Свое "зверованье" Иван держал в тайне. Никто не знал, когда он уходит на охоту. Только свежая лыжня на снегу указывала направление его пути.
Обычно он пропадал на несколько дней, потом так же неожиданно появлялся поутру в поселье. Иногда исчезала вместе с ним и Анга. По его неясным рассказам выходило, что и она была первейшая охотница и меткий стрелок.
* * *
В свободное от охоты время Иван частенько заходил к Кузнецовым. Покуривая трубочку, сидел он в теплой землянке и, посмеиваясь, выслушивал суждения переселенцев об амурской стороне.
- Здешняя рыба против расейской вкусом выдает, - говорил Тимоха.
- Это только кажется! - отзывался Егор.
- Нет! Ешь, ешь ее и никак не наешься, - подхватывал Барабанов. Брюхо набьешь - и опять голодный.
- Вали в тайгу, там наладишься, оздоровеешь, - твердил Бердышов. Белки сейчас шибко хорошие.
- Без ружья да без собаки? Куда пойдешь? Шапкой, что ли, белок ловить? - возражал Егор.
- Шапкой! - смеялся Иван Карпыч. - А почто лучком не хочешь? Гляди-ка, гольды сколько этой белки лучками стреляют. Да и орехов наберешь, их снегом сейчас навалило, только подбирай.
"Не хватало мне с лучком идти!" - думал Егор.
После снегопада Анга звала крестьянок сходить в кедрач за шишками, но переселенки боялись уходить далеко от поселья. Немного шишек набрали ребятишки на холме. Несколько малых раскидистых кедров росло на бугре над обрывом. Илюшка посшибал с них все шишки.
Иногда Иван запрягал в нарту собак и, размахивая палкой, лихо ездил.
- Скачет, как на конях! - показывал дед вслед исчезнувшей в тайге нарте. - А я думал, он просмеял меня.
- Чудной все же этот Иван, - говорил Тимошка Силин.
- Того и гляди боднет лбищем-то, - соглашался Тереха. - Нет, помяните мое слово, он когда-нибудь еще натворит делов целу контору!..
Глядя на людей, Егор сделал себе лыжи-голицы. Подшивать их нечем. У Егора нет ружья. Мужик смотрел в окно. Луга - вот они. От самого горла озера Мылки начинались поймы и острова. Река встала, теперь дорога туда есть. "Неужто я охотиться не сумею?"
На лугах лисьих следов множество.
В заросли желтых трав, торчащих из сугробов, стал приходить Егор. Отсюда видно релку, лес за ней, дымки землянок. Кузнецов расставлял петли и капканы.
Однажды Егор принес в мешке окоченевшую лису. Он подвесил ее к потолку. Лиса оттаяла; и когда кровь стала капать на пол, мужик снял с нее шкуру, а полумерзлое мясо выбросил собакам. Одна шкурка теперь была.
В другой раз Егор пришел с охоты озабоченный. Оказалось, что он видал черно-бурую лису, мех которой ценится очень дорого.
- Иду, а она сидит смотрит. Я близко подошел - не убегает. Кинул в нее палкой, попал по ногам - убежала.
Будь у Егора ружье, он наверняка бы принес богатую добычу.
Дед Кондрат решил сам сходить за черно-бурой лисой. Егор запомнил место. Мужики отправились на остров. Егор показал свежий след хромой лисы. Старик наладил петлю и неподалеку поставил ловушку с приманкой. Но лиса не попадалась.
- Ты ее напугал, - говорил дед, - теперь она боится.
Как ни хитрили Кузнецовы, черно-бурая лиса обходила все их ловушки.
* * *
Однажды поутру, глянув в обледеневшее по краям окошечко, Егор увидел на восходе над горами правого берега темно-синюю зубчатую тучу с раззолоченными краями. В этот день начался снегопад. Ветер утих. Мокрый снег обильно падал хлопьями, наваливая большие рыхлые сугробы поверх старых, крепких задулин*. В тайге от тяжести снега, навалившегося на деревья, с треском ломались ветви.
_______________
* З а д у л и н а - крепко сбитый ветром сугроб.
После снегопада потеплело. С реки подул чистый, свежий ветер. Под вечер ребята, отработавши в стайках и на релке, играли в снежки и делали снеговую бабу с сучьями вместо глаз и носа. Васька наладил из обрывков веревок постромки, запряг в самодельные салазки Серого и Жучку и, подражая Бердышову, кричал: "Та-тах-та-тах!" Бедные дворняги путались в веревках, Васькиных окриков не слушали, а глупо мотались из стороны в сторону, то и дело вываливая своего погонщика в снег. Вдруг из бердышовской избы выскочила Анга. В синем халате, с непокрытой черноволосой головой и с длинной трубкой в руках, она, прыгая по сугробам, подбежала к Ваське. Живо распутавши постромки, она сама помогла собакам сдвинуть салазки и, покрикивая на них, пробежала шагов сто. Когда псы разбежались, она отстала. Санки вязли в рыхлом снегу, но крестьянские собаки, хотя и не были обучены ходить в упряжке, не останавливались и протащили через сугробы визжащего от удовольствия Ваську. Ребятишки с криками восторга разбежались по берегу. Анга, стоя на своем крыльце, курила трубку и смеялась.
Усталые собаки, обежав по релке круг, приплелись к землянкам. Высунув язык и тяжело дыша, они остановились у бердышовской избы. Гольдка, лаская их, присела на корточки и стала растолковывать ребятишкам, как надо учить собак таскать сани, как ими править и как погонять.
До этого случая ребята побаивались Ангу. Теперь между ними установилась дружба. Гольдка с радостью обучала детей езде на собаках. Васька, слушая ее, объездил своих псов, а на него глядя, занялись собачьей ездой и другие ребята. Вскоре черно-белые пятнистые крестьянские собаки стали лихо таскать салазки, а Санка даже приспособился возить на них кадушку с водой от проруби.
Сама Анга понемногу привыкала к новой жизни. Говорить по-русски она стала чище и каждую пятницу приходила к бабке Дарье с просьбой:
- Корыто давай!
- На что тебе корыто?
- Стирать надо.
- Ишь ты! - каждый раз удивлялись бабы. - Ну, чего же, бери вон там в углу. А свое-то когда заведешь?
- Не знай. Иван-то уж наладит ли, нет ли, - отвечала Анга и уходила с корытом. А под вечер у ее избы ветер хлопал обледенелым бельем на веревке, протянутой меж лиственниц.
- Чистотка, - говорили про нее бабы, - не смотри, что гольда.
Когда Иван уходил в тайгу один, изба его становилась местом сборища баб со всего поселья, приходивших посмотреть на Ангу. Особенное любопытство проявляли крестьянки к тому, как она деревянным молоточком выделывала на чурбаке рыбью кожу. Сшивая рыбьи шкурки вместе, она кроила и шила из них передники, халаты, обувь с загнутыми морщинистыми носами и даже штаны Ивану.
- Тепло на рыбьем-то меху? - бывало, подсмеивался над ним Егор.
- А где ты тут русскую-то одежду возьмешь? - недовольно возражал Иван. - На баркасе-то она кусается, а у китайца и того дороже. Ладно, в тайге и так проходим. Чай, не на ярмарке, нас тут не видать.
Впрочем, такие шутливые замечания переселенцев удручали Ивана, и он озабоченно оглядывал свою одежду и вскоре совсем перестал носить штаны из рыбьей кожи.
Мужики были довольны, что, наконец, и они пробрали Бердышова своими шутками, а он на этот раз не нашелся чем отшутиться.
Из сохатых шкур Анга делала теплые куртки, рукавицы и меховые торбаса, искусно расшивая их бисером и цветными нитками.
Егор, раньше недоверчиво относившийся к гольдке, однажды, сидя у Ивана, не удержался от похвалы, глядя, как она хозяйничает.
- Ладно, значит? - с живостью отозвался Иван. - Так ничего, что нерусская?
- Это ничего. Крещеная она - значит, наша.
- Только почему ты ей не закажешь табачищем дымить? - сказала Барабаниха.
- Охотница же она, в тайгу ходит, - возразил Бердышов, - а в тайге как же без табаку? Никак нельзя. Я знал под Нерчинском старика, так тот всю жизнь эту трубку изо рта не вынимал. Длинная у него трубка была. Спать ляжет - возьмет ее в зубы и лежит посасывает. Трубка погаснет - он проснется, огоньку высекет, опять раскурит - и на бок.
Однажды, глядя в окно, как Бердышовы пошли за нартами на лыжах через Амур, Егор сказал, обращаясь к Наталье:
- Иван со своей гольдячкой в тайгу пошел. Славная она...
- Да ведь какая переимчивая, будь она здорова, скуломорденькая, все понимает, - стуча чугунами у печи, подтвердила бабка. - На все руки излаживается...
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Непривычная рыбная пища плохо грела крестьян, они мерзли, и дух их падал, они робели и не решались на далекие путешествия в тайгу, чтобы добыть себе мехов и мяса. Быстро сказалась скудность привезенных с собой запасов. Хлеба уходило много, а покупать его было негде. Сознание оторванности от всего мира угнетало переселенцев. В свободное время или в непогоду они собирались в землянках и толковали о своих делах.
И Егора день-деньской одолевали невеселые думы. Правда, он находил себе работу и без дела не сидел, но на душе его было тяжко. Впрочем, он знал, что хоть камни с неба вались, а он должен здесь окорениться.
Как-то раз сидел Егор у окошка и подшивал бродень, когда в землянку вбежала запыхавшаяся бабка Дарья.
- Иди-ка, Егор, бельговские торговцы приехали! - воскликнула она.
- Какие еще торговцы? - недоуменно глянул Егор. - Откуда взялись?
- Иди, говорят тебе, живо! Китайцы на собаках муку привезли да синее, бязь, что ли...
