1032
Theoph. Sim. Hist. VIII. 6: 1.: Свод II. С. 42/43.
Theoph. Sim. Hist. VIII. 6: 2.: Свод II. С. 42/43. Рассказывает о событиях и Феофан (Свод II. С. 270–273).
Theoph. Sim. Hist. VIII. 6: 3.: Свод II. С. 42/43.
Theoph. Sim. Hist. VIII. 6: 7–10.: Свод II. С. 42/43; Свод II. С. 272/273 (Феофан).
Маршруты славянской миграции на Балканах на основе топонимических данных намечены в работе: Заимов Й. Заселване на българските славяни на Балканския полуостров. София, 1967.
Среднеболгарский перевод хроники Константина Манассии в славянских литературах. София, 1988. С. 228. В болгарской приписке к Хронике говорится: «При Анастасии царе начали болгары захватывать землю эту, перейдя в Бдыне, и прежде начали захватывать равнинную землю Охридскую, а потом эту землю всю». В приписке имеются в виду набеги кочевых болгар из Северного Причерноморья и Нижнего Подунавья на Фракию, начавшиеся действительно при Анастасии, в конце 490-х гг. Они достаточно подробно описаны в византийских источниках. Болгарская приписка восходит к известию греческого хрониста XII в. Зонары, однако интерпретация сведений о болгарских набегах как начале процесса «поимания» страны принадлежит, конечно, болгарскому автору. Далее, ни в одном византийском источнике в связи с этими событиями не упомянут Бдын (Видин, Бонония). Город находится гораздо выше по Дунаю, чем традиционное место болгарских переправ ближе к дельте. Однако именно в этом районе, против Олтении, нередко переправлялись славяне. С учетом упоминания «Охридской земли» можно заключить, что здесь отражается именно славянское переселение начала VII в. Интересен в этой связи образ болгарского «исхода». В сознании христианизированного народа, и тем более христианских книжников, древнее переселение неизбежно ассоциировалось с библейским сюжетом. Мы видим это уже в богомильской «Апокрифической летописи» XI в., где в роли Моисея выступил другой библейский персонаж — Исайя, «жезлом показующий» «куманам» (здесь — кочевые болгары) путь на новую родину. В приписках к «Хронике» перед нами другой фрагмент — и иной, более «славянизированный» вариант — того же переселенческого эпоса об «исходе». Если в «Апокрифической летописи» слияние воспоминаний о приходе славян в конце VI — начале VII. и приходе болгар около 680 г. можно только угадывать, то здесь это слияние очевидно. В эпоху Второго царства славяне, перешедшие во Фракию в районе Видина, уже воспринимались (в местном ли предании или в общепринятой и общеизвестной традиции) как болгары. Более того, встретив первое упоминание о древних, кочевых болгарах у Зонары, болгарский летописец не усомнился отождествить его с известным ему преданием об «исходе».
Патканов К. Из нового списка географии, приписываемого Моисею Хоренскому // Журнал министерства народного просвещения. Ч. 226. 1883. С. 27.
Наиболее убедительна для последнего названия этимология Ф. Малингудиса (от *Velejezdъ) (Malingoudis Ph. Studien zu den slawischen Ortsnamen Griechenlands. Bd. 1. Wiesbaden, 1981. S. 149–150). Четких альтернатив не предложено. О войничах см.: Български етимологически речник. Т.1. София, 1962. С.173.
Это отразилось, помимо археологических данных, в некоторой пестроте грамматики и словарного состава южнославянских языков. См.: Славянские языки. М., 1995. С. 19.
Это племенное объединение во главе с северами упоминается в связи с нашествием болгар Аспаруха около 680 г. у Феофана (Свод древнейших письменных известий о славянах. Т. 2. М., 1995. С. 278/279). О вхождении северов в союз «Семь родов» см. там же, комм. 319. С. 314–315. Название «семь родов» могло и не отражать никакого конкретного числа. Выделение северов вкупе с длительным сохранением в Болгарии предания о вожде Славе (ср. имя северского князя Славун — Свод II. С. 284/285), указывает, как представляется, на лидерство этого племени в союзе. Смутная память о распаде старых и выделении новых «родов» после переправы через Дунай видна в болгарском народном предании об основании Видина. Названия Гамзиграда, Костольца, Кулы и Видина производятся здесь от имен мифических героев — двух братьев и двух сестер. Они «вместе жить не могли» и потому основали отдельные крепости (Българско народно творчество. Т. 11. София, 1963. С. 450).
Федоров Г.Б., Полевой Л.Л. Археология Румынии. М., 1973. С. 243.
Федоров — Полевой, 1973. С. 248, 250.
Свод II. С. 357.
Седов В.В. Славяне в раннее средневековье. М., 1995. С. 339.
Седов, 1995. С. 162.
Седов, 1995. С. 166–167.
В написанном примерно в 30-х гг. VIII в. «Житии Панкратия» (Свод II. С. 333).
Судя по «Армянской географии», едва ли не единственному нашему источнику (Патканов, 1883. С. 27). И археологический материал, и письменные источники согласны в том, что выступающие там как второй этап нашествия действия в Далмации и Элладе происходили уже при Ираклии.
Подчеркивание этого, судя по Апокрифической летописи, стало довольно важным элементом самосознания болгар после падения Первого царства в XI в. — болгары занимают «землю Карвунскую» (Добруджу), которую до того «запустили греки и римляне», «опустевшую от эллинов за 130 лет» (Иванов Й. Богомилски книги и легенди. София, 1925. С. 281).
Седов, 1995. С. 99 — 100.
Память об этих событиях сохранило местное далматинское предание, передаваемое Фомой Сплитским: Фома Сплитский. История архиепископов Салоны и Сплита. М., 1987. С. 30–31/240–241. Фома в отличие от Константина Багрянородного четко отличает авар («готов») от славян-лендзян («лингонов»). Однако вместе с тем для него (в отличие от Константина) аваро-славянское нашествие уже слилось с хорватским завоеванием Далмации, а хорваты отождествились с античными куретами, превратившись, таким образом, в балканских автохтонов. Но — опять же в отличие от ученого императора — Фома помнит о промежутке времени между вторжением рубежа VI/VII вв. и взятием Салоны ок. 615 г.
Седов, 1995. С. 29–30, 129.
См.: Седов, 1995. С. 275–277.
Paul. Diac. Hist. Lang. IV.28.: Свод II. С. 484/485.
Седов, 1995. С. 103.
Седов, 1995. С. 103–104.
Седов, 1995. С. 104 (на более раннем поселении Сучава-Шипот славянская лепная керамика составляет 60 %, а на Лозна-Дорохой — до 76 %).
Fred. Chron. IV.48.: Свод II. С. 366/367 (как минимум старшие славяно-аварские метисы уже были взрослыми к 623 г.).
Седов, 1995. С. 30, 128–129, 287.
Fred. Chron. IV.48.: Свод II. С. 366/367.
Sklenář K. Památky pravěku na území ČSSR. Praha, 1974. S. 272–273, 285–286; Седов, 1995. С. 128–129, 287.
Fred. Chron. IV.48.: Свод II. С. 366/367. Представляется, что объяснение фредегаровских «бефульков» самим Фредегаром — единственно убедительное. Распространенная версия о том, что авары использовали для обозначения славян славянское же слово byvolci «волопасы» (?), потому что те не играли в битвах существенной роли, а служили лишь погонщиками (Mayer T. Zu Fredegars Bericht über die Slawen// Mitteilungen des Instituts für österreichische Geschichtsforschung. Bd.11. Wien, 1929. S. 118–119), прямо противоречит показаниям источника — на что по неясным причинам редко обращается внимание. Использование смешанного наречия с германскими и романскими элементами в разноплеменной Паннонии вполне вероятно. О такой же тактике авар сообщает и Пасхальная хроника (Свод II. С. 76/77), надежно подтверждая известие Фредегара.
Sklenář, 1974. S. 273; Седов, 1995. С. 129.
Рюсенская культура, принадлежавшая сорбам, отнюдь не вассалам каганата, и сложившаяся дальше на север в первых десятилетиях VII в. уже несет на себе все основные черты развивавшегося в рамках каганата симбиоза (дунайская гончарная керамика, каменное строительство, ингумации) (Седов, 1995. С. 143–144).
Славянские языки 2005. С. 19–20. О том, что речь не идет просто о выселении со Среднего Дуная на Балканы, свидетельствует переход в среднесловацкие диалекты как особых южнославянских черт, так и общих восточно-южнославянских. Правомочно говорить о складывании единой диалектной зоны в сфере влияния Аварского каганата.
