На самого Зорге дело Ноуленса и его возможные последствия произвели тяжелое впечатление. Это было своего рода классическим предостережением.
В своем «признании» Зорге писал, что нанкинское правительство «арестовало руководителей Китайской коммунистической партии и из их показаний узнало и о существовании Ноуленса, и о его деятельности». Факты говорят о прямо противоположном. Арест Ноуленса был единственной причиной провала Дюкре, агента Коминтерна во Франции, в Сингапуре. А член Политбюро Центрального Комитета Китайской коммунистической партии возглавлявший «Отдел особых дел» (ГПУ), был арестован нанкинскими властями в апреле 1931 года и выдал им адреса нескольких руководящих членов, так же, как и связи между партией и агентствами Коминтерна в Китае.
Этот случай привел к аресту и казни генерального секретаря Китайской коммунистической партии и полному разрыву связей между партией и Дальневосточным бюро — удар, который не мог не обратить на себя внимание Зорге. Он делает, однако, лишь одно осторожное замечание по этому поводу: «Я также сообщал новости, которые мне случалось услышать о Китайской коммунистической партии; например, касающиеся активности Красной Армии в Китае и разгрома партийного руководства, но у меня не было организационных контактов с членами партии». В качестве мести за это поражение Чжоу Эньлай, один из уцелевших руководителей Центрального Комитета китайской компартии, приказал немедленно убить всех ближайших родственников «предателей», выдавших полиции секретную информацию.
Ноуленс и его жена были переданы нанкинскому правительству, предстали перед военным трибуналом и в октябре 1931 года были приговорены к смерти. При обстоятельствах, которые так никогда и не были прояснены, пара была депортирована в Советский Союз в июне следующего года и исчезла из виду. Предполагали, что их обменяли на нанкинских агентов, захваченных русскйми.
Судьба Ноуленса вспомнилась Зорге, когда он сидел в тюремной камере в Токио, ибо это было дело одного из ведущих советских агентов, таинственно исчезнувшего. Как будут реагировать советские власти сейчас, когда сам Зорге оказался в столь бедственном положении и когда удовлетворение от выполненной блестящей миссии в пользу Советского Союза было его единственным утешением? Разве не так же, как в случае о Ноуленсом? И эта иллюзия оставалась с ним до конца.
Настоящая личность Ноуленса не была установлена британской полицией в Шанхае, которая удовольствовалась тем, что приняла в качестве окончательной версию о его швейцарском происхождении. Но Зорге знал больше. «Швейцарские власти могли по его акценту сказать, что он коренной швейцарец. Я не знаю его истинной национальности. Полагаю, что он балт»[43].
Если Ноуленс действительно был советским, тогда можно частично объяснить тот особый интерес, который проявили в отношении него русские власти. Но ведь и у Зорге также было советское гражданство…
Глава 5. ПУНКТ НАЗНАЧЕНИЯ — ТОКИО
Я мог бы кое-что сделать в Японии.
Зорге
Зорге прибыл в Москву в январе 1933 года. Он снял номер в отеле «Новая Москва» [44] и явился с докладом к Берзину в штаб-квартиру Управления, где его «радушно встретили» и сообщили, что его работа в Китае признана в высшей степени удовлетворительной, а также спросили, какие у него есть мысли на будущее. Зорге, однако, не горел желанием сразу же приступать к обсуждению другого задания. Сначала ему бы хотелось закончить книгу, которую он написал о сельском хозяйстве Китая и над которой продолжал работать каждый вечер. Время от времени его вызывали в 4-е Управление для бесед, но Берзин часто встречался с Зорге у того в отеле или же приглашал его к себе домой.
Как член Российской коммунистической партии, вернувшийся из-за границы, Зорге доложил о своей поездке Центральному Комитету, «где я вновь встретил Смолянского, который вел мои дела еще с 1929 года». Зорге предстал перед небольшой комиссией и завершил процедуру, установленную партией. «Смолянский сказал, что я высоко котируюсь в партии».
Григорий Смолянский был первым секретарем этой организации, а также заместителем главы Секретариата по Центральной Европе. Недавно появившиеся в советской прессе данные дают основания предполагать, что Зорге был его другом и часто бывал у Смолянского дома. Григорий описан, как «профессиональный революционер и секретарь Всесоюзного Центрального Исполнительного комитета».
Его сын помнит Зорге. Он, по его словам, был «широкоплечим светловолосым, с резко очерченными бровями, прямым открытым взглядом и крепко сжатым ртом. Однако его внешность никоим образом не оставляла впечатления угрюмости или отрешенности».
Кроме того, Зорге несколько раз встречался — по вопросам, связанным с его работой в Китае, — с членами Комиссариата по иностранным делам и сотрудниками ГРУ, а также с «Джимом» (Лехманом), начальником радиоотдела 4-го Управления и его давним знакомым еще по Шанхаю. У всех у них было множество вопросов, которые они хотели бы задать Зорге. Как говорил сам Зорге японской полиции: «Каждый раз один из них поднимал новый вопрос и мне приходилось готовить отчет, так 410 я день и ночь печатал на машинке».
Уже в апреле, спустя восемь недель после своего прибытия в Москву, Зорге вызвали в 4-е управление, и Берзин сообщил, что ему не позволят закончить книгу. Он должен отправиться в следующую миссию за границу. Есть ли у него какие-либо предпочтения в этом вопросе? Зорге ответил, что он бы выбрал Азию, и в частности, Северный Китай или Маньчжурию. Затем полушутливо заметил, что смог бы кое-что сделать в Японии[45].
Через, несколько дней его вновь пригласили в офис Берзина. Оказалось, что Центральный Комитет российской коммунистической партии непосредственно заинтересован в японском направлении.
Во время последующих встреч с Берзиным было согласовано, что миссия Зорге в Японию должна поначалу носить предварительный, своего рода экспериментальный характер.
«Кому-нибудь придется выяснить (как писал Зорге), возможно ли мне и моим помощникам легально въехать в Японию, возможно ли будет для нас общаться с японцами и иностранцами, проживающими в Японии, каковы технические возможности установления радиосвязи или любой другой связи и, наконец, возможно ли собирать информацию, касающуюся японской политики в отношении Советского Союза».
Такова была суть его миссии. Как он писал в своем «признании», главным в его задании было «пристально следить за японской политикой в отношении Советского Союза после Маньчжурского инцидента и одновременно внимательно изучать вопрос, планирует ли Япония нападение на Советский Союз.
…Такова была в течение многих лет главная задача моей группы и, не будет преувеличением сказать, единственный объект моей миссии в Японии».
Было решено, что поначалу Зорге останется в Японии максимум на два года. За это время он должен решить, есть или нет у него возможность заняться шпионажем в Японии. Японцы славились пресловутой шпиономанией и подозрительностью, а в атмосфере националистической экзальтации, поднявшейся после исключения Японии из Лиги Наций, все иностранцы в этой стране стали объектами подозрительного внимания. Сам факт, что первая миссия Зорге в Токио была пробной, дает основания предполагать, что советские разведывательные службы столкнулись в Японии с особыми трудностями.
Берзин сказал Зорге, что ему будут приданы два помощника, один из которых японец, а другой — радист. Зорге также предостерегли от каких-либо контактов с находящейся в подполье Японской коммунистической партией или с японскими левыми. Ему также велено было держаться подальше от русского посольства в Японии.
Использование советских посольств и консульств за границей в шпионских целях было жестко ограничено после налетов полиции в Ханькоу и Харбине в 1927 году и скандала в Англии в том же году, когда британская полиция устроила обыск в советском торговом агентстве. И потому неизмеримо более важным оказалось развивать специальную разведывательную технику с помощью различных советских агентств, действующих независимо от местных официальных представителей. Это лишь подтвердило давнее мнение Зорге о необходимости полного обособления разведывательной деятельности даже от административного аппарата Коминтерна.
«Я был независимым руководителем шпионской группы, действовавшей в Японии, и я был послан в Японию как независимый руководитель этой группы 4-м Управлением. Я был на особом счету в 4-м Управлении, и я был единственным российским коммунистом в моей группе».
Как и в случае своей предыдущей миссии, Зорге побывал, по крайней мере, на одной общей инструктивной встрече, где присутствовали также представители Коминтерна, 4-го Управления и ГПУ. С разрешения Берзина он также искал совета и руководства на более личной основе. Так, у него состоялась серия бесед со Смолянским из Центрального Комитета партии о советско-японских отношениях. Беседовал он также и с Радеком. Короткие неформальные встречи состоялись в кабинетах Центрального Комитета. «Примерно в это же время я встретил в комитете старого друга «Алекса». Радек, «Алекс» и я вели долгие дискуссии по основным политическом и экономическим проблемам, включая Японию и Восточную Алию».
