Григорий Джаншиев - Эпоха великих реформ. Исторические справки. В двух томах. Том 2

Кто не знает, какой это тяжелый, подавляющий труд – служба в московских мировых учреждениях? Масса мелочей сложной столичной жизни, масса мелких обыденных делишек маленьких людей, которые, однако, для них часто важнее важных, множество горьких обид и правонарушений, которые в недавнее время переносились безропотно, по невозможности «найти управу» на обидчика, несется ежедневно в камеры мировых судей. Нужно железное здоровье, ангельское терпение, огромный запас житейского опыта, быстрая сообразительность, а главное – сострадание и неисчерпаемая любовь к темному народу, уменье выспросить его и заслужить его доверие, чтобы с пользой и честью нести эти малозаметные, но имеющие огромное воспитательное значение обязанности. На этой труднейшей из судебных должностей, требующей страшного напряжения физических, умственных и в особенности нравственных сил, часто физические крепкие люди не выдерживают, тогда как бодро стоят много лет крепкие духом пионеры правосудия. Сознание исполнения высокого общественного долга, служба не в угоду лицам, не из-за погони за наградами и отличиями, а во исполнение своих гражданских обязанностей перед народом – великие стимулы, создавшие добрые традиции современного мирового суда. И если Москва справедливо гордилась с самого введения в 1866 г. своим мировым институтом, давшим столько прекрасных образчиков деятельности правого и равного для всех суда, то даже в этой избранной среде особенно выделяется Л. В. Любенков. Если принять во внимание, что он не был в числе первозванных деятелей великой судебной реформы, что он вступил в должность в такое время (1875), когда уже наступало и в мировом институте обычное у нас быстрое охлаждение после горячего увлечения, а конец его службы совпал со временем, когда и сюда стали проникать из смежных областей, в силу законов сосуществования, чуждые замашки в виде обращения на ты или окриков нетерпения, то еще рельефнее выступит значение общественно-судебного служения г. Любенкова.

Все в нем соединилось для создания типа образцового мирового судьи. Внушительная, но не отпугивающая наружность, замечательно доброе лицо с приветливыми глазами, негромкий, мягкий голос, все привлекало в нем с первых же шагов его деятельности. И с тех пор популярность Л. В. все более и более росла. Адвокаты с радостью шли в камеру ласкового судьи, зная наперед, что они не только сами встретят самое предупредительное обращение, но даже не будут поставлены в неприятное положение немых свидетелей иного, далеко не дружелюбного обращения с просителями из непривилегированной публики. А с каким доверием шел простой народ к «праведному судье», и говорить нечего. За долгие годы службы Л. В. едва ли хоть один проситель ушел от него недовольный. Всякий видел воочию, что для каждого просителя, без различия ранга и общественного положения, судья делает все возможное, не зная ни вспышки досады и нетерпения, ни устали. С утра и до вечера сменялись пестрые ряды просителей, свидетелей, обвиняемых, тяжущихся со своими страстными спорами и невзгодами, и один только добрый и внимательный ко всем мировой судья с начала до конца остается все в том же ровном настроении, не уставая распутывать темные дела, изыскивая способы наилучшего решения их и делая невероятные усилия для совестливого, полюбовного окончания дела миром. Если бы не внешние атрибуты власти и не стража, то камеру г. Любенкова можно бы принять за аудиторию хорошего педагога, и с любовью и ласкою поучающего просителя и воздающего каждому должное. Едва ли хоть один обвиняемый или тяжущийся вышел с обидою и досадою из камеры Л. В. Любопытно знать статистические данные о числе дел, оконченных в этой камере миром. Они бы служили самым красноречивым доказательством плодотворной деятельности этого, в полном смысле слова, образцового судьи и общественного деятеля и убежденного шестидесятника, воспитанного на сочинениях Белинского, Герцена и других.

Добавим, что не менее славную память оставляет г. Любенков и в летописях Богородицкого земства, где он наряду с другими старыми земцами, верными заветам своих учителей, служил, пока позволяли силы, народному благу, отстаивая интересы народной массы от напора воскресших алчных крепостнических вожделений.

Тому назад тридцать лет, 21 августа 1866 г., в Московском Кремле, в монументальном здании екатерининской эпохи, видевшем в своих стенах и Екатерину II с ее сподвижниками, и Наполеона с его маршалами[116], происходило скромное, но знаменательное по важности историческое событие. В продолговатой зале со сводами с видом на Ивана Великого, соборы и Чудов монастырь, в зале, получившей после процесса игуменьи Митрофании наименование Митрофаниинской, открыта была первая сессия суда присяжных.

Слушалось дело крестьянина Ивана Тимофеева, обвиняемого в краже со взломом. Состав суда был таков: Д. С. Синеоков-Андреев-ский, П. М. Щепкин (†), Н. И. Шестаков (†), секретарь С. В. Щелкан (†). Обвинял товарищ прокурора И. М. Остроглазов (†)[117], защищал присяжный поверенный Б. У Бениславский (†). Присяжными заседателями жребий указал: стат. сов. Виноградова (старшина), Демидова, Плетнева, Дьяконова, Покровского, Миндера, Андронова, Мамонова, Гивартовского, Груздева, Филиппова, Александрова; запасными: Катуара и Ильина. Присяжные вынесли подсудимому обвинительный приговор и признали его заслуживающим снисхождения. Суд приговорил – к лишению всех особенных прав и преимуществ и к отдаче в арестантские роты на 2 года и g месяцев[118].

Так вступило в жизнь это новое, невиданное, неслыханное учреждение суда присяжных или суда с присяжными, как вначале называли учреждение, служившее самою важною и самою интересною частью нового судебного строя, но значение коего далеко не всеми было сразу понято и оценено в одинаковой мере. Приветствуя открытие новых судебных установлений, М. Н. Катков между прочим писал: «Немного из того, что совершилось и немногое из того, что может обещать нам впереди самый широкий прогресс, может сравняться по важности и значению с этим великим преобразованием».

В частности о значении суда присяжных тот же публицист писал: «Суд присяжных лучшая гарантия личной свободы. Суд, отправляемый публично и при участии присяжных, будет живой общественной силой, и идея законности и права станет могучим деятелем народной жизни. Только благодаря этому нововведению, то, что называется законной свободой и обеспечением права, будет не словами, а делом… Великое преобразование»[119].

Если для образованного общества судебная реформа и венец ее, суд присяжных, открывали такие светлые и многообещавшие перспективы в будущем, то для народных масс введение суда присяжных имело на первый раз иное, более тесное и непосредственное, но не менее важное нравственное и бытовое значение. Какой-то иностранный корреспондент, отражая то презрительное недоверие, с которым встречен был суд общественной совести у нас в старых крепостнических сферах, с худо скрытой иронией писал в «Revue des deux Mondes», что, по мнению народа, суд присяжных означает, что «судьи присягают не брать взяток».

Что же? В этой иронической характеристике было много поучительной правды, легко объясняемой историею русской юстиции. Взяточничество составляло такую общую и характеристическую черту старого суда, без различия ранга и степени, до такой степени в нем все было продажно, что суд присяжных прежде всего должен был вызвать, произвести именно своею неподкупностью и независимостью особое сочувствие в народе, да и не в одном народе. Когда в 1884 г. в разгар реакции против суда и присяжных, забыв его громадные заслуги пред отечеством, реакционная печать стала травить суд совести и раздувать ничтожные его недочеты, И. С. Аксаков, хорошо помнивший время и до, и после введения суда присяжных, указал его врагам, что уже за одно уничтожение в судах взяточничества, казавшегося в дореформенное время злом неотвратимым, неизбежным, как стихийное явление, – можно бы простить нелицеприятному суду совести все его ошибки, если бы они даже и не были продуктом больного воображения крепостников.