В 1928 году В. В. Маяковский написал по заказу Наркомата внутренних дел «пожарные лозунги», и среди них был такой, в котором поэт пытался следовать удивительной емкости и художественной выразительности старой пословицы.
Маленький окурок —
этот вот —
Может
сжечь огромный завод.
В 1960-е годы Управление пожарной охраны Моссовета издавало много массовой просветительской литературы по своему профилю, которая распространялась бесплатно и в которой использовалась традиция противопожарной пропаганды. Вот одна из таких открыток-листовок, изданная в 1964 году тиражом 500 тысяч экземпляров, которую москвичи обнаруживали в своих почтовых ящиках:
Поговорки устарелой
Не забыли москвичи:
В старину Москва сгорела
От копеечной свечи.
Так написал в одном стихотворении С. Маршак.
Поговорку эту москвичи помнят, но пожары от неосторожного обращения с открытым огнем в быту все же возникают. И утешаться тем, что теперь Москва целиком не выгорит, нельзя.
Знал, конечно, что халатность с открытым огнем может привести к несчастью, и житель нашего города гражданин Ляпкин, проживающий в корпусе 7, д. № 5 по Открытому шоссе. Знал, но все же в январе этого года, придя домой с работы, лег отдохнуть с горящей папиросой. Хорошо, что все кончилось благополучно: загорание дивана было вовремя обнаружено жильцами и потушено водой из ведер.
Гражданин Ляпкин оправдывался: «Если бы я не уснул…» Но именно эти самые «если бы» да «как-нибудь обойдется» и приводят к тому, что маленький окурок служит причиной большого пожара, в огне которого уничтожается народное достояние, личное имущество граждан, а иногда и жизнь людей подвергается опасности.
Таких случаев можно избежать, если вы, товарищи москвичи, не будете бросать непогашенные папиросы и спички, курить в постели, пользоваться для освещения кладовых, чуланов и сараев свечами, керосиновыми лампами и другими видами открытого огня.
От вас самих зависит: произойдет или нет пожар.
Помните об этом!
Слово «волокита» не московское изобретение. Но в Москве оно обрело тот смысл, с которым существует в современном русском языке.
На Руси в лесных и болотистых местностях и вообще при бездорожье наши далекие предки колесному экипажу предпочитали более крепкую, хотя и менее удобную волокушу: повозку на полозьях, на которой ездили и зимой и летом. Недоверие к колесу сохранялось долго, вспомним разговор двух мужиков в «Мертвых душах» Гоголя. «Вишь ты, — сказал один другому, — вон какое колесо! что ты думаешь, доедет то колесо, если б случилось, в Москву или не доедет?» — «Доедет», — отвечал другой. «А в Казань-то, я думаю, не доедет?» — «В Казань не доедет».
Волочилась волокуша медленно, и называли езду на волокуше волокитой. Когда все-таки победило колесо, волокитой стали называть всякое медленное и затруднительное передвижение — в коляске, в санях или пешком, да и сейчас осталось выражение: «Еле волочусь…»
Но в отличие от обычной, всем известной волокиты в XV–XVI веках объявилась другая — московская — волокита.
С централизацией Московского государства все большее значение и влияние на жизнь русского общества приобретают московские канцелярии — приказы. Они ведали финансовыми делами государства, судебными, войском, им подчинялись местные власти.
В XV веке, в царствование Ивана III, московские приказы уже забрали в свои руки решение большинства тяжебных дел. Теперь истцу и ответчику мало того что приходилось невесть из какой дали волочиться за решением дела в Москву, в самой Москве дело тянулось бесконечно долго, в московских приказах скапливалось несметное количество нерешенных дел, и из-за того, что служащие приказов — дьяки и подьячие — прежде рассматривали дела тех, от которых получили взятку, те же, которые не имели средств ее дать, вынуждены были ждать неопределенно долгое время.
В XVII веке в одном царском указе читали: «…Дела вершить ему околничему и воеводе… безо всякия волокиты». Осталось слово «волокита» снова само по себе, без определения «московская». Но оно больше в определении и не нуждалось, потому что то явление, которое усвоило его переносный смысл, оказалось куда более распространенным, долговременным и обычным, чем езда на старинной волокуше.
Это выражение переносит нас из древней приказной Москвы, Москвы дьяков и подьячих, в Москву департаментов, секретарей, столоначальников, то есть в XIX век.
С. В. Максимов в книге «Крылатые слова», вышедшей впервые в 1890 году, уже дал то толкование поговорке про семь пятниц на неделе, которое бытует и сейчас. «Роковое мистическое число семь, примененное к одному из дней недели, — пишет С. В. Максимов, — обращается в справедливый упрек тем общественным деятелям, на которых ни в каком случае нельзя полагаться и им доверять. Это люди, давая обещания твердые и надежные, по-видимому, не исполняют их… виляют и обманывают, отлагая со дня на день на все семь дней недели».
Правда, затем он, отклоняясь от прямого истолкования происхождения этого выражения, переходит к рассказу о том, что на Руси с языческих времен пятница считалась праздничным днем.
Один из рецензентов поправил Максимова: «…Потому семь пятниц на неделе, что некогда в Москве на Красной площади вдоль Кремлевской стены стояло пятнадцать церквей и между ними большинство Пятницких», то есть во имя Параскевы Пятницы. Максимов возражал: «…Как могло уместиться столько зданий, хотя бы и малого размера, на таком сравнительно небольшом пространстве?»
Полемика увела от сути дела, и поскольку Максимов, в общем, ясного и определенного толкования выражения не дал, то версия про церкви на Красной площади получила широкое распространение.
Новейший толковый словарь (Шанский Н. М. и др. Опыт этимологического словаря русской фразеологии. М., «Русский язык», 1987) дает выражению «Семь пятниц на неделе» такое толкование: «О том, кто часто меняет свои решения, мнения. Собств. русск. Примерно с XVIII в. В пятницу, которая была свободным от работы днем, в базарный день, устраивались всякие сделки (прежде всего торговые), заключались они обычно в присутствии свидетелей, нанимаемых за определенную плату. Если нужно было расторгнуть договор, зарегистрировать его выполнение и т. п., то это делалось опять-таки в пятницу, в присутствии тех же свидетелей. Свидетели, желая получить выгоду, часто торопили события, не дожидаясь пятницы». На наш взгляд, объяснение неубедительное, поскольку свидетели никогда не влияли да и не могли влиять на сделки, тем более свидетели, «нанимаемые за определенную плату».
Однако имеется возможность восстановить биографию выражения «Семь пятниц на неделе». Именно биографию, потому что оно не пребывало неизменным с момента своего возникновения, а изменяло свое значение с течением времени.
Пятница — особо важный день в христианской религии: в пятницу был казнен Христос. В дальнейшем в народных воззрениях на пятницу соединились самые различные языческие, бытовые и социальные обычаи, суеверия и предрассудки, выразившиеся в запрете работать в этот день. А раз можно не работать, значит, пятница — праздник, что и отразилось в пословице, помещенной в «Толковом словаре» В. И. Даля: «Семь пятниц (семь праздников) на неделе».
Главное влияние на запрещение работать в пятницу («Кто в пятницу дело начинает, у того оно будет пятиться», «Кто в пятницу прядет, святым родителям кострыкой глаза запорашивает». В. И. Даль) во времена крепостного права имели не религиозные праздники, приходившиеся на пятницу, а социальные условия. Царскими указами помещикам запрещалось занимать крепостных крестьян барскими работами только в субботу и воскресенье. Поэтому только в эти дни мужик мог работать на себя.
Помните, у Радищева в «Путешествии из Петербурга в Москву»:
«— Бог в помощь, — сказал я, подошед к пахарю, который, не останавливаясь, доканчивал зачатую борозду. — Бог в помощь, — повторил я.
— Спасибо, барин, — говорил мне пахарь, отряхая сошник и перенося соху на новую борозду.
— Ты, конечно, раскольник, что пашешь по воскресеньям?
— Нет, барин, я прямым крестом крещусь, — сказал он.
— Разве тебе во всю неделю нет времени работать, что ты и воскресенью не спускаешь, да еще и в самый жар?
— В неделе-то, барин, шесть дней, а мы шесть раз в неделю ходим на барщину…
— Как же ты успеваешь доставать хлеб, коли только праздник имеешь свободным?
— Не одни праздники, и ночь наша».
И вот поскольку из своих дней мужику для отдыха было выкроить нечего, то оставался единственный выход: посягнуть на барщинные. Вот откуда родилась и укрепилась поговорка про пятничные праздники.
