ясно: уход Штюрмера повлечет за собой уход ряда других министров и сформирование нового кабинета… происходит нечто такое, что может быть истолковано как прецедент к установлению ответственности министров»
23. Речь шла о реализации требования, выдвинутого еще Первой Думой и содержащегося в программе прогрессивной партии и созданного ею блока. Но эти надежды были преувеличенными, отставка Штюрмера не сопровождалась увольнением Протопопова, общим изменением кабинета. Видимость осталась только видимостью, до «прецедента» дело не дошло. Милюков вспоминал позже эти события, запавшие в его душу, с застарелой грустью: «Казалось, тут одержана какая-то серьезная победа. Но это только казалось. Самый выбор нового главы правительства показывал, что власть не хочет выходить из своих окопов и продолжает искать своих слуг в той же старой среде старых сановников»
24.
Родзянко вспоминает, что после речи Милюкова, убедившись, что руководство Думы «прохлопало» крамольную немецкую фразу об «измене» царицы, он немедленно поставил в Думе вопрос о своей отставке, но был немедленно переизбран (за — 228, против — 58). Получив доверие, он немедленно запросил у императора аудиенцию и выслал ему в Ставку полную стенограмму речи Милюкова (со злополучной фразой об измене). Император, получив документы с двух сторон, мог теперь более взвешенно оценивать события. Премьер-министр Штюрмер выехал в Ставку, чтобы настоять на немедленном роспуске Думы, но в дороге, где-то под Оршей, ему вручили телеграмму об отставке и назначении Трепова. Узнав о случившемся, императрица в сопровождении Протопопова спешит в Ставку.
Александр Федорович Трепов (с октября 1915 г. был министром путей сообщения) был давно близок ко двору (как и его старший брат Дмитрий, известный по попытке создать кабинет общественного доверия во главе с Муромцевым в 1906 г.). Младший Трепов показал себя энергичным министром, обеспечившим бесперебойную работу транспорта в сложных условиях войны и огромных потерь в подвижном составе. Он, как и старший брат в прошлом, был из тех опытных профессионалов-бюрократов, которые понимали необходимость сотрудничества с Думой, тем паче в войну.
М. В. Родзянко вспоминает: «Трепов на следующей же день (по назначении, то есть 11 ноября. — А. С.) приехал ко мне и уверял, что он желает работать рука об руку с народным представительством и что он сумеет побороть влияние Распутина. Я ему сказал, что прежде всего должны быть убраны Протопопов, Шаховской (князь, министр торговли. — А. С.) и Бобринский А. А., министр земледелия (лидер Совета объединенного дворянства. — А. С.). Иначе ему никто не будет верить»25.
С назначением Трепова император связывал надежду прекращения конфронтации с Думой, восстановление так нужного стране патриотического единства, он не принимал альтернативу «мы и они», держава не была, естественно, для него «этой» страной. Чтобы дать новому премьеру возможность подготовить свои декларации, сессия Думы была прервана на декаду до 19 ноября. Одновременно с просьбой об отсрочке заседаний Думы новый премьер просил царя об отставке Протопопова и Бобринского, высылке Распутина из Питера. На последнем заседании, 11 ноября, Дума была проинформирована о встрече премьера со спикером и намерениях об изменении кабинета.
Выслушав информацию, В. Шульгин сделал оптимистическое, бодрое заявление, что новый премьер — человек деловой, умный и может «далеко пойти в обе стороны», то есть к сотрудничеству с Думой и к изменениям состава правительства, и с ним Думе можно «сосуществовать бок о бок», «сможет осуществить параллелизм», «будем избегать конфликта». Его поддержал земляк и однодумец А. И. Савенко: «Если новый премьер пойдет на честные соглашения, то можно объявить ему дружественный нейтралитет». Более сдержанной была оценка Шидловского — лица, влиятельного в блоке: «Известную удачу мы имеем, но нельзя придавать чрезвычайного значения, ибо существо (правительство. — А. С.) осталось то же». Власть решила «отыграться на лицах». Были попытки поставить под сомнение личные качества Трепова, мол, он «человек бесцеремонный, неискренний, избирающий непрямые пути, и большой нахал», и даже «взяточник», но «человек с характером» (последнее высказывалось в кулуарных суждениях). Но возобладало все же мнение: надобно выждать, «иногда нужно и помолчать» и спокойно подготовиться к встрече с премьером26.
Шульгин, взявший вторично слово, отвел упреки и сомнения в адрес премьера как личности. Что нужно Думе, блоку — и отвечал: должен быть дельный, с нами согласный Совет министров… «Назначен не предатель, не распутинец, не взяточник, человек, к делу способный», и Дума должна не собачиться, не вопить, а помочь ему превратить Совмин в «дружную артель», убрав Протопопова и других ставленников «темных сил», и эту задачу надо «по частям», постепенно решать, идя в полном согласии с премьером.
Шидловский в чем-то оспаривал Шульгина, но соглашался в главном: «Штурмом ничего не достигнем. Иначе мы станем не решающей силой, а одним из факторов, другим фактором будет улица». Дума должна показать, что мы «не идем на вызов масс…». Так уже за три месяца до Февральской революции отчетливо и ясно сказалось влияние «фактора народных масс», без учета которого уже не принимали решений. С этим была связана тревога по поводу обострения продовольственного кризиса, депутаты заявляли, что готовы согласиться с любым правительством, если оно решит продовольственный вопрос, но пока такого правительства нет27.
«Продовольствия ждут как снарядов», — констатировали депутаты, «но ни у правительства, ни у Думы нет готовых эффективных мер по решению этой проблемы; мысли двоятся», — признавали депутаты, то ли отменять твердые цены на хлеб и бросаться в стихию хлебных спекуляций, то ли укреплять твердые цены и объявить, что весь хлеб находится в распоряжении государства, если твердые цены, то кто их будет исполнять. Шингарев без ложной скромности заявил, что он может разработать продовольственный план при двух условиях: ему нужна исчерпывающая информация о ситуации на хлебном фронте и совет, решение Думы по определению генеральной линии, хлебной, так сказать, стратегии, ибо трудность только (?!) в решении: «Будем отстаивать или херить путь государственного социализма? Туг можем рассориться». Но готового плана не было. Н. Львов, старый земец, проговорился: «Надо сказать правительству, что они — справиться не могут, а мы — помочь не можем»28. Как это напоминает наши дни!
Не найдя решения, стали ждать появления в Думе премьера, что-то он поведает, как-никак премьер, да к тому же — знаток транспорта. Милюков вспоминает: «Мы выжидали каких-нибудь шагов по отношению к Думе, чтобы подготовить мирную встречу. Но никаких шагов за эти дни не последовало, и обе стороны встретились врагами. Мы хотели, по крайней мере, выждать выступления нового премьера, чтобы судить о его намерениях, но левые решили устроить Трепову обструкцию»29. А вот здесь Милюков явно передернул:
