40
В своих комментариях Керенский прямо цитирует эту часть речи как угрозу по адресу «корниловщины».
Это скромное упоминание о «железных дорогах» Керенский признал нарушением соглашения.
Дело Корнилова, с. 169.
Керенский, как мы видели, признал в своих показаниях, что тут правительство «было направлено на ложный путь». Но даже и в ошибках не в меру усердных агентов он готов видеть злоумышление: он утверждает, неизвестно почему, что это было сделано «сознательно» (то есть с целью замести следы настоящего заговора).
Дело Корнилова, с. 47.
Дело Корнилова, с. 97.
Савинков впоследствии отрицал, что он употреблял слово «требования» Корнилова.
В своих показаниях Керенский подчеркивает лишь, что он не знал, какие именно воинские части будут направлены в Петроград. «Я помню, — говорит он (с. 88), — что только когда Савинков вернулся из Ставки, кажется, 25 августа, тогда впервые мне было сказано, что идет именно третий корпус... Мы никто не могли вспомнить, как это началось». Ср. с. 97: «Просто спросили, достаточно ли вы обеспечены, а военный министр (или министр внутренних дел) ответил: меры принимаются».
В своих заявлениях перед следственной комиссией Керенский старается затушевать весь этот эпизод и дает крайне уклончивые показания.
Высказанное в тексте предположение подтверждается воспоминаниями В. Н. Львова, часть которых, касающаяся эпизода «Керенский — Корнилов», печаталась в парижских «Последних новостях» (ноябрь и декабрь 1920 г.). Можно сомневаться в точности всех подробностей этих воспоминаний, отчасти уже вызвавших опровержение заинтересованных лиц (см. письмо В. Д. Набокова в газете «Последние новости»). Поэтому пользоваться ими мы будем в дальнейшем с большой осторожностью, всегда оговаривая источник. Некоторые основные факты, однако же, не могли быть забыты или всецело извращены автором вследствие запамятования. К таким вероятным его показаниям относится и приведенное ниже сообщение. В июне, по словам В. Н. Львова, он был приглашен на квартиру одного лица, у которого оказались В. В. Шульгин, член Государственной думы, и полковник Новосильцев, председатель Центрального комитета Союза офицеров. «Не успел я поздороваться, как Шульгин огорошивает меня заявлением, что готовится переворот, о котором он меня предупреждает, дабы я вышел в отставку... Помните, что после 15 августа (время созыва Церковного Собора) вы должны обязательно выйти в отставку». «Я согласен, — ответил я».
Винберг Ф. В.: В плену у «обезьян» (записки контрреволюционера). Ч. 1. Киев, 1918. Книга представляет дневник, который автор вел в тюрьме у большевиков с декабря 1917 г. по март 1918 г.
В плену у «обезьян», с. 98-108.
Записано под диктовку В. Н. Львова 25 мая 1921 г. в редакции «Последних новостей».
После «приказа», посланного через Завойко Каледину в начале августа, несомненно, должны были продвинуться дальше и переговоры с донским атаманом при личном свидании в Москве.
В личной беседе с Корниловым в Москве (13 августа) я предупреждал его о несвоевременности борьбы с Керенским — и не встретил с его стороны решительных возражений. Об этом я сообщил и генералу Каледину, посетившему меня в те же дни.
Слышано мной лично от ген. Лукомского в конце 1918 г.
Керенский в своей книге (с. 166) приводит следующие выдержки из этого разговора 24 августа по записи Савинкова: «Корнилов: Хорошо, я не назначу Крымова. — Савинков: А. Ф. хотел бы, чтобы вы назначили генерала Д. — К: А. Ф. имеет право отвода, но не может мне указывать, кого назначать. — С.: А. Ф. не указывает, он просит. — К.: Я назначу Д. начальником штаба. — С.: А туземная дивизия? — К: Я заменю ее регулярной кавалерийской. — С.: Покорнейше благодарю».
См. ниже о новой перемене тона 25 августа под влиянием Завойко.
Дело Корнилова, с. 165–166.
Эта интродукция совершенно точно передает основную цель всей политики Савинкова. Но так как позднее он затушевывал степень активности своей роли в чисто политических переговорах об устройстве власти, то эта часть разговора опущена им, очевидно, не без умысла. Это дало возможность Керенскому впоследствии оспаривать участие Савинкова в том, что он считал «заговором» Корнилова (См. Дело Савинкова, с. 120-121, 164-165). Утверждение генерала Лукомского, что Савинков «сделал предложение генералу Корнилову в том же смысле», что и В. Н. Львов, «от имени Керенского», конечно, неверно: Савинков немедленно подал Керенскому письменное заявление, в котором назвал это утверждение «клеветой». «Никаких политических заявлений от вашего имени, — писал он, — я не делал и делать не мог». Но он, несомненно, делал совершенно определенные политические заявления от своего имени, и на этом основаны все его отношения к Корнилову.
Ср. рассказ В. Д. Набокова в его воспоминаниях «Временное правительство», напечатанных в т. 1 «Архива русской революции», издаваемых И. В. Гессеном, с. 44. В. Д. Набоков полностью подтверждает показания Львова и приводит, хотя и по памяти, но почти текстуально, содержание переданной ему Львовым записки. Он прибавляет затем, что после передачи записки Львов сказал ему: «От вас я еду к Керенскому и везу ему ультиматум: готовится переворот, выработана программа для новой власти с диктаторскими полномочиями. Керенскому будет предложено принять эту программу. Если он откажется, то с ним произойдет окончательный разрыв, и тогда мне, как человеку, близкому Керенскому и расположенному к нему, останется только позаботиться о спасении его жизни... Имя Корнилова произнесено не было». Это заявление значительно определеннее собственных воспоминаний Львова, и можно поставить вопрос, насколько отчетливо точные выражения В. Н. Львова сохранились в памяти В. Д. Набокова.
Формулировку самого Керенского см. в «Деле Корнилова», с. 119.
Дело Корнилова, с. 100–102.
Быть может, этим объясняются и данные Савинкову обещания о непосылке Крымова и дикой дивизии, отмененные впоследствии (см. ниже).
В изложении Корнилова не указаны три варианта, вообще сбивчиво передаваемые свидетелями. Но в показаниях кн. Г. Н. Трубецкого эта часть беседы, вероятно, со слов кого-либо из близких Корнилову лиц в Ставке, изложена так: «При этом В. Н. Львов указывал на возможные варианты нового правительства: согласно первому варианту, центральная роль в правительстве принадлежала бы А. Ф. Керенскому, все прочие члены кабинета явились бы сотрудниками, ему подчиненными. Второе предположение выдвигало мысль о сильном правительстве, в коем все члены были бы облечены равной властью. Наконец, третье предложение указывало на возможность предоставить преобладающее положение в кабинете военному элементу в лице верховного главнокомандующего, причем В. Н. Львов спрашивал мнение генерала Корнилова о том, считает ли он желательным, чтобы в этом случае в состав кабинета вошли А. Ф. Керенский и Савинков или нет. Генерал Корнилов высказался за третью комбинацию, о чем и уполномочил своего собеседника довести до сведения министра-председателя». Сам генерал Корнилов в своем приказе от 28 августа за № 897 (о нем см. ниже) сообщает упрощенную схему предложения В. Н. Львова, очевидно, не вполне усвоенного им, а может быть, и самим парламентером. «В. Н. Львов, — говорил генерал Корнилов, — предложил мне высказать ему мой взгляд на три варианта организации власти, намечаемые самим Керенским: 1) уход А. Ф. Керенского из состава правительства; 2) участие А. Ф. Керенского в правительстве и 3) предложение мне принять диктатуру с объявлением таковой нынешним Временным правительством. Я ответил, что единственным исходом считаю установление диктатуры и объявление всей страны на военном положении. Под диктатурой подразумевал диктатуру не единоличную, так как указывал на необходимость участия в правительстве Керенского и Савинкова». Последние слова показывают, какая путаница господствовала в уме Корнилова, когда он начинал оперировать понятиями государственного права.
