формирований в Белоруссии и на Украине, был не единственным, кто писал руководству страны о необходимости централизации управления партизанским движением. Однако делал это он с исключительной энергией и упорством, подобных которым не проявил никто.
В течение всей весны 1942 г., помимо выполнения своих непосредственных обязанностей помощника начальника штаба инженерных войск РККА и начальника Оперативно-инженерной группы Южного фронта, Старинов непрерывно обращался с идеями о том, как повысить эффективность партизанских действий ко всем, с кем встречался по службе — от своего непосредственного начальника генерала М. П. Воробьева[264] до контр-адмирала С. Г. Горшкова[265] и секретаря ЦК КП(б) Белоруссии П. К. Пономаренко.[266] Он разрабатывал докладные записки о необходимости централизации партизанского движения и создания частей специального назначения, под которыми убеждал подписаться тех, кто имел какой-нибудь вес для руководства страны — даже если к партизанам они не имели никакого отношения. Наконец, будучи в Москве, Старинов обратился к начальнику артиллерии Красной Армии, заместителю наркома обороны генерал-полковнику Н. Н. Воронову. Воронова он хорошо знал по Испании, где тот был старшим военным советником на том же фронте, где действовали диверсионные отряды Старинова.
24 мая 1942 г. Воронов обратился к Сталину с предложениями о совершенствовании руководства партизанской борьбой. Их суть сводилась к следующему: создание единого центра по руководству партизанскими и диверсионными действиями в виде партизанского фронта с командующим фронтом и его штабом, подчиненного Ставке ВГК, при фронтах создать оперативные группы по руководству партизанскими действиями. Кроме этого предлагалось от действий крупных отрядов перейти к действиям многочисленных, мелких неуязвимых групп и отрядов.[267] Стилистика документа ясно говорит о том, что в его написании принимал участие полковник Старинов.
«Через несколько дней я докладывал в Ставке по неотложным делам, — вспоминал впоследствии Воронов. — Верховный задержал меня и предложил принять участие в рассмотрении других вопросов. Он взял со стола папку и изложил присутствующим содержание моей докладной записки. Мои предложения были приняты полностью».[268]
Так увенчались успехом многомесячные усилия Старинова; руководством страны было принято принципиальное решение о централизации партизанского движения.
В двадцатых числах мая первый секретарь ЦК ВКП (б) Белоруссии П. К. Пономаренко был вызван в Москву. Когда зимой 1941–1942 гг. идея о создании ЦШПД появилась впервые, Пономаренко был назначен его начальником; теперь Центральный штаб создавался вновь и Пономаренко не без основания надеялся, что возглавит его именно он. В Москве его постигло жестокое разочарование. «В одном из отделов ЦК, — вспоминал впоследствии Пантелеймон Кондратьевич, — меня представили В. Т. Сергиенко — наркому внутренних дел УССР, который прибыл в столицу также в связи с предстоящим решением ГКО о создании Центрального штаба партизанского движения. Только на этот раз именно он должен был возглавить ЦШПД».[269]
Как выяснилось, Сергиенко был совместной креатурой главы НКВД Берии и первого секретаря украинской компартии Хрущева.
Для Берии было важно сохранить контроль над партизанами. Прямо контролировать партизанское движение по объективным причинам было невозможно; оставалось лишь посадить на эту должность своего человека. Мотивы Хрущева более сложны. С одной стороны, о личностной неприязни между Хрущевым и Пономаренко ходили легенды;[270] потому неудивительно, что Никите Сергеевичу меньше всего хотелось, чтобы его противник стал начальником ЦШПД. В тот период, однако, для Хрущева возможность провести в начальники ЦШПД своего была важна и по другой причине. 12 мая началось наступление Юго-Западного фронта, ставившее целью освобождение Харькова. К 16 мая наступление застопорилось. Стало ясно, что за неудачу придется отвечать людям, прямо за эту операцию ответственным, — Тимошенко и Хрущеву; контроль над партизанами мог скомпенсировать для Хрущева последствия поражения на фронте.
Комиссар госбезопасности 3-го ранга Сергиенко был сотрудником НКВД и, как таковой, устраивал Берию. Он был наркомом внутренних дел Украины и, как таковой, устраивал Хрущева. Наконец, оп обладал достаточно высоким рангом для назначения начальником ЦШПД. Однако в конечном итоге решение принимал Сталин, и решение его могло оказаться неожиданным. Понимая это, Берия предпринял маневр для нейтрализации Пономаренко, выдержанный в лучших бюрократических традициях.
Мы уже писали о НКВД Белоруссии, возглавляемом Л. Цанавой и прекратившем свое существование в результате оккупации республики противником. Вместо республиканского НКВД и его территориальных управлений были созданы оперативно-чекистские группы; естественно, что Цанава возглавил оперативно-чекистскую группу НКВД БССР. В условиях, когда Белоруссия была оккупирована, заниматься эта группа, равно как и подчиненные ей областные оперативно-чекистские группы, могла только разведкой и организацией партизанского движения. Делалось это в тесном взаимодействии с 4-м Управлением и Штабом истребительных батальонов НКВД СССР.[271]
В мае 1942 г., после принятия принципиального решения о создании ЦШПД, Цанава подготовил докладную записку, в которой писал следующее: «Ввиду того, что в настоящее время партизанским движением на территории Белоруссии занимаются ЦК КП(б) Белорусской ССР, 4-е Управление и Штаб истребительных батальонов НКВД СССР, со своей стороны считаю необходимым создать еще один орган для руководства партизанским движением по Белорусской ССР».[272]
По всей видимости, записка Цанавы была инспирирована Берией. Таким образом Сталину демонстрировалось неумение Пономаренко наладить взаимодействие с занимающимися партизанскими вопросами органами даже на республиканском уровне. Можно ли доверить такому человеку руководить централизованной системой управления партизанским движением?
Отфиксировав этот тезис, 27 мая Берия представил Сергиенко Сталину; согласно «Журналу посещений…», разговор длился почти час.[273]
Пономаренко же наркомвнудел УССР не удовлетворял совершенно, причем не только по управленческим соображениям.
«Нас разместили в гостинице «Москва», — вспоминал Пономаренко. — В тот вечер Сергиенко позвонил мне и пригласил к себе в номер. Он уже изрядно выпил: на столе в центре обильной закуски стояла наполовину пустая бутылка водки. Сказав несколько приветственных слов, Сергиенко сразу же стал настойчиво агитировать меня отметить предстоящее событие. Сославшись на недомогание, я отказался от его предложения. Мне будущий начальник Центрального штаба (я его раньше не знал) пришелся не по душе.
«Не компанейский ты, оказывается, мужик, — пробурчал, перейдя на фамильярный тон, глава украинского НКВД и многозначительно добавил: — А ведь под моим началом будешь, поди, не один год служить».
Еще более захмелев, он стал хвастаться не только знакомством, но и тесными связями с большими и влиятельными людьми в стране.
«Никита Сергеевич и Лаврентий Палыч меня очень уважают и ценят за хватку, исполнительность, смелость и инициативу, — «скромно» повествовал Сергиенко. — И у меня назревает хорошая перспектива по службе. Налажу деятельность Центрального штаба, а там, глядишь, и новое выдвижение».
Вслед за этим «без пяти минут» начальник ЦШПД перешел к описанию собственных, далеко не рядовых «заслуг» в борьбе с «врагами народа». Стал рассказывать о том, как он «умело» допрашивал арестованного бывшего первого секретаря ЦК КП(б) У П. П. Постышева, выбивая у него «признания» обыкновенной палкой.
«Я так приучил его к моему «орудию», что когда входил к этому троцкисту в камеру, тот сразу же бросался в угол и закрывал голову руками», — продолжал свой палаческий рассказ Сергиенко.
Выслушивать его дальше было выше сил, и я, сославшись на плохое самочувствие и усталость, стал прощаться.
Сергиенко наконец прекратил свои излияния и сказал, чтобы я никуда в ближайшие дни не отлучался, т. к. после соответствующего постановления ГКО он намерен провести первое заседание Центрального штаба партизанского движения».[274]
По вполне понятным причинам Сергиенко был последним, кош Пономаренко хотел бы иметь в начальниках. Вместе с тем Пантелеймон Кондратьевич был опытным аппаратчиком и понимал, что даже если Сергиенко и станет начальником ЦШПД, это будет не концом подковерной борьбы, а ее началом. Поэтому он справился в ЦК о кадрах, предназначавшихся на руководящие должности в ЦШПД, приступил к вербовке сторонников. Так, помощник начальника Оперативного отдела ЦШПД майор А. И. Брюханов рассказал в своих мемуарах о том, как Пономаренко сделал ему предложение, от которого невозможно отказаться. «Вы, товарищ майор, пришли к нам из армии и, разумеется, привыкли за долгие годы службы к армейской субординации и дисциплине. Это хорошо. Но не забудьте о том, что вы не только кадровый командир Красной Армии, но и коммунист. Работая у нас, вы должны будете придерживаться партийного стиля работы и не ограничивать свою деятельность привычными рамками чисто военной службы… Если обстановка потребует, я вызову вас лично, не прибегая к помощи непосредственных начальников, и дам соответствующие указания».[275] Брюханов согласился на это противоречащее всем армейским порядкам, но обыкновенное для бюрократической борьбы предложение.[276]
