-- Тебе ведь не надо будет платить им за это...
Так говорит ему Большегубый, а он не понимает. И тот рассказывает, что у гябрских женщин, которые занимаются этим, есть давний закон, по которому не берутся деньги с красивых.
Большегубый разматывает портянку при чарыках и сплевывает в пыль, давая понять, что никому не провести его. Еще там, в горах, знал он, что не с того света женщины, которых подкладывали к ним. О другом у него забота. Раз приехал великий Бузург-Умид, то придется им тут кого-нибудь убить. Только простой фидаи он, и потому его очередь будет первой.
Покорно вздыхает Большегубый, и на его широком лице райята проступает уныние. А ему становится жаль товарища, потому что не остается у него близких людей в мире, кроме этого Большегубого. Тот человек, который некогда протянул ему хлеб, служит лжи, и свершится с ним предопределенное. Не фидаи, а ему, рафику, дано сокрушить дьявола...
Лицом вверх лежит он среди холмов и думает о том, что сказал ему Большегубый. Как же определяют женщины красивых среди людей? На свои руки он смотрит в том месте, где касалась их тюркская жена султана, потом трогает лицо с шершавостью начинающейся бороды. Скоро уже все кончится с ним в этом мире, где так неопределенно и мерзостно. Откроеюя до конца вечная тайна, будет другой, подлинный мир, и гнетущая тяжесть отпустит наконец усталое тело. Высоко на столбе останется здесь оно, и чем выше будет висеть его гниющее мясо, тем полнее очищение...
Плывут куда-то склоны с обломками и черепками, все растворяется в горячем небе. И сразу просыпается он, а с верхушки холма, приоткрыв покрывало, смотрит на него женщина. Не от гябров она, но все равно будто лоснится клоака при рабаде, и тошнота сразу подступает к горлу. Земное и грязное все у них. Женщина подхватывает утоптанную колючку на веревку, и стан прогибается у нее в одну сторону...
Заснул он тут в яме после ухода Большегубого, и ждет его дай Бузург-Умид. К определенному дню предстоит подготовиться ему. Сам великий дай теперь его наставник. С ним, по правилу, должен провести он последнюю ночь перед подвигом. Тело и мысли его должны быть чисты. Каково же сомнение, от которого нужно избавиться? У стад ничего не ответил ему тогда, и печальны были его глаза...
Далеко стороной обходит он брошенную крепость с гябрами и только потом оглядывается. Сизый дым плывет в остывающее небо, а с горы спускается кто-то в синем халате с кувшином в руке. Это идет от гябров считающий звезды имам.
IV. СУД ИМАМА ОМАРА
Тяжел и радостен в руке кувшин. Вино наконец созрело у гябров и не пенится больше подобно вздорной юности. Мужскую крепость и прозрачность мысли обрело оно, так что ничего нет более к месту мудрецу факиху. Так ведь его называют в Мерве за знание таинства книги пророка. Не только с начала, но и с конца читает он ее наизусть, а есть ли большее доказательство ума...
Знак этого города -- победный ослиный рев. Только в ночи проявляется глубокое и грозное сотрясение костей, из которых здесь почва. Впрочем, это знак всех городов, что долго стоят на земле. Пыль -- суть жизни. Отсюда, с горы, видны взрывающиеся клубы ее меж плоскими оранжевыми кровлями. Люди разъезжаются с базара, не думая, что сами за этот день некой частью своей превратились в пыль. А где-то уже родился гончар, который будет мять из нее глину на кувшины. Хорошо бы попасть в такой, где держат вино, а не что-нибудь пакостное.
Пыль не осела еще в улицах рабада. Один осел может поднять ее столько, что факихам всего мира не прокашляться. Смочить полагается небо, и в дувальный проем прячется он. На улице пить ныне строго запрещено. По указанию агая сразу бьют за это палками люди мухтаси-ба. Спасительный кустик находит он в чьем-то саду, зажмуривает глаза, и прохладная благостная струя проливается в горло прямо с неба. Чья-го плоть вздыхает и позванивает в кувшине. Мир обновляется...
Но куда же пойти ему в такое время? Рей боится чего-то и не выходит из своего подземного храма. Тревожно вдруг сделалось у гябров, и готовятся они к тайному отъезду. Быть неким потрясениям, так как верная примета -- гябры. Уж не от батинитов ли ждать чего-то нового? Как раз к месту идти тогда к другу его -- устаду цветов. Есть от их учения некий даи-худжжат в Хорасане...
Кругом здесь утверждается знак устада. Теплый сырой запах первородства остро чувствуется среди дува-лов рабада огородников. Ибо сотворенная земля и есть этот знак, не имеющий конца и начала. Гончарный круг в основе всего у бога. Без рук устада земля только бесформенный камень, лишенный смысла...
И тут же оказывается роковой знак Тельца по вавилонским гаданиям. Это красивый юноша шагирд из султанских садов, который приходит сюда за рассадой. Остановившиеся глаза у него, и все почему-то кружит он около гябров. Впрочем, не за одной рассадой ходит он к устаду. В один из вечеров услышал он их разговор...
Что же обозначает в мире третий сидящий на тахте у устада? Ширванская воинственная накидка скрывает лицо, но нечто знакомое, заученное в неподвижности позы. И правая рука из длинного горского рукава как бы держит что-то на установленном отдалении.
Пе-е-е... Да это же просто дабир! И сколько бы ни надевал он вольных одежд, все равно будет слышаться костяной стук калама о дерево. Говорят, они сейчас взяли все в свои руки у батинитов, оттеснив от руководства учением старых правдолюбцев. С чернилами имеют они дело, и отсюда- их решительность. Что человеческая кровь таким людям, коль решили осчастливить сразу все человечество...
Вино будоражит мысли. Присев на тахт к гостям, он закрывает глаза и, подобно суфиям, громко обращается сам к себе: "Ты человеком рожден -- будь же человеком. Как это можно быть дьяволом?.. Человеком будь!.."
Насир Хосроу 1, отвергнувший бога факих, установил в их учении этот символ веры, и нет ничего святее для честного устада. Одно имя правдолюбца источает слезы у старика, а в здешних селениях клянутся, держа двумя руками над головой его книгу. Утверждают, что был тот "Доказательством Правды" в Хорасане, и в ледяные пустыни Шугнана пришлось скрыться ему от ревностных мушерифов.
-----
' Насир Хосроу (1004--1088)-- великий поэт и мыслитель средневековья, связанный с движением ранних йсмаилитов.
Устад не вступает в обычный диспут, а лишь говорит, что и шагу нельзя ступить по земле без людей, в коих вложен светоч. Зловонные ямы повсюду, и как обойтись без наставника? Ни мира не знает человек, ни себя и по греховной сути своей станет ошибаться.
А он уже открыл глаза, но обеими руками закрывается вдруг от ширванского гостя. Устад замолкает и спрашивает с удивлением, зачем он это делает.
-- Вижу светоч! -- громко шепчет он устаду.
Да, помимо высоких стихов в утверждение человека про светоч и наставника также говорил гонимый факих. Но был некто, не согласившийся с этим. Снова закрывает он глаза и выкрикивает яростные слова великого ниспровергателя Рази1. "Злостные люди, негодяи по природе своей, говорят простодушным: пойди, мол, и объяви всем, что явился ко мне ангел или осиял некий дух, заявивший, что бог избрал меня пророком, чтобы указывать людям путь. Те идут, говорят, не ведая о жульничестве, и сразу разгорается взаимная вражда в человечестве, льется кровь!"
Уже не таясь, поворачивается он в сторону человека со скрытым лицом. Нет, не ошибся он, и от новоявленного пророка гость в доме устада. Теперь сайид-на прозывается тот в горах, а был когда-то самым маленьким дабиром в канцелярии у агая. Детским прозвищем Хаса-нак дразнили его.
Когда делили между собой дабиры брошенное им с султанского блюда золото, Хасанак закрывал глаза и пронзительно кричал, не слыша других. Пена выступала и сохла у него на краях губ. Не оттого ли, что обделяли его всякий раз на полтора-два дирхема, возгорелся дух его и стал он борцом за правду? Обновление затасканных миром пророчеств объявил он теперь из Дейле-ма, и горе простодушным устадам...
Ширванский гость сидит в стороне, не меняя дабир-скую "позу готовности". Чернильница и нож у колыбели правды. Что может иное выстроить пророчествующий дабир, сокрушив пирамиду агая? Персидская идея государства в них плоска, как канцелярский стол. Ни хлеба, ни кувшинов, ни книг не производят они, и не даны им другие измерения. Новую пирамиду только возведет бунтующий дабир, и лишь камни сумеет связать в ней покрепче. На это они мастера.
----
1 Рази (в Европе известен как Разес) -- современник Насира Хосроу, вступивший с ним в полемику и утверждавший материалистические взгляды на историю человеческого общества.
В стране китайских фангфуров их учителя. Само понятие дабира оттуда, и каждодневно агай повторяет их мудрости. Девочкам набивают там колодки, чтобы не росли ноги, и разум укладывают в формы. Эти же хотят все сделать как у фангфуров. Поднебесное царство даби-ров -- их недосягаемая мечта.
У агая хотя бы не вверх ногами стоит пирамида, и можно при случае спрятаться в расщелину меж камнями. Он -- великий дабир. У них же мыслится полное окаменение, и ни единой щели не останется для разума и духа!..
